И.М. Советов

(г. Москва)

Российская Федерация: от нового закона «О свободе вероисповеданий» к новой Конституции 1990 —  1993 гг.

Принятые в 1990 г. союзный закон «О свободе совести и религиозных организациях» и республиканский (РСФСР) закон «О свободе вероисповеданий» существенным образом меняли условия функционирования религиозных объединений, конфессиональное пространство и характер государственно-церковных отношений в целом в СССР и в союзных республиках.

Почти повсеместная либерализация регистрационной политики в союзных республиках способствовала росту числа регистрируемых и вновь образуемых религиозных объединений:

Таблица № 1

Сравнительная таблица

количества религиозных объединений в СССР

(на 1-е января текущего года)

Общее количество религиозных объединений возросло на 8857 единиц, что составило прирост к уровню 1986 г. — 71,2%. Почти ¾ общего прироста пришлось на три организации – Русскую православную церковь, Украинскую Греко-католическую церковь и мусульманские объединения. Не отмечалось прироста лишь у евангельских христиан-баптистов (- 2,9%) и меннонитов (- 9,3%). Появились три новые признаваемые государством конфессии – кришнаиты, Украинская (автокефальная) православная церковь и Украинская Греко-католическая церковь). Если же, отвлекаясь от абсолютных цифр, посмотреть динамику  роста, то безусловными лидерами являлись  — Грузинская православная церковь, буддистские и мусульманские объединения и христиане веры евангельской.

Приведенные в таблице статистические показатели можно считать последними наиболее полно отражающими религиозную ситуацию в СССР. Далее, по мере «суверенизации» союзных республик, собирать такие сведения уже не представлялось возможным.                                                           

По доступным документальным материалам и по воспоминаниям сотрудников центрального аппарата Совета по делам религий при СМ СССР следует, что во всех республиках активизировалась работа над проектами республиканских законов о свободе совести. За основу брался текст союзного закона, но вместе с тем каждая из республик включала положения, идущие нередко вразрез с союзным законом, и они касались таких вопросов, как: порядок регистрации религиозных объединений, возможность создания религиозных партий, порядок возвращения так называемой церковной собственности. В течение 1990-1991 гг. новые законодательные акты были приняты в Таджикистане, Туркменистане, Узбекистане и на Украине. В стадии завершения были аналогичные акты в других республиках.

В ходе принятия республиканских законов одним из горячо обсуждавшихся вопросов стала судьба государственных органов «по делам религий».

На союзном уровне наличие такого органа осознавалось как необходимость. В апреле 1991 г. Кабинет министров СССР (КМ СССР) утверждает Положение о Совете по делам религий при КМ СССР. В соответствии с ним Совет:

—  осуществляет контакты и координационные связи с государственными органами республик по делам религий и аналогичными учреждениями за границей

—   оказывает по просьбе религиозных организаций содействие в достижении договоренностей с государственными органами и необходимую помощь по вопросам, требующим решения государственных органов

— принимает в соответствующих случаях участие  в рассмотрении государственными, в том числе правоохранительными, органами вопросов, связанных с обеспечением соблюдения прав граждан и религиозных организаций при осуществлении свободы совести

— участвует по поручению Правительства СССР в разработке проекта нормативных документов, касающихся свободы совести и деятельности религиозных организаций, и вносит их для рассмотрения в Кабинет Министров СССР

—   подготавливает официальные экспертные заключения по представленным в Совет по делам религий проектам соответствующих законодательных актов Союза ССР, республик, актов Президента ССР, постановлений и распоряжений Кабинета Министров СССР, ведомственных нормативных актов

—   дает в необходимых случаях в пределах своей компетенции официальные экспертные заключения по запросам органов государственного управления и суда

—   запрашивает и получает от государственных органов республик по делам религий, министерств, ведомств и организаций, а также местных советских органов сведения и материалы пол вопросам исполнения законодательства о свободе совести и деятельности религиозных организаций

—   создает банк данных о религиозных организациях в СССР, об исполнении законодательства о свободе совести и религиозных организациях, а также о зарубежном законодательстве и международно-правовых актах по вопросам свободы совести

—   ведет и публикует Реестр религиозных организаций СССР

—   проводит по своей инициативе и по  инициативе государственных органов республик по делам религий общесоюзные и межреспубликанские совещания и другие мероприятия, относящиеся к компетенции государственных органов по  делам религий

—  издает информационные материалы по вопросам, связанным с реализацией права граждан на свободе совести и государственно-церковными отношениями, имеет свой орган печати

— представляет Кабинет Министров СССР по его поручению во взаимоотношениях с религиозными организациями, а также в связях с учреждениями за границей, аналогичными государственному органу СССР по делам религий[1].

Вослед активно обсуждавшимся тогда идеям участия общественных организаций в непосредственной деятельности органов государственного управления, в Положение о Совете вносились изменения. К примеру, уже в конце мая 1991 г. в структуре Совета учреждены были  специализированные коллегиальные органы (коллегии) — «органы государственно-общественных формирований для совместного с республиками рассмотрения организационных вопросов и обеспечения функций, отнесенных Правительством СССР к совместной компетенции Союза ССР и республик, в соответствии с Законом СССР «О свободе совести и религиозных организаций».

Проблема сохранения органов «по делам религий» и уполномоченных союзного Совета в республиках оказалась сложнее. Необходимость их существования однозначно поддерживалась в Украине, Таджикистане и Киргизии. В РСФСР, Литве, Латвии, Молдавии, Эстонии, Казахстане и Узбекистане эта идея  не встречала поддержки и, более того, республиканские власти намерены были передать функции разрешения «религиозных проблем» в ведение иных структур. Кое-где временно сохранялись должности уполномоченных союзного Совета (Азербайджан, Белоруссия, Туркмения).

После решений внеочередного V съезда народных депутатов СССР (1991, июль) о реорганизации высших союзных и республиканских органов власти, вопросы религиозной политики уходили из ведения союзного умирающего органа и перетекали в ведение республик.

Союзный Совет пытался бороться и за своё собственное, и за существование республиканских органов «по делам религий». В частности, осенью 1991 г. в записке Совета в аппарат Президента СССР выдвигается предложение о его преобразовании в Комитет по свободе совести при Президенте СССР. Аргументировалась такая необходимость указанием на многоконфессиональный и многонациональный характер страны, в которой представлены все мировые и множество национальных религий; постоянным ростом числа объединений и их разнообразием – более 60 направлений; возрастанием роли религиозных организаций в общественной жизни. Одновременно подчёркивалось, что имеются факты, свидетельствующие о наличии межконфессиональных трений и противоречий, и о нарушении прав и свобод граждан (верующих и неверующих). Указывалось, что постоянно возрастает потребность взаимодействия религиозных организаций с органами власти (на всех уровнях) для решения многих хозяйственных, организационных и других вопросов жизнедеятельности религиозных организаций, их развивающихся контактов с единоверцами за рубежом.

Всё вместе взятое, по мысли союзного Совета, и позволяло в качестве неотложной задачи ставить вопрос о создании специализированного органа, «который по поручению Президента СССР, с участием республик разрабатывал и осуществлял меры по защите и соблюдению гарантированной свободы совести и религий, имел контакты и связи с республиканскими государственными органами по делам религий, с аналогичными учреждениями за границей и со всесоюзными и межреспубликанскими религиозными объединениями, с гуманитарными и правоохранительными органами и организациями». Одновременно на Комитет возлагались экспертно-консультативные функции по подготовке  «религиоведческо-правовых экспертиз, аналитических, информационных и других материалов об исполнении законодательства о свободе совести и состоянии государственно-церковных отношений в стране для решения вопросов внутренней и внешней политики, затрагивающих интересы республик».

Но в условиях ускоряющегося процесса распада страны подобного рода намерения оказались несбыточными. Сразу после свершившегося де-юре распада СССР, Совет по делам религий при Кабинете министров СССР был ликвидирован, а во всех вновь образовавшихся государствах ликвидированы «органы по делам религий», доставшиеся им от советской эпохи.

Основное содержание второго этапа становления государственной вероисповедной политики связано с реализацией норм Закона «О свободе вероисповеданий», принятого Верховным Советом  РСФСР 25 октября 1990 г., применительно к деятельности религиозных объединений, а также федеральных и региональных органов власти.

Принятый закон предполагал перерегистрацию всех ранее зарегистрированных религиозных объединений, но в течение 1990-1991 гг. данные о религиозной статистике были неполные, а подчас и противоречивые. На 1-е января 1991 г. в РСФСР общее число религиозных объединений, без подразделения по видам, составило —  5502, к 1994 г. общее число объединений возросло в два раза и составило 11088 единиц. В течение 1991 г. были зарегистрированы 4843 устава религиозных объединений. Таким образом, более или менее приближённые к реальной ситуации сведения, особенно в разрезе видов объединений, появились только в январе 1992 г. и именно эти  данные мы берем в качестве отправной точки для сопоставления изменений в конфессиональном пространстве России за 1991-1993 годы. О динамике в религиозном сообществе России свидетельствует таблица:

Таблица №  2

Сведения

о количестве религиозных объединений

 в Российской Федерации

(на 1-е января текущего года)

Статистические данные однозначно фиксируют слом прежней религиозной ситуации и рождение, посредством взрыва, новой религиозной действительности. Налицо кардинальное продвижение вперёд: тысячи культовых зданий переданы верующим, открыты десятки и сотни монастырей, духовных учебных заведений, религиозных цент­ров, братств и миссий. Практически все обоснованные заявления верующих о регистрации обществ разрешались положительно.

Среднеарифметический прирост зарегистрированных религиозных объединений составил за это время — 128,8 %.  Из  учитываемых 6 видов объединений превысили его — 4. Причём, количество монастырей и подворий увеличилось в 5 раз, духовных учебных заведений — в 14, братств и сестричеств — в 3,3, миссий — почти в 7 раз. В пересчете на проценты, это просто умопомрачительные цифры в диапазоне от 227,6 до 1288,9 %.

Понятно, что «конфессиональный взрыв» будет ещё более впечатляющим, если иметь в виду, что на начало 1991 г. эти виды религиозных объединений официально не регистрировались, и просто де-факто существовало мизерное их количество, измерявшееся в единицах. Что же касается  религиозных центров, то здесь статистический рост только на первый взгляд выглядит не столь убедительным. Ведь, во-первых, и они не имели официальной регистрации до 1991 г., то есть рост начинался с нуля. Во-вторых, становление религиозных центров всегда занимает длительный период, и всё же их число в сравнении с 1992 г. возросло на 42,7%.

Собираемые Минюстом России данные о религиозной статистике в разрезе конфессий, также свидетельствовали о том, что буквально на глазах, в предельно короткий срок, формируется новое конфессиональное пространство России:

Таблица № 3

Сведения

о количестве религиозных объединений

 в Российской Федерации

(на l-е января текущего года)

На основании приведенных данных мы можем делать вывод о том, что словно второе дыхание обретают так называемые старые церкви и религии, «оживают» протестантские организации, десятилетиями преследуемые вначале в имперской, а затем и в советской России, и появляются так называемые новые религии, либо вовсе неизвестные России, либо ранее имевшие чрезвычайно ограниченный круг последователей.

В два и более раза увеличили число своих объединений половина из учтённых в сведениях Минюста России конфессий. По сравнению с 1992 г. появились ещё 13 ранее неучитываемых конфессий.

Прирост общих показателей религиозной статистики, в том числе за счёт бурного роста протестантских и так называемых новых религиозных объединений, а также за счёт появления ранее неучтённых конфессий, оказали влияние на соотношение  «новых» и «старых» религий в конфессиональном пространстве России. В первую очередь отмечается уменьшение доли объединений Русской православной церкви – с 59,43%  до  50,13%;  мусульманских объединений – с 25,09% до 18, 37%; ехб – с 5,44% до 4,96%.

И всё же в этом «конфессиональном взрыве» наиболее неожиданно-заметным стал никем не прогнозируемый в ходе выра­ботки Закона рост числа конфессиональных новообразований, не имевших аналогов в дореволюционной и советской России, массовый въезд в Российскую Федерацию миссионеров и проповедников самых различных религиозных ориентаций. Быстро увеличивалось количество миссий, действовавших почти во всех субъ­ектах Федерации. Если в начале 1992 г. их было учтено 37, то к 1994 г. — 250 (рост более чем в 6 раз!). К тому же немалая часть и первых, и вторых дей­ствовала без регистрации в органах юстиции, пользуясь защитой статьи 44 Конституции Российской Федерации. В ряде субъектов (Хабаровский и Приморский края, Сахалинская и Амурская области и в других) количество упомянутых организаций достигало 50-60% от числа всех зарегистриро­ванных религиозных объединений в регионе[2].

Нетрадиционные для России («новые», «иностранные») проте­стантские направления, используя в основном «вахтовый» и «десантный» методы освоения российского конфессионального про­странства, в исследуемый период распространились по всей Российской Федерации (хотя и с разной плотностью) и быстрыми темпами укоренялись, привлекая автохтонное население в субъектах Российской Федерации. Но вместе с тем, они жёстко не связывают себя с какой-либо единственной национальностью, обращаются не к «массе», а к конкретному «человеку» и потому преодолевают все межнациональные барье­ры и «выживают» на любой территории, независимо от так называемой национальной или канонической её принадлежности. Со стороны некоторых общественных (национальных и религиозных) объединений и организаций в этом усматривалась некая конфликтогенность  нового для России явления —  обретения новых религий и церквей. Оно, по их мнению, и может привести к реальному  противостоянию на конкретной отдельной территории или да­же в России в целом российских религиозных объединений одной или всем вместе «нетрадиционным» религиям.

Подобного рода оценку этому явлению можно найти в выступлении отдельных государственных чиновников, ведавших на тот момент связями с религиозными объединениями. Так, Г.А. Михайлов, заведующий сектором аппарата Правительства Российской Федерации, подчёркивал в своих публичных выступлениях и в статьях, что для многих «новых» религиозных организаций и миссионерских структур характерно «применение особой психотехники, оказывающей разрушающее воздействие на личность», распространение «ненависти и вражды к тем, кто не разделяет их воззрений», что в ко­нечном итоге усиливает нестабильность, ведёт к конфронтации на «религиозной почве» как в ряде отдельных субъектов, так и в Российской Федерации в целом[3].

Факт появления в различные исторические эпохи так называемых новых религий на территории России не является чем-то из ряда вон выходящим. Как для России, так и для всех стран Европы, наполнение конфессионального пространства новыми религиями и церквами, их историческое «перемещение» по странам и континенту – обычное явление. Сам по себе этот процесс не несёт ничего деструктивного и не может нанести какой-либо ущерб национальной безопасности страны.

В полной мере это относится и к эпохе конца XX в. — начала XXI в., когда Россия испытала на себе воздействие «религиозно-мистической волны», охватившей западный мир ещё в 60-70-х гг. XX в. Объединениям, которые включены в это движение, свойственны: чрезвычайное многообразие вероучений, обрядности и организационного оформления; религиозное творчество и эклектичность; целеустремлённость и фанатический пыл лидеров и наиболее активных последователей; идейная конфронтационность по отношению к устоявшимся общественно-религиозным традициям, историческим национальным церквам; стремление к реформированию государственно-общественного устройства в целях предоставления человеку максимально полной религиозной свободы. Всё вместе взятое можно характеризовать как поиск современным человеком новых форм своего личного (в том числе и духовного) и общественного существования в чрезвычайно разнообразном, многообразном и бурно меняющемся мире. Если на Западе в конце 80-х гг. волна пошла на спад, то в СССР и разрушающейся социалистической системе она только начинала своё движение.

Безусловно, что каждое из государств  не может быть абсолютно нейтральным к такого рода массовым и кардинальным изменениям в обществе и должно готовить адекватный ответ, который в большей мере должен быть связан не с административно-силовыми мерами, а с конструктивно-реформационными действиями государства в социальной, культурной, образовательной, просветительской и иных подобных сферах.

Слабость России заключалась в том, что государство, во-первых, абсолютно неверно истолковало «нейтральность» применительно к проблемам мировоззренческого поля российского общества, как безучастность, отстранённость и бездеятельность в сфере практического регулирования деятельности религиозных объединений как субъектов гражданского общества; во-вторых, в пылу борьбы с «воинствующим атеизмом и секуляризмом» оно позволило разрушить научную базу светского религиоведения, которое только и может выступать в рамках светского государства научно-объективной базой для выработки принципиальных положений политики государства в сфере свободы совести. В результате государство потеряло стратегическую направленность своей политики в сфере свободы совести и ограничивалось общими заяв­лениями и заверениями должностных лиц о продолжении «демократизации» государственно-церковных отношений. Вместо си­стемного подхода к разрешению возникающих проблем в религиозной сфере имел место поток зачастую не связанных между собой указов, распоряжений, постановлений Президента, Правительства, федеральных министерств и ведомств по отдель­ным проблемам жизнедеятельности религиозных организаций. Продолжала господствовать точка зрения о «благотворности» са­моустранения государства от проблем, возникающих во взаимоотношениях рели­гиозных объединений между собой, между ними и властными струк­турами, и мнение, что всё «само собой устроится».

Неконструктивная и ошибочная идея ликвидации органов «по делам религий», заложенная в закон Российской Федерации «О свободе вероисповеданий» (1990),  привела к роспуску Совета по делам религий при СМ РСФСР,  и к устранению должностей его уполномоченных в субъектах России[4]. Тем самым российское государство утеряло практический инструмент  взаимодействия и контактов с религиозными объединениями, количество и разнообразие которых возрастало лавинообразно. При отсутствии федерального государственного органа, ведающего «церковным вопросом», тщетными были усилия планомерно вводить в жизнь заявленные в законе «О свободе вероисповеданий» (1990) положения, обеспечивать взаимодействие властных структур и религиозных организаций в центре и на местах. Эта задача попеременно возлагалась то на Экспертно-консультационный совет при Комитете ВС РСФСР[5], то на Координационную комиссию при Правительстве Российской Федерации по вопросам вероисповеданий[6], то на Государственного советника Рос­сийской Федерации по политическим вопросам[7], но восстановить управляемость данными общественными отношениями не удавалось.

Закономерный отказ от предшествующей советской модели церковной политики, с одной стороны, и отсутствие её нового виде­ния, соответствующего потребностям общества в условиях политиче­ских реформ, с другой – предопределили заимствование новой россий­ской государственностью принципов и практических шагов из дофевральского (1917) прошлого России и в первую очередь к возрождению особых отношений с Русской православной церкви. Это было воспринято другими религиозными организациями как рецидив «имперской политики», как вольное или невольное намерение восста­новить институт государственной церкви, как навязывание гражданам новой обязательной конфессиональной идеологии – православной.

Парад суверенитетов, прокатившийся по России в начале 90-х гг., кроме прочего, привёл к тому, что правящие элиты «неправославных регионов» достаточно откровенно продемонстриро­вали стремление опереться на традиционные для них религии и церкви, в частности, ислам. И если развал СССР в декабре 1991 г. наметил разъединение славянских народов (русские, украинцы, белорусы), тра­диционно исповедовавших православие, то последующие политические события, как показал референдум 25 апреля 1993 г. о доверии Президен­ту Российской Федерации Б.Н. Ельцину и его политике, надломили второй исторический «хребет» Российского государства — союз «православных» и «мусульманских» народов. В республиках Поволжья и Северного Кав­каза уровень поддержки Президента и его реформ оказался значитель­но ниже среднероссийского показателя. В немалой степени это объяс­нялось и однобокостью вероисповедной политики Федерального центра[8].

Верующие неправославных исповеданий болезненно восприняли нарушение принципа правового равенства религий. Боязнь возрожде­ния нелучших традиций царской России (деления религий и церквей на «первенствующую, терпимые и гонимые») присутствовала в пу­бличных высказываниях руководителей и представителей ряда церквей и деноминаций. На этой основе возрождались трения, казалось бы, на­всегда ушедшие в прошлое, и одновременно возникли новые, напри­мер, между православием, с одной стороны, и исламом, католицизмом, протестантизмом – с другой.

По данным исследования, проведенного Российским независимым институтом социальных и национальных проблем в марте-апреле 1993 г. в восьми регионах страны (Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, республики Бурятия, Дагестан, Татарстан, Воронежская и Омская области), к примеру, выявилось, что лишь 26,5% опрошенных представителей различных конфессий считали, что в Российской Федерации все религиозные организации действительно равны перед законом.

Об этом же свидетельствует и реакция верующих неправославного исповедания на объявление праздника Рождества Христова государственным. По данным того же исследования, негативно восприняли это решение 19% (от числа опрошенных) протестантов, 32% мусульман, 67% католиков. Естественно, что в ряде субъектов России аналогичный характер придан (или его намеревались придать) неправославным праздникам. Всё это негативно отразилось на отношениях между верующими различных конфессий в регионах страны и между центром и субъектами Федерации.

Нерелигиозная часть российского общества (по оценке социоло­гов она  составляла от 40 до 60% населения) тоже испытывает дискомфорт[9]. Религиозная свобода, зачастую трактуемая как право на никем и ничем не контролируемую деятельность, воспринята была ими как агрессия, насилие над совестью; возникло мнение, что российское общество искусственно клерикализуется. Симптомы этого явления от­чётливо прослеживались в армии, культуре, средствах массовой ин­формации (особенно на телевидении), образовании, органах государственного управления. Чувство ущемлённости в этих условиях нерелигиозной ка­тегории граждан обострялось и в связи с тем, что её возможности на публичное отстаивание и пропаганду своих мировоззренческих взгля­дов и убеждений практически были сведены к нулю.

Вновь приобрёл остроту вопрос о прозелитизме. Многоконфессиональная структура верующей части общества побуждала религиозные объединения к соперничеству, к конкурентной борьбе за паству. Причём каждое из них либо использует присущие им традиционные методы и возможности, либо опирается на финансовую, материальную и организационную поддержку зарубежных единоверцев. Зримо формировались остро конфликтные отношения между Русской православной церковью и так называемыми новыми религиями. Не располагая собственными возможностями противостоять им в борьбе за паству, Церковь стремилась опереться на государство, настойчиво ставя перед ним вопрос о введении ограничений на деятельность подобных религиозных объединений. Естественно, что это добавляло напряжённости в межконфессиональные отношения и отношения между различными мировоззренческими группами населения.

Таким образом, к политическому расслоению и противостоянию в обществе добавились рост национально-религиозной напряжённости и углубляющееся разделение людей по отношению к мировоззренче­ским (церковным или светским) ценностям. В какой-то мере повторя­лась ситуация в религиозном вопросе, характерная для периода первой русской революции (1905-1907), предфевральская и предоктябрь­ская ситуация 1917 г.

На начало 1993 г. деструктивные тенденции в государственно-­церковных отношениях и религиозной ситуации стали очевидными. Выделим среди них:

·        политизация религии и деятельности религиозных организаций

·        сакрализация политики, государства и его институтов

·        осложнение отношений ряда религиозных объединений с государством

·        нарушение норм действующей Конституции и законодательства о свободе совести со стороны органов власти

·        разрыв (или ослабление) дружественных связей между различными российскими конфессиями и межконфессиональные тре­ния

·        конфликтные ситуации в некоторых религиозных центрах и об­острение внутрицерковной борьбы

·        ущемление интересов и прав (в том числе имущественных)  рядовых верующих в пользу церковной бюро­кратии

·        неуправляемое перераспределение собственности религиозных (местных) обществ

·        падение авторитета отдельных российских религи­озных организаций на международной арене

·        дискриминация неве­рующих и атеистов

·        стихийное вторжение в российское конфессиональное пространство так называемых новых религиозных движений и культов

·        кризис традиционного (христианско-православного, мусульманского, буддийского) менталитета верующей части российских народов[10].

Приведём свидетельство В.С. Полосина, относящееся к январю 1993 г., и так характеризовавшего проявившиеся тенденции в развитии государственно-церковных отношениях: «Мне приходится впрямую заниматься вопросами государственно-церковных отношений, и хочу с сожалением отметить, что у нас нет целостной концепции этих отношений. Что мы видим? Заигрывания с религией различных политических деятелей, в том числе руководителей государства, с целью заполучения голосов верующих на выборах и референдумах. С другой стороны, многие верующие политизируются настолько, что уже диктуют государству свои теократические убеждения»[11].

Своё мнение о складывающейся религиозной ситуации в стране высказывали публично представители церковной и околоцерковной общественности:

·             К примеру, съезд мусульман европейской части СНГ, собравшийся в Уфе в ноябре 1992 г., принял специальное обращение в адрес руководства Министерства образования России и Русской православной церкви. В нем указывалось, что «во многих общеобразовательных школах Российской Федерации начинают преподавать православное богословие и другие предметы, связанные с христианской религией, в том числе  и детям других вероисповеданий, тогда как в большинстве регионов России проживают совместно народы, принадлежащие к разным конфессиям»[12].

·             В коммюнике международной конференции «Религиозная свобода как фактор мира и согласия» (Москва, май 1993 г.) указывалось на то, что «в повседневной практике ещё не обеспечена» реализация принципа свободы совести, что является «насущной необходимостью последовательное осуществление принципа разделения церкви и государства», что требует своего «совершенствования российское законодательство о свободе вероисповеданий[13].

С весны 1993 г. можно говорить, что и на федеральном государственном  уровне осознаётся опасность обо­значенных выше тенденций. Отдел по взаимодействию с федеральными органами представительной власти и общественными организациями аппарата правительства Российской Федерации предлагал возобновить практику ежегодного сбора информации по вопросам государственно-церковных отношений. В обосновании он писал: «Развитие религиозной ситуации в России вносит в жизнь страны и общества множество новых моментов и явлений, порождает проблемы, в решении которых органы исполнительной власти разных уровней имеют пока незначительный опыт. Зачастую принятие компетентных, всесторонне выверенных решений по тем или иным вопросам в сфере государственно-церковных отношений затруднено фактическим отсутствием необходимой информации, как в центре, так и на местах. Составить общую конфессиональную картину, проанализировать происходящие процессы, спрогнозировать вероятный ход их развития возможно только при наличии информации по основным аспектам взаимоотношений государства и конфессий, функционирования религиозных организаций в части их уставной деятельности»[14].

Тогда же, стремясь избежать неблагоприятного раз­вития ситуации, снять возникшую напряженность во взаимоотношениях государства и религиозных объединений и одновременно выйти на новый уровень конструктивного диалога с ними, Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин в апреле 1993 г. встретился с главами и представителями церквей и деноминаций. Он продемонстрировал заинтересованность государства в диалоге и парт­нёрстве со всем спектром религиозных объединений, исходя из консти­туционного принципа равенства религиозных объединений перед за­коном; заверил присутствовавших в непременной ликвидации допу­щенных ошибок со стороны органов власти; информировал о намере­нии создать в аппарате Правительства орган, ведающий проблемами реализации свободы совести в жизни российского общества.

Наряду с президентом Б.Н. Ельциным весной-летом 1993 г. свою лепту в развитие государственно-церковных отношений стремился внести и Верховный совет Российской Федерации. Летом 1993 г. ВС РФ высказался за корректировку закона «О свободе вероисповеданий» и внёс на рассмотрение Президента ряд поправок к нему. В частности, парламентариями предлагалось в законодательном порядке:

·        ограничить деятельность иностранных миссионеров, миссий и религиозных организаций

·        ужесточить контроль за деятельностью так называемых «нетрадиционных» религий

·        предоставить преимущества так называемым «традицион­ным» церквам и религиям

·        предоставить при­оритет российским гражданам при создании новых религиозных объединений.

14 июля 1993 г. Верховный совет приступил к  рассмотрению законопроекта о внесении изменений и дополнений в действовавший закон «О свободе вероисповеданий». Идея ограничения деятельности «иностранных религиозных организаций» нашла своё выражение в статье 14, гласившей: «Представители зарубежных религиозных организаций, отдель­ные религиозные деятели, не имеющие гражданства Российской Феде­рации, а также руководители и служители российских религиозных ор­ганизаций, назначаемые (утверждаемые) на должность зарубежными религиозными организациями, вправе осуществлять свою деятельность после государственной аккредитации. Правом на занятие религиозно-миссионерской, издательской и религиозно-пропагандистской деятель­ностью зарубежные религиозные организации, их представительства и представители, а также лица, не имеющие гражданства Российской Федерации, не пользуются».

Именно эта статья оказалась в центре дискуссий между исполнительной и законодательной властями, вызвала противоречивые отклики со стороны российских религиозных и общественных лидеров. Если представители Русской православной церкви и исламских центров её одобрили, то руководители протестантских объединений расценили её как антидемократическую. Эта точка зрения нашла поддержку и за рубежом. Политические, общественные и религиозные деятели более чем из 120 стран прислали в Москву свои протесты. Недовольство принятым Верховным советом за­коном выразили по дипломатическим каналам и лидеры некоторых зарубежных государств, призывая руководство России не подписывать антидемократический закон.

Президент Б.Н. Ельцин дважды отказывался подписать приня­тый Верховным советом РФ закон. В первый раз, в письме от 4 августа в Верховный совет РФ, он писал: «Разделяя озабоченность состоянием  духовности в российском обществе, а также признавая важнейшую роль в её возрождении российских религиозных конфессий, полностью поддерживаю основные идеи  представленного на подпись Закона Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий». Вместе с тем, присутствие в тексте закона ряда положений, не соответствующих Конституции Российской Федерации и общепринятым международным правовым нормам, а также наличие внутренних противоречий требуют дополнительной серьезной проработки некоторых статей указанного Закона. Тем самым будет достигнуто более эффективное обеспечение равных прав различных религиозных конфессий, а также прав каждого человека на реализацию свободы совести»*.

 Президент признал неприемлемыми такие «новации» российского парламента:

·        ограничение  и существенное сужение прав лиц, не являющихся гражданами России, на свободу совести и вероисповедания, в частности – на участие в жизни российских религиозных объединений, на создание религиозных объединений и на публичную религиозную деятельность

·        предоставление правоспособности юридического лица только религиозным объединениям граждан Российской Федерации

·        запрет для зарубежных религиозных организаций (представительств и представителей) заниматься «религиозно-миссионерской, издательской и рекламно-пропагандистской деятельностью».

27 августа Верховный совет РФ повторно рассмотрел, включая и поправки Президента РФ, законопроект о внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» и принял его. Реагируя на этот текст, 17 сентября Б.Н. Ельцин опять обратился со специальным письмом в Верховный Совет РФ. Он указывал, что ему на подпись представили «фактически новую редакцию Закона, принятую Верховным Советом Российской Федерации самостоятельно, существенно отличающуюся от первоначально принятой редакции закона. Несмотря на то, что в Верховном Совете Российской Федерации при повторном рассмотрении Закона Российской Федерации «О внесении изменений и дополнений в закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» говорилось о том, что принимаются поправки Президента к названному Закону, практически учтены лишь две поправки Президента Российской Федерации редакционного характера, остальные поправки вносились по инициативе народных депутатов и у Президента России не было возможности высказать по ним официальное мнение»*.

Возвращая поступившую к нему новую редакцию закона, Б.Н. Ельцин в очередной раз предложил Верховному совету учесть его конкретные поправки к семи статьям закона и тем привести его в целом в соответствие со статьей 44 Конституции Российской Федерации.

Обе стороны не хотели отступать, что лишний раз свидетельствовало о серьезном кризисе во взаимоотношениях между законодательной и исполнительной властями. Вопрос об изменении законодательства о свободе вероисповеданий завис в воздухе. Насущная и осознанная всеми необходимость корректировки вероисповедной политики была перечеркнута борьбой за власть. Силовое же разрешение противоречий между Президентом и Верховным советом РФ в октябре-ноябре 1993 г. отодвинуло надежды на изменение церковной политики государства на неопределённое время. Следует отметить, что активным  посредником в разрешении конфликта между законодательной и исполнительной властью пыталась стать Русская православная церковь и лично патриарх Московский и всея Руси Алексий II (Ридигер). В московском Даниловом монастыре шли переговоры между конфликтующими сторонами, но положительный результат достигнут не был.  Это лишний раз подтвердило непреложный вывод, что подобного рода народные трагедии не могут решаться с помощью или через привлечение религиозных лидеров и религиозных организаций, поскольку разлом в обществе проходит по сферам, неподвластным им.

В течение 1990-1993 гг. в России активно осуществлялась конституционная реформа, начало которой было положено  Декларацией о государственном суверенитете РСФСР, принятой I съездом народных депутатов РСФСР. Должное внимание было уделено и проблемам свободы совести.

Уже в первом подготовленном Конституционной комиссией проекте Основного закона, опубликованном на страницах «Российской газеты»[15], принципы свободы совести, порядок её осуществления гражданами и религиозными объединениями были прописаны в ряде статей в разделах «Основы конституционного строя Российской Федерации», «Права, свободы и обязанности человека и гражданина», «Гражданское общество» и «Федеративное  устройство»[16]:

Таблица № 4

Из проекта

Конституции Российской Федерации

(ноябрь 1990 г.)

Следует отметить, что из содержания и логики данного конститу­ционного проекта следовало, что религиозные объединения рассмат­риваются как один из видов общественных объединений, деятельность которых разрешалась на территории России.

Этот подход соответствовал тогдашним представлениям и на союзном уровне. В частности, в принятом Верховным советом СССР 9 октября 1990 г. законе СССР­ «Об общественных объединениях», в статье 1, давалось следующее определение: «Общественным объединением является добровольное формирование, возникшее в результате свободного волеизъявления граждан, объединившихся на основе общности интересов»[17]. Из этого следует, что  религиозные объединения: их цели, принципы создания и деятель­ности целиком подпадают под данное законом определение общественных объединений.  Однако законодатель, очевидно, имея  виду, что религиозные объединения обладают существенными отличиями от других общественных объединений и достойны самостоятельного правового регулирования, установил, что действие нового закона не распространяется на религиозные объединения. Это, по существу, противопоставило религиозные объединения всем остальным видам общественных объединений граждан, создавая почву для возможных в будущем конфликтов, подогревая иллюзию об их «первенстве» и некоей «особенности» в общественной жиз­ни. Представляется, что путем объединения всех видов общественных объединений в один закон можно было бы включить религиозные объединения в еди­ное правовое поле формирующегося гражданского общества, лишь указав на при­сущие им особенности, например: отделение от государства, то есть запрет на прямое участие в политической жизни, деятельности органов власти и управления.

Отметим и явное противоречие между статьями законопроекта. Так, статья 2.1.3 (1) гарантирует равенство прав и свобод, в том числе независимо от отношения к религии, исключительно гражданам (выделено авт.) Российской Федерации.   И вместе с тем, одна из таких свобод – «свобода совести, вероисповедания и религиозной деятельности» — в статье 2.3.8 признается неотъемлемым правом «человека» (выделено авт.).

Но укажем и на положительные стороны законопроекта — четкая прописанность таких норм, как отделение религиозных объединений от государства, светскость государственного образования, равенство граждан независимо от их отношения к религии, равенство религиозных объединений перед законом.

В ноябре 1990 г. в основную статью (50) Конституции РСФСР были внесены некоторые изменения, в частности, вместо «свободы совести» теперь гарантировалась «свобода совести и вероисповеданий»,  и дано более расширительное её толкование; убрано право «вести атеистическую пропаганду»; установлено «равенство перед законом» всех религий и религиозных объединений.

Через год V (внеочередной) Съезд народных депутатов Российской Федерации продолжил внесение изменений в основную конституционную статью о свободе совести. При всей их кажущейся незначительности, они на самом деле серьезно меняли сущностное её содержание:

Таблица № 5

Сравнительная таблица

текстов Конституций РСФСР и РФ

Во-первых, обращает на себя внимание замена слова «гражданам» в тексте  1990 г. на слово «каждому» в тексте Конституции 1991 г. Разработчики Конституции, а впоследствии представители различных общественно-политических движений исходили отныне из принципа полного равенства в вопросах свободы совести всех и каждого человека, законно находящихся на территории России. Причём оно (равенство) распространялось не только на сферу личных прав граждан и лиц других категорий (что не подлежит оспариванию), но и на их право образовывать различные виды религиозных объединений в любом регионе страны вне зависимости от их проживания и гражданства, а это уже очень спорное положение.

Во-вторых, в редакции 1991 г. «каждому» гарантируется «свобода совести», а не «свобода совести и вероисповеданий» – словосочетание, заимствованное из закона «О свободе вероисповеданий». И это представляется правильным, поскольку «свобода вероисповеданий», как уже отмечалось нами, является составной частью понятия «свобода совести».     

В  апреле 1992 г. VI Съезд народных депутатов Российской Федерации вновь обратился к рассмотрению проекта Конституции, подготовленного Конституционной комиссией. В числе основных статей, касавшихся проблем свободы совести, укажем на статьи 26, 68 и 69 в составе главы III. «Гражданские и политические права и свободы» во втором разделе «Основные права, свободы и обязанности человека и гражданина»,  в главе IX. «Религия и религиозные объединения» раздела третьего «Гражданское общество».

Они вызвали достаточно активное обсуждение и в окончательном виде претерпели некоторые изменения. Если статья 26 осталась без изменений, то статьи 68 и 69 были объединены в одну статью – статью 65. В таком виде они были вынесены на всенародное обсуждение[18]:

Таблица № 6

Сравнительная таблица

проекта текстов Конституции Российской Федерации, подготовленного Конституционной комиссией,

и утвержденного на VI Съезде народных депутатов

Российской Федерации  (1992 г.)