Российское общество исследователей религии

И.М. Советов (М.И. Советов)

 

 

Советское законодательство о религиозных культах в 20-30-х гг. XX в.: содержание и практика реализации, споры и дискуссии о реформировании правовой базы

 

 

С созданием в
1924 г. при Президиуме ВЦИК Секретариата по делам культов во главе с П.Г. Смидовичем наметилась тенденция к реформированию правовой основы государственной вероисповедной политики.

Отчетливо проявились две точки зрения. Первая была связана с деятельностью Наркомата внутренних дел РСФСР (НКВД) и сводилась к необходимости разработки новой инструкции по проведению в жизнь Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви (1918). Считалось, что прежняя Инструкция от 30 августа 1918 г. безнадежно устарела и требовала существенной корректировки, обновления и внесения изменений. Вторая точка зрения, отстаивавшаяся Секретариатом ВЦИК, заключалась в обосновании необходимости принятия особого закона о культах с учетом  назревшей потребности отказаться от наиболее жестких и изживших себя норм, при общей либерализации религиозного законодательства.

На рубеже 1925-1926 гг. НКВД подготовил проект Инструкции, которая получила наименование «О религиозных культах и культовом имуществе» [1]. Проект включал в себя почти все положения Декрета (1918) за исключением нормы об обучении религии «частным образом» (ст. 9) и о замене одной гражданской обязанности другой в связи с религиозными убеждениями граждан (статья). Здесь же впервые вводилось такое понятие, как «религиозное объединение», заменявшее ранее употребляемые термины – «группа верующих» и «религиозное общество». На тот момент  идея принятия Инструкции и ее проект, разработанный НКВД, не нашли поддержки в вышестоящих партийных и государственных инстанциях. Однако наркомат не отказался от своей идеи и вновь, теперь уже в начале 1927 г. внес во ВЦИК и Совнарком все тот же проект Инструкции, но им в этот раз он был отвергнут.

В противовес инициативе НКВД, Секретариат по культам предложил разработать и принять закон, регулирующий деятельность религиозных организаций в РСФСР. По логике разработчиков этого законопроекта, он должен был быть принят ЦИК СССР и СНК СССР, и таким образом стать не только российским законом, но и  правовой базой для союзного государства в целом. К работе над разработкой закона, продлившейся до 1929 г., были привлечены Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б), наркоматы внутренних дел и юстиции, Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), ВЦИК.

К весне 1927 г. законопроект был подготовлен. Он получил наименование — «Положение о культах и культовом имуществе» и включал в себя  33 статьи. Они были разделены по следующим разделам: 1. Общие положения; 2. Религиозные шествия и церемонии; 3. Пользование культовым имуществом; 4. Группы верующих; 5. Церковные сборы; 6. Сооружение новых зданий культа; 7. Расторжение договоров о пользовании зданиями культа. Закрытие и ликвидация зданий культа.

В девяти статьях раздела «Общие положения» излагались основные положения Декрета от 1918 г.: о праве граждан исповедовать любую религию или не исповедовать никакой; о равенстве граждан независимо от их отношения к религии; о праве свободного исполнения религиозных обрядов; о недопустимости уклонения от исполнения гражданских обязанностей в связи с религиозными убеждениями и «возможности» изъятия из этого положения по решению суда; о национализации церковного имущества и т.д.

Однако присутствовали и отклонения от Декрета. Например, в ст. 6, касавшейся «преподавания религиозных верований», из формулировки этого пункта Декрета была снята заключительная часть, гласившая: «граждане могут обучать и обучаться религии частным образом». Тем самым, предполагалось введение запрета на религиозное обучение (и для взрослых, и для детей) в частной, семейной жизни граждан. Кроме того, проект (ст. 8) предусматривал возможность существования религиозных организаций  в одной форме – в виде групп верующих, чья деятельность связывалась исключительно с культовым зданием и свершением в нем религиозных треб и обрядов. Отныне под запретом находилась деятельность «церковных и религиозных обществ», ранее действовавших наравне с частными (культурно-просветительными, научными и т.п.) обществами, рамки деятельности которых не ограничивались культовым зданием.

Вводилось и ограничение на отправление культа и произне­сение проповедей (ст. 3), которые отныне были «свободны» лишь в том случае, если имели «исключительно религиозный характер», не нарушали «распоряжения власти» и не были «направлены против основ диктатуры пролетариата».

Разделы законопроекта: второй (ст. 10-11), третий (ст. 12-13), пятый (ст. 20-27), шестой (ст. 28) и седьмой (ст. 29-32), хотя в основном повторяли соответствующие статьи Инс­трукции 1918 г., но в значительной мере освободились от мелоч­ной регламентации деятельности групп верующих, в них сокращены были разрешаемые ранее возможности вмешательства органов власти во внутрицерковную деятельность. Например, если ранее для совершения религиозных шествий и церемоний за пределами цер­ковной территории требовалось каждый раз письменное разреше­ние, то теперь предполагалось лишь согласование даты, времени и места их проведения. К тому же на праздничные хождения слу­жителей культа по домам верующих и вовсе не требовалось разре­шений.

Наиболее объемным был четвертый раздел «Группы верующих» (ст. 14-25). В отличие от Инструкции 1918 г. предполагалось увеличить число верующих, достаточное для получения в пользо­вание культового здания с 20 до 50 человек. И, кроме того, как уже выше отмечалось, законодатель устанавливал лишь одну форму объединения верующих — группу, которой и передавалось в поль­зование здание и культовое имущество. Группы по-прежнему не пользовались правами юридического лица, не получали никаких субсидий от государства.

Проект обсуждался в центральных ведомствах, и было признано «нецелесообразным» выносить его на утверждение. В частности, НКВД, в значительной мере раздосадованный тем, что он оттеснен от разработки законопроекта, писал в своем заключении на него: «рассматриваемый проект не вносит чего-ли­бо нового в основной закон от 23.01.18 г. и не выявляет ка­ких-либо особых положений, требующих своего разрешения в зако­нодательном порядке». Правда, отмечая слабости проекта, НКВД не внес конкретных предложений по его качественному обновле­нию, а вновь предложил ограничиться принятием ведомственной инструкции в качестве «единого руководства по применению и проведению в жизнь закона (декрета 1918 г.) об отделении церкви от государства и школы от церкви». Общая направленность предлагаемого текста инструкции — введение множества дополни­тельных, к ранее существовавшим, ограничений, ужесточение контроля за деятельностью религиозных организаций, расширение зоны запретов и вместе с тем сужение поля самостоятельности в действиях верующих и религиозных общин.

Трудно сказать, намеренно или нет, не было замечено тех отступлений от декрета 1918 г., о которых говорилось выше и которые уже содержали в себе потенциальную возможность «огра­ничительного уклона» в законодательстве о культах. Так же как и трудно сейчас определить, почему, подвергая критике данный проект, не было указано на его основную его сла­бость, на то, что он не мог стать документом, плодотворно раз­вивающим декрет. Составители проекта не смогли (или не захоте­ли) попытаться с учетом новых общественно-политических условий преодолеть ограниченность декрета, связанную с конкретно-исто­рическими условиями, в которых он принимался, и по-новому ре­шить насущные проблемы: о предоставлении религиозным организа­циям прав юридического лица, формах и пределах религиозной пропаганды и обучения религии, и церковной собственности, о месте религиозных организаций в структуре общества. Сыграло свою роль и то, что постепенно в партийно-государственных инс­танциях созревало мнение о первостепенной роли в деле регули­рования вероисповедной сферы, как сферы политико-идеологичес­кой, исключительно партийных постановлений.

Спустя год, в мае 1928 г., П.Г.Смидович внес на рассмот­рение Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) разработанную им Инс­трукцию по вопросу отделения церкви от государства и школы от церкви. Текст этого документа (семь разделов, 88 статей)[2] вы­ходил за рамки простой ведомственной Инструкции и, по сущест­ву, представлял из себя федеральный законопроект, выражающий содержание и направленность вероисповедной политики государс­тва. С одной стороны, он явился результатом критического обоб­щения и сведения воедино декретов, постановлений, циркуляров, решений и т.п. государственных органов власти и управления различных уровней по проблемам свободы совести и вероисповеда­ний. А с другой — попыткой исключить из религиозного законода­тельства отживших, прежде всего запретительных, норм и вклю­чить в него нормы и положения, защищающие права верующих граж­дан и создаваемых ими религиозных организаций.

Особое раздражение ведомств и организаций — НКВД, ОГПУ, НКЮ, Антирелигиозной комиссии — на рассмотрение которых была направлена Инструкция, вызвало то, что ее предполагалось при­нять в законодательном порядке, от имени Президиума ВЦИК, и тем самым отринуть их узковедомственные интересы и утвердить общегосударственный интерес в данной сфере общественных и го­сударственно-церковных отношений.

Точку зрения противников Инструкции наиболее полно и отк­рыто выразил Наркомюст, писавший: «Издание такой инструкции политически нецелесообразно. В настоящее время, когда под фла­гом религии, сектантства и проч. группируется антисоветский элемент, когда религиозная агитация растет, такая инструкция, изданная от имени Правительства, может произвести впечатление новой декларации прав религиозников и, несомненно, осложнит борьбу с ними»[3].

В числе «недопустимых» с точки зрения Наркомюста послаб­лений «религиозникам», как пример приводится такое. Если П.Г. Смидович предлагал запретить местным органам власти выно­сить решения и постановления, необоснованно ограничивающие проведение религиозных обрядов и церемоний за пределами цер­ковной территории, то Наркомюст считал это невозможным, пос­кольку, как он мотивировал, это «приведет к тому, что в местах скопления публики: яр­марки, базары или во время эпидемий будут по прихоти духовенс­тва устраиваться крестные ходы, шествия и проч.»[4]. Наркомюст считал излишним внесение пункта в Инструкцию, требующего от властей при наличии «свободных» культовых зданий, прежде чем они будут официально закрыты, извещать троекратно об их нали­чии через местную прессу. Также он расценил внесенное в Инс­трукцию положение, допускающее проведение религиозных обрядов в больницах и местах заключения.

Обсуждение проблемы организации союзных органов «по делам культов» и проектов союзного законодательства о культах проис­ходило на фоне развернувшейся оживленной дискуссии о перспек­тивах существования религии, о функциях религиозных организа­ций в социалистическом обществе, формах и предназначении «ан­тирелигиозной работы», ее соотношении с общей идеологической работой партии и воздействии на процессы секуляризации. В центральных и местных партийных органах готовятся все­возможные справки, информации, обзоры о религиозной ситуации в стране, антирелигиозной пропаганде и формах борьбы с религией. Общим для них было указание на «активизацию религиозников» и требование ужесточить церковную политику партии и государства. Например, в записке информационного отдела ЦК РКП(б) «Партруководство вопросами антирелигиозной пропаганды», составленной на основании отчетов 127 партийных организаций за первое полу­годие 1928 г., подчеркивалось, что парторганизации уделяют этой работе «недостаточное внимание», тогда как налицо «усиле­ние роста активности сектантства и мусульманства»[5].

Свою лепту в дискуссию вокруг проблем  реформирования законодательства о религиозных культах внесла и Антирелигиозная комиссия. Она выступала за ужесточение существующего и разрабатываемого вновь религиозного законодательства, подхватывая соответствующие инициативы ведомств и организаций: ЦК ВЛКСМ — о недопущении детей для участия в религиозных обрядах и закрытии «детских площа­док» и экскурсий, организуемых религиозными организациями; НКВД — о «ликвидации монастырей» и сокращении числа религиоз­ных изданий; Наркомфина — об ужесточении налоговой политики в отношении религиозных организаций и т.д.

Ем. Ярославский мечтал превратить Антирелигиозную комиссию в некий центр, целиком и полностью определявший и контролиро­вавший «религиозную жизнь», «антирелигиозную пропаганду» и «церковную политику» государства на территории всей страны. Потому он настойчиво в течение лета-осени 1928 г. добивался вынесения на заседание Политбюро вопроса об усилении антирелигиозной работы.

В декабре 1928 г. Оргбюро ЦК РКП(б) рассмотрело вопрос «О мерах по решению антирелигиозной работы». Докладчиком был Ем. Ярославский, который рисовал картину угрожающего и всеохватного «религиозного оживления» в стране (См.: Документ № 1):

Документ  №  1

 

Из доклада Ем. Ярославского

 на  заседании  Оргбюро  ЦК РКП(б)

 Декабрь 1928 г.

 

Партия слишком мало обращает внимания на то, что в лице религиозных организаций капиталистические элементы имеют сложный и  сильный аппарат агитации и пропаганды, имеющей за собой опыт  столетнего влияния и опирающийся на невероятную техническую, культурную отсталость сельского хозяйства, на все  еще сильное влияние кулачества. Я приведу коротенькие цифры: актив религиозных организаций составляет около 500 тысяч членов духовных советов, почти исключительно или, по крайней мере, наполовину – лишенные избирательных прав, бывшие помещики, торговцы, кулаки. Очень большое число теперь входит туда бывших меньшевиков и эсеров. Это главным образом – организаторы. Это есть легальная организация, прикрывающая очень гибкими формами политическую антисоветскую деятельность. Вот в чем дело. Они имеют, кроме того, 350 тысяч агитаторов и пропагандистов – служителей культа, затем около 100 тысяч монашествующих. Таким образом, если взять только этот актив, то мы получим около одного миллиона актива, политически иногда очень сильного, действительно пользующегося известным влиянием и имеющего определенную материальную базу, которой мы, безбожники, обычно не имеем. Это, прежде всего, готовые к их услугам хорошие помещения. В то время как нам приходится искать какую-нибудь комнату для антирелигиозного клуба или для Союза безбожников. У них 50 тысяч  огромных помещений, которыми они бесплатно пользуются; по декрету об отделении церкви от государства они пользуются бесплатным помещением (См.: Таблица № 1).

Кроме того, наши советы и в особенности всякого рода отделы управления очень охотно отдают в наем торговые помещения под всякого рода молитвенные собрания евангелистов, баптистов и т.п. Поэтому  и новые религиозные организации, которые были в подполье во времена царизма, теперь широко могут развернуть свою работу. Они имели до революции ½ миллиона, теперь имеют 2 ½ миллиона членов и пользуются помещениями даже в рабочих районах, в то время, как у нас нет таких помещений. Они имеют возможность заплатить дороже и получают эти помещения. Если взять весь этот актив, то получится уже несколько миллионов. Они имеют свою печать. Правда, им за последнее время значительно сократили ее, но все же у каждой религиозной организации имеется свой журнал. Программы этих журналов тоже значительно сократили, так же, как и тиражи и объем, но все же они имеют возможность довольно широкого влияния. Кроме того, они, по-видимому, имеют еще  возможность каким-то образом  издавать  листовки, обращения, воззвания и прочее.

Средства они получают не только путем сбора, но получают их и из-за границы разными путями, вероятно, через посольства получают. Некоторые сектантские организации, как баптисты, евангелисты, и проч., получают средства от американских  крупных религиозных организаций и от других капиталистических религиозных организаций.

…Духовенство переходит к сравнительно более культурным, «обновленным» приемам своей работы. Они организуют всякого рода хоровые кружки, кружки руководителя, мастерские, пытаются даже организовывать всяческие детские кружки, проповедуют организацию детских ясель с религиозным влиянием на матерей и проч.

Происходящие время от времени съезды дают  им возможность объединяться. Причем, надо сказать, что на местах разрешают съезды через чур  широко, с большим количеством участвующих в них людей, вплоть дол того, что съезд, на котором  намечалось присутствие 30-40 человек, превращается в съезд с 500 участниками.

РГАСПИ. Ф. 89. Оп. 4. Д. 26. Л. 1-7.

***

Таблица № 1

 

Сведения о молитвенных зданиях в РСФСР

(без автономных республик)

 1928 г.

 

Культы	Всего молитвен­ных зданий	Из них		Не используется
		передано религиозным обще­ствам	передано другим организациям	Не используется
РПЦ (тихоновцы)	29 584	28 560	601	423
Обновленчество	3 411	3 364	31	16
Армянская церковь	64	64	—	—
Католики	137	128	5	4
Протестанты	184	179	5	—
Иудеи	265	261	1	3
Мусульмане	2 376	2 293	1	82
Старообрядцы	1 707	1 679	6	22
Сектантство	714	701	2	11
Всего:	38 442	37 229	652	561
В   т. ч.:
в городах	4 351	3 964	258	129
в селах	34 091	33 265	394	432

 

***

Ем. Ярославский убеждал, что единственной силой, могущей противостоять «религиозникам», было антирелигиозное движение, Союз воинствующих безбожников. Но они не могут реализовать свои возможности, поскольку испытывают острый недостаток в средствах, имеют слабую материально-техническую базу, недоста­точно поддерживаются и в центре, и на местах партийными и госу­дарственными органами. Выход из создавшегося положения доклад­чик видел в том, чтобы на первый план выдвинуть меры «административно-политического воздействия» в отношении религиоз­ных организаций, преодолевать «пассивность в отношении реакци­онных попов», всячески активизировать работу антирелигиозную, рассматривая ее как одну из важнейших сторон деятельности пар­тии, государства и общественных организаций, как часть «нас­тупления на капиталистические элементы».

Проект резолюции по докладу Ярославского более месяца об­суждался специально созданной комиссией,  и в ходе него возникло мнение о необходимости выработки специального пар­тийного постановления по «религиозному вопросу», которое од­новременно было бы «руководящим документом» и для государс­твенных органов. Такой подход, по существу, отвергал, делал ненужным союзное законодательство о религиозных культах, хотя и сохранял за республиками право на принятие республиканских законов  «о религии и церкви».

 24-го января 1929 г. на заседании Политбюро, где присутс­твовали Н.И. Бухарин, К.Е. Ворошилов, М.И. Калинин,  В.В. Куйбышев, В. М.  Молотов, Я.Э. Рудзутак,  А.И. Рыков, М.П.  Томский,  И.В. Сталин и Л.М. Каганович, было принято секретное постановление «О мерах по усилению антирелигиозной работы». Спустя почти ме­сяц оно рассылается за подписью  Л.М. Кагановича в виде письма ЦК РКП(б) в республиканские, краевые, областные, губернские и окружные партийные организации.

В письме констатируется, что в стране активно развивается «процесс изживания религиозности», который, однако, «тормозит­ся», во-первых, недостаточным вниманием к этой работе со сто­роны «партийцев, комсомольцев, членов профсоюза и др. советс­ких организаций», а во-вторых, оживлением деятельности рели­гиозных организаций, их стремлением приспособиться к новым со­циальным условиям. Обосновывая необходимость преодоления этих «тормозов» в антирелигиозной работе, составители письма обра­щаются к характеристике политических позиций религиозных орга­низаций. При этом они, исходя из постулата об обострении клас­совой борьбы в ходе социалистического строительства, зачисляют духовенство, активных рядовых верующих, органы церковного уп­равления и религиозные организации в разряд противников социа­лизма. Им предъявляются обвинения в «мобилизации» реакционных и малосознательных элементов в целях «контрнаступления на ме­роприятия советской власти и компартии».

Присутствует в письме и упоминание о недопустимости применения в отношении религиозных организаций и верующих «адми­нистративных мер», «поверхностной клерикальной борьбы с попа­ми», но это не более чем проформы ради. В этом достаточно убедиться, обратившись к тем конкретным задачам, которые ста­вились перед партийными, государственными, хозяйственными и об­щественными организациями (См.: Документ № 2):

 

Документ  № 2

 

О мерах по усилению антирелигиозной работы

Извлечение

 

Главлиту, оказывая поддержку издательской работе ЦС СВБ и местных «Союзов безбожников», решительно бороться с тен­денцией религиозных издательств, как к массовому распростране­нию, так и к выходу в своей пропаганде за пределы строго рели­гиозных вопросов. Точно так же бороться против издания мисти­ческих произведений.

НКВД и ОГПУ не допускать никоим образом нарушения советского законодательства религиозными объединениями, имея в виду, что религиозные организации (церковные советы, мутаваллиаты, синагогальные общества и т.п.) являются единственной легально действующей контрреволюционной организацией, имеющей влияние на массы.

НКВД обратить внимание на то, что до сих пор жилые и торговые муниципализированные помещения сдаются в аренду под молитвенные дома, нередко в рабочих районах. Школы, суды, ре­гистрация гражданских актов должны быть полностью изъяты из рук духовенства. Партийным комитетам и исполкомам необходимо поставить вопрос об использовании ЗАГСов в целях борьбы с по­повщиной, церковными обрядами и пережитками старого быта.

Кооперативным организациям и колхозам обратить вни­мание на необходимость овладеть вегетарианскими столовыми и другими кооперативными объединениями, созданными религиозными организациями и сектантами под видом кустарно-промышленных и других кооперативных объединений. Кустпромсоюзу озаботиться созданием новых кустарных промыслов в районах изготовления предметов религиозного культа.

Советским и хозяйственным организациям решительно изучить практику хозяйственного обслуживания религиозных праздников, а тем организациям, которые используют труд сектантов-трудармейцев, отчислять средства на ведение политпросветработы среди трудармейцев, обратив внимание «Союза безбож­ников» и Политпросвета на необходимость постановки среди них антирелигиозной работы.

ГА РФ. Ф. 393. Оп. 2.  Д. 1782. Л. 224-225.

 

***

Отправленное на места письмо, по сути своей, развязало руки местным работникам, санкционируя силовое давление на религи­озные организации. И все это под аккомпанемент высказываний о контрреволюционном характере религии и смыкании религиозных организаций с контрреволюционными организациями. И все это ут­верждалось вопреки заявлениям руководителей религиозных орга­низаций о лояльности к советской власти, которые теперь «подавались» общественному мнению как «прикрытие» их подлинных антисоветских настроений и действий.

Позиция Политбюро РКП(б) и Антирелигиозной комиссии оказалась решающей в дискуссии  о разработке союзного законодательства о религиозных организациях  и создании союзного  органа «по делам религий». И то, и другое было признано ненужным. «Руководящим» для союзного государства  документом в его вероисповедной политике признавалось Постановление Политбюро РКП(б)  «О мерах по усилению антирелигиозной работе». На его основе  должны были строить свою политику и советские органы власти РСФСР. Одновременно республике  предоставлялось право самой решить вопрос о республиканском органе «по делам культов».

Принятое  в начале  1929 г. постановление  Политбюро  «О мерах по усилению ан­тирелигиозной работы» стало первым конкретным  шагом на пути изменения государственной церковной политики. Вторым — стало решение Политбюро  о внесении изменений в Конституцию РСФСР. В протоколе заседания Политбюро от 28 февраля 1929 г. было записано: «внести на ближайший съезд Советов  РСФСР  предложение  об  изменении § 4 и 12 Конституции РСФСР следующим образом:

В конце § 4 слова: «а свобода религиозной и антирелигиоз­ной пропаганды признается за всеми гражданами» заменить слова­ми: «а свобода религиозных убеждений и антирелигиозной пропа­ганды признается за всеми гражданами».

В конце § 12 слова: «подвергающимся преследованиям за по­литическую деятельность или за религиозные убеждения» заменить слонами: «подвергающимся преследованиям за революционно-осво­бодительную деятельность»[6].

Время до созыва съезда было использовано властями для нагнетания антирелигиозной истерию. Особую активность предпринимала Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) и ее председатель — Ем. Ярославский. Достаточно обратиться  к  его «антисектантским»  разгромным  статьям  в антирелигиозных  изданиях  того  времени. В передовой  статье  «Антирелигиозного сборника на 1929 год»  Ем. Ярославский, к примеру,  сообщал об «усилении сектантских организаций», обвинял их в поддержке «всякого рода мракобесия, суеверия», в противодействии «проникновению новых форм  быта», в борьбе «против коммунизма, комсомола, пионеров, против революционизирующего влияния социалистических мероприятий советской власти и коммунистической партии». И призывал «вырвать почву из-под ног всякого церковного и религиозного проповедника»[7].

Под аккомпанемент таких заявлений на местах все большую популярность приобретала практика проведения сходов, собраний, митингов, на которых простым большинством голосов, зачастую в отсутствие «заинтересованной стороны», принимались решения: быть или не быть действующей церкви, мечети, синаго­ги, молитвенному дому в населенном пункте. Вот типичная для тех лет выписка из протокола рабочего собрания фабрики «Крас­ный Октябрь» (Средневолжская область), состоявшегося 15.03.29 г.: «Слушали: О закрытии церкви. Постановили: Считаем, что церковь, как рассадник религиозного дурмана, нам не нужна. Поручаем горсовету и прочим организациям немедленно церковь закрыть, помещение же церковное использовать под школу»[8].

Что касается верующих и их руководителей, то они мгновен­но отреагировали на изменившуюся ситуацию. К примеру, Всесоюзный совет евангельских христиан (Ленинград) писал в феврале 1929 г. в ЦИК СССР: «Мы получаем с мест целый поток писем, те­леграмм и сообщений всякого рода, из которых видно, что на на­ши общины и их членов предпринят определенный нажим админист­ративного характера в различных направлениях» [9].

Об этом же  свидетельствует в своих воспоминаниях один из видных руководителей  Церкви христиан-адвентистов седьмого дня С.П. Кулыжский: «В феврале 1929 г. в  «Комсомольской правде» были напечатаны обложки всех религиозных журналов, издаваемых баптистами, евангельскими христианами, адвентистами и др., и там же были напечатаны комментарии: «Когда Антанта отправляла снаряды с целью подавления революции в России, то английские  рабочие отказались их грузить, так как все это было направлено против их братьев по труду. Справедливо ли будет, когда наши рабочие-печатники будут набирать и печатать религиозную литературу, направленную к омрачению сознания всех трудящихся?» И как результат такого призыва, в том же 1929 году прекратилось печатание всех издаваемых религиозных журналов и другой  религиозной литературы. Был объявлен бойкот против всякого обслуживания Церкви»[10].

Фон, на котором происходила подготовка нового закона о религиозных объединениях, хорошо передает содержание  многочисленных аналитических материалов НКВД, передаваемых в центральные партийные и советские органы.  Так, 6 апреля 1929 г. буквально накануне принятия нового закона о религиозных организациях, НКВД писал: «религиозники» везде и всегда примыкают к тем силам, которые противодействуют мероприятиям, направленным к «укреплению мощи Советского Союза и к ослаблению капиталистического сектора», организуют антисоветские  выступления масс, При этом в документе подчеркивалось, что «возросшая антисоветская активность религиозников» приобретает все более многообразный характер: «давление» на низовые местные органы власти при перевыборах в Советы, создание подпольных контрреволюционных организаций, распространение антисоветских листовок, террор против активистов-безбожников, организация движения за открытие и постройку церквей и недопущение их закрытия[11].

8 апреля 1929 г. ВЦИК и СНК РСФСР принимают постановление «О религиозных объединениях», которое, хотя и подвергалось в дальнейшем некоторому уточнению, редактированию и дополнению, но в целом сохранялось как действующее вплоть до начала 90-х годов ХХ века. Оно законодательно закрепило ставшее к тому времени господствующим мнение о том, что религиозные организации не вправе заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлетворением религиозных потребностей верующих преимущественно в рамках молитвенного здания, и что следует «вытеснить» религиозные организации из всех сфер общества, где до этого времени они имели право действовать, и запретить им какой-либо вообще «выход» в общество. Одновременно деятельность религиозных объединений в части удовлетворения религиозных потребностей граждан обставлена была множеством ограничительных и жестких регламентирующих условий (См: Документ № 3):

 

Документ № 3

 

Из постановления «О религиозных объединениях»

 

8 апреля 1929 г.

Статья 17. Религиозным объединениям воспрещается:

а) создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимся в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей;

б) оказывать материальную поддержку своим членам;

в) организовывать как специальные детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, так и общие библейские, литературные, рукодельческие, трудовые, по обучению религии и т.п. собрания, группы, кружки, отделы, а также устраивать экскурсии и детские площадки, открывать библиотеки и читальни, организовывать санатории и лечебную помощь.

В молитвенных зданиях и помещениях могут храниться только книги, необходимые для отправления данного культа.

Статья 18.

Не допускается преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений в государственных, общественных и частных учебных и воспитательных заведениях. Такое преподавание может быть допущено исключительно на специальных богословских курсах, открываемых гражданами СССР с особого разрешения НКВД РСФСР, а на территории автономных республик — с разрешения Центрального исполнительного комитета соответствующей автономной республики.

Статья 21.

Местные, всероссийские и всесоюзные религиозные съезды и совещания могут избирать из среды своих участников исполнительные органы для проведения в жизнь постановлений съезда. Списки членов избранного на религиозном съезде исполнительного органа одновременно с материалами съезда представляются в двух экземплярах по установленной НКВД РСФСР  форме в  орган, выдавший разрешение на съезд.

Статья 22.

Религиозные съезды и избираемые ими исполнительные органы не имеют прав юридического лица и, кроме того, не могут:

1)         устраивать какие бы то ни было центральные кассы для сбора    добровольных пожертвований верующих;

2)         устанавливать какие-либо принудительные сборы;

3)         обладать культовым имуществом, или получать его по договору, или приобретать таковое путем купли, или арендовать помещение для молитвенных собраний;

4)          заключать какие бы то ни было договоры и сделки».

 

На пути к свободе совести. М. 1989. С. 42-43.

 

***

По сути, религиозные объединения превращались в  Советском Союзе в некие «резервации» для исповедующих те или иные религиозные убеждения граждан.

Справедливости ради надо отметить, что Постановление нес­ло в себе и позитивное содержание, отвергая некоторые ошибоч­ные предложения, заложенные в проект союзного законодательства о культах, в предписаниях НКВД, ОГПУ и Антирелигиозной комис­сии ЦК ВКП(б), определяя условия образования и функционирования религиозных обществ, совершения обрядов и треб и т.п. Но, к сожалению, очень скоро выяснилось, что многие из этих позитивных статей в условиях развертывающегося процесса «изг­нания религии» из общества не реализовывались на практике.

На том же заседании при Президиуме ВЦИК была образована Постоянная комиссия по культовым вопросам, заменившая Секрета­риат по культам. Ей

поручалось рассмотрение вопросов, связан­ных с деятельностью религиозных организаций, и предоставление проектов решений по ним в Президиум ВЦИК. В состав Комиссии вошли представители республиканских наркоматов юстиции, внут­ренних дел, просвещения, а также ОГПУ, ВЦСПС и ЦК ВКП(б). Возглавил ее П.Г. Смидович, и она приступила к своей деятель­ности в мае 1929 г.

День 8 апреля 1929 г. стал рубежным в советских государс­твенно-церковных отношениях. С одной стороны, он означал, что в споре, ведшемся в 1927-1929 гг. во властных структурах (со­юзных и республиканских) о необходимости принятия общесоюзного закона о религиозных объединениях и создания общесоюзного ор­гана «по делам религии»  победили те, кто выступал против это­го. Отныне признавалось целесообразным разрешать эти вопросы в соответствии с мнением партийных и государственных органов в каждой из союзных республик в отдельности. С другой — принятое Постановление свидетельствовало, что в РСФСР в высшем партий­но-советском аппарате сильнее оказалась та его часть (И.В. Ста­лин, В.М. Молотов, Н.И. Бухарин и др.), что выступала за ужесто­чение вероисповедного курса государства, за отказ от «послабле­ний» периода НЭПа.

Таким образом, год 1929 открыл десятилетие, в течение которого государство занимало наиболее жесткую, по сравнению с предшествующим периодом, позицию в отношении рели­гиозных организаций, когда в центр вероисповедной политики была поставлена задача максимального сокращения «поля» для ре­лигии и церквей в советском обществе, борьба с ними как «анти­социалистическим и контрреволюционным» явлениями и органи­зациями и потому «обычными» средствами ее проведения стали административно-уголовные меры, внесудебные акты и репрессии. В целом такая политика стала проявлением общеполитического курса, избранного И. Сталиным и его соратниками, который в са­мом общем виде может быть охарактеризован как строительство  «казарменного социализма» с минимумом личных прав и свобод для граждан СССР.

Следующим шагом по пути реализации политико-идеологичес­ких установок, заключавшихся в Постановлении Политбюро от 24 января 1929 г., стали материалы XIV Всероссийского съезда Со­ветов, состоявшегося в мае 1929 г. Наряду с задачами экономи­ческого, культурного, социального развития страны много было уделено внимания «религиозному вопросу». Причем его обсуждение шло по уже заранее заданной теме, в русле утвердившейся в об­щественном сознании «теории» об обострении классовой борьбы в социалистическом обществе. В докладах А.И. Рыкова о пятилетнем плане развития РСФСР  и  А.В. Луначарского о текущих задачах культурного строительства религиозной проблематике уделено было особенно много места. Оба они исходили из посылки, что в классовой борьбе «религия и церковь» оказываются на стороне сил, пре­пятствующих социалистическому строительству. А.И. Рыков гово­рил, характеризуя обстановку в обществе: «Остатки капиталистических классов — кулаки в деревне, нэпманцы в городе и представители старой идеологии, идеологии религиозного дурмана и частной собственности среди интеллиген­ции — оказывают и будут оказывать всяческое сопротивление делу организации нового общества.  Отсюда то обострение классовой борьбы, которое мы переживаем в настоящее время. Любое затруд­нение, встречающееся на нашем пути, классовый враг, конечно, использует для борьбы с диктатурой пролетариата и для того, чтобы создать щель и разлад в союзе рабочего класса с кресть­янством»[12].

Еще более резко и определенно говорил о месте и роли ре­лигии и церкви А.В. Луначарский. По его мнению, культурное строительство должно сопровождаться борьбой «с двумя главными нашими культурными врагами, со всевозможными церквами и рели­гиями, в каких бы то ни было формаx. Это — враг социалистичес­кого строительства и он борется с нами на культурной почве. Школа и все культурные учреждения — батареи, которые обращены против религии со всеми ее ужасами, пакостями, со всем позором узкого национализма, особенно сказывающемся в антисемитизме». Луначарский видел «опасность» не столько со стороны правосла­вия, сколько со стороны «реформированной религии» — сектант­ства  (См.:  Документ  № 4):

 

Документ  №  4

 

Из выступления А.В. Луначарского

 

Сектанты начали с того, что-де «царь нас угнетал, а со­ветская власть дала свободу вероучения», и они в свои псалмы вставляли слова молитвы за Ленина, за Совнарком. Но для нача­ла, для декларации. На самом деле, та злейшая реакция, которая движется кулаком вместе со всякого рода разложившимися интел­лигентами, находит в сектантстве прячущуюся за внешней легальностью организацию; можно было предвидеть, что именно более или менее реформированная, подмазанная религия будет той идео­логической почвой, на которой она с нами попробует вступить в культурно-политический бой. Вот почему все наши культурные уч­реждения, от школы до театра, от академии наук до изб-чита­лен, должны рассматриваться нами, как работающие на фронте от­ражения религиозной опасности и в месте с тем, как средство из­лечения масс от этой дурной болезни… Да, товарищи, слово «фронт» в применении к культуре не всегда употребляется в пе­реносном смысле. Если мы хотим проводить нашу культуру не в виде буржуазно-либерального культурничества, а развивать нашу подлинную пролетарскую культуру, то встретим на каждом шагу врагов: и в испорченном мещанской семьей и средой ребенке, и в его семье, и в окружающей среде, и в неустроенности нашей жиз­ни и ее бытовых недостатках; прямых организованных врагов в лице попов разных верований, лжепрофессоров, лжеученых, лжи­вых, продажных журналистов и писателей. Мы, конечно, наступили им на грудь и держим их под коленом, мы, конечно, не даем им и никогда не дадим особенной свободы, но эта публика умеет раз­личным образом контрабандой протаскивать свой яд, и здесь нуж­на чрезвычайно напряженная таможенная служба, большое напря­жение тех часовых, которые охраняют от этой контрабанды наше культурное здоровье. А если это фронт, то давайте относиться  к  нему  со  всей серьезностью.

 

XIV Всероссийский съезд Советов РСФСР.

Бюллетень № 12. М., 1929. С. 24-25.

 

***

Подобные заявления нашли горячую поддержку, ибо соответс­твовали настроениям делегатов, и они со своей стороны призывали: усилить борьбу за закрытие церквей, изымать культовые зда­ния под социально-культурные нужды, бороться с престольными праздниками, «поповским» и «религиозным дурманом», сокращать тиражи религиозной литературы, поддерживать коллективные обра­щения «активистов» о закрытии церквей, не позволять ремонтиро­вать культовые здания, не поддерживать просьбы верующих об ос­тавлении в их пользовании зданий, снимать колокола.

Но в выступлениях Рыкова и Луначарского содержалась не только необходимая дань конъюнктуре идеологических установок Политбюро и ЦК. Они предостерегали от поспешности в антирели­гиозной работе, от увлечения принудительными административны­ми мерами, настаивали на необходимости соблюдать недавно при­нятый закон «О религиозных объединениях». Предупреждая об опасности увлечения и о бесперспективности администрирования, А. В. Луначарский говорил: «Губисполком вправе расторгнуть любое соглашение, любой контракт  с группой верующих, но если они жа­луются на это, то по нашей Конституции ВЦИК обязан это дело рассмотреть применительно к местным  условиям. Мы, конечно, все за то, чтобы как можно скорее изжить религиозный дурман, но мы ни па одну минуту не должны забывать, что резкие администра­тивные меры без предварительной антирелигиозной пропаганды, которая в данной местности подготовила бы почву для них, соз­дадут положение разрыва между передовыми рабочими и их партий­ными и советскими органами и огромными массами верующих крестьян и (правда, сравнительно неболышой) отсталой частью рабочего класса. Я присутствовал на собраниях в Москве, где предложения о закрытии церквей большинством голосов рабочих и работниц не только отвергали, но вызывали даже возмущение. Мы должны стараться закрывать церкви, но только предварительно подготовив общественное мнение. ВЦИК  проявляет  здесь  необходи­мую и правильную осторожность»[13].

И эта часть выступлений Рыкова и Луначарского в защиту верующих, религиозных организаций и законности вызвала ропот, и даже острое неприятие у делегатов съезда. К примеру, представитель делегации от Владимирской губер­нии Никитин, полемизируя с Рыковым, призывавшим не спешить с закрытием церквей, заявил следующее: «Теперь я хочу сказать относительно закрытия церквей. Вчера т. Рыков толковал по это­му вопросу, но, по-моему, он не совсем удачно толковал. Возь­мем, например, Владимирскую губернию: там закрыли целый ряд церквей. Что получилось? Кроме приветствия, ничего не получи­лось… Я думаю, что рабочее ядро всегда единогласно выскажет­ся за закрытие церквей… Вообще, еопрос стоит так, что нужна не только одна агитация, а может быть, нужна и рабочая проле­тарская рука, может быть, кое-где нужно ударить покрепче по этому дурману и стегнуть его получше»[14]. Эта позиция нашла  поддержку и со стороны других делегатов (См.: Документ № 5):

 

Документ № 5

Из выступления  депутата Сорокина

 

 Надо вопрос об антирелигиозной работе поставить резче. Один крестьянин так сказал: «Надо покончить с религиозным дур­маном — это наша могила». И он прав, когда ставит так вопрос. А вот наши центральные аппараты — ВЦИК и Наркомпрос не так подходят к этому вопросу, тут еще косность чрезвычайно велика. ВЦИК поставил нам на вид, правда, без опубликования в печати, что мы нарушили директиву о закрытии церквей. Но как же быть, когда крестьянская и рабочая масса приходит и требует: закры­вайте церкви и отдайте их нам под школы, под клубы. А тут изу­чают, глубоко изучают и так глубоко, что не могут вылезти из этой глубины, — по полгода держат дела, маринуют. И когда ра­бочие не выдерживают и начинают сами закрывать церкви и сни­мать колокола, то ВЦИК нас карает за нарушение инструкции. Тут есть какой-то Орлеанский. Он все по поручению т. Калинина и т. Смидовича пишет: «приостановить закрытие, выслать доклад», а то даже такую бумажку получили: «в изъятие существующей инс­трукции закона, разрешить верующим постройку церкви без внесе­ния денег в фонд государству». Получается, — закона дождались, а потом, в изъятие закона, разрешают приступить к постройке церкви. Нас прославили на весь мир. Тов. Кольцов написал целый фельетон относительно попа Ивана о постройке на фабрике «Комавангард» церкви. Кстати сказать, стройка затевалась не без содействия ВЦИК. Но при напоре рабочих эта затея провалилась, церковь не построили. Сейчас поп Иван толкается здесь, ищет новых зацепок, чтобы отвоевать свои позиции. Наркомпрос  на на­ши заявления и запросы пишет: мы ответа  дать не можем, Анато­лий Васильевич в отпуске, — приедет, и во всем разберется. И вот жди. Рабочие требуют закрытия, а ВЦИК ставит нам  на вид. Мы отводим  такое постановление, считаем его незаслуженным, мы закрыли 50 церквей под усиленным напором рабочих и крестьян, надо считаться с требованием масс, а не слушать кликуш и тор­говцев, которые  прикрываются  религией.

 

XIV Всероссийский съезд Советов РСФСР. Бюллетени.

М., 1929. Бюллетень № 14. С. 26-27.

 

***

Показательно, что А.И.Рыков, отвечая в заключении на воп­росы, записки и предложения, специально остановился на критике позиции административного давления на религию, призывов закры­вать церкви, «ударить покрепче по дурману». Он заметил: «Вот такой  идеологии, признаюсь, я боюсь. Что она означает? Она означает, что товарищ Никитин доказать вредность религии населению не может и аргументы, идеологическую борьбу думает заменить палкой. Где этот дурман, где его нужно уничтожить? Его нужно уничтожать в головах людей. О каких людях идет речь? О тех крестьянах и рабочих, которые до сих пор еще не расста­лись с религией. Здесь это не борьба с нэпманом. Речь идет о работе среди трудящихся классов населения. Конечно, нэпманы и кулаки

поддерживают религию, находятся в союзе с попом. По от­ношению к нэпману и кулаку мы принимали и принимаем очень решительные меры борьбы, но по отношению к значительным группам трудящегося населения они едва ли заметны. Поэтому неправиль­но, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним административным мерам. Тогда попадают иногда совсем  не туда, куда нужно. Они могут попадать, например, по тем средняцким и бедняцким группам, которые, хотя и поддерживают соввласть, но не порвали еще с религиозными пережитками. Ссориться же нам с такими слоями, благодаря административным  «увлечениям», вовсе не  с руки»[15].

Следуя закрытым решениям Политбюро по «религиозному воп­росу», съезд совершил еще один шаг от демократии к законода­тельному закреплению административного диктата в отношении ре­лигиозных организаций. Съезд изменил ст. 4  Конституции РСФСР. Вместо признания за гражданами «свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» отныне ст. 4 гарантировала лишь «свободу религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды». В целом  ст. 4  Конституции РСФСР  выглядела следующим образом: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свобо­ды совести церковь отделяется от государства и школа от церк­ви, а свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропа­ганды признается за всеми гражданами».

В стенограммах съезда не содержится какого-либо разверну­того и убедительного объяснения причин, побудивших к этому из­менению. Лишь указывалось, что поправка «вносится в целях ог­раничения распространения религиозных предрассудков путем про­паганды, используемой весьма часто в контрреволюционных це­лях». Делегаты не только «приняли» такое обоснование, но мно­гие из них при обсуждении приводили примеры «враждебной» дея­тельности религиозных организаций в своих регионах.

Стоит еще раз подчеркнуть, что данный тезис был намеренно неверен. Слов нет, отдельные факты нарушений законов со сторо­ны верующих и духовенства были, но сами документальные матери­алы тех лет, сохранившиеся в архивных фондах НКВД и изученные нами, не дают оснований говорить о наличии со стороны религи­озных организаций какого-либо организованного и целенаправлен­ного политического противодействия советской власти. Не было среди них организации, которая ставила бы задачу ее свержения. Наоборот, практи­чески религиозные организации всех конфессий делали неоднок­ратные заявления о политической лояльности. Под «контррево­люционные деяния» власть умышленно отнесла требования верующих обеспечить им условия отправления религиозных потребностей.

Изменение  ст. 4 Конституции РСФСР встречено было очень болезненно руководителями всех религиозных организаций, и воспринималось как наступление на права и свободы верующих. Вот почему сразу после съезда на страницах газет и журналов, в антирелигиозной литературе появилось немало материалов, стремившихся убедить читателей в правомерности деяний власти. Сошлемся на работу  Н. Орлеанского «Закон о религиозных объединениях», которая излагала официальную позицию и вместе с тем давала официальное толкование новой конституционной нормы (См.: Документ № 6):

 

Документ № 6

 

Из статьи Н. Орлеанского

 

Новая редакция уточняет объем и характер той деятельности, которая до сих пор толковалась религиозниками и церковниками разных толков  как право под видом религиозной пропаганды вести  антисоветскую агитацию и борьбу с любыми мероприятиями советской власти…Замена в законе понятия «свобода  религиозной пропаганды» словами «свобода религиозных исповеданий» указывает на то, что деятельность верующих по исповеданию своих религиозных догматов ограничена средою верующих и рассматривается как тесно связанная с отправлением религиозного культа той или иной терпимой в нашем государстве религии. Привлечение же новых кадров трудящихся, особенно детей, в число сторонников религии,…каковая деятельность, несомненно, вредна с точки зрения интересов пролетариата и сознательного крестьянства, конечно, никоим образом не может находиться под защитой закона и охватываться понятием «свобода религиозных исповеданий». Всякая, следовательно, пропагандистская и агитационная деятельность церковников и религиозников – и, тем более, миссионерская – не может рассматриваться как деятельность, разрешенная законом о религиозных объединениях, а, напротив, рассматривается как выходящая за пределы охраняемой законом свободы вероисповедания и подпадающая  под  действие  уголовных и гражданских законов,  поскольку она им  противоречит.

 

Орлеанский Н. Закон о религиозных объединениях РСФСР.

М., 1930. С. 46-48.

 

***

Делу нагнетания враждебности по отношению к «религии и церкви» послужили работа и решения II съезда Союза воинствую­щих безбожников (июнь 1929 г.). Последние определяли антирелигиозную борьбу как один из важнейших участков классовой борьбы, одну из важ­нейших сторон социалистического наступления, как в городе, так и в деревне. Лозунгом антирелигиозного движения стал призыв: «Борьба с религией — есть борьба за социализм». О содержатель­ной стороне его можно судить, в частности, по выступлению Н.И. Бухарина на этом  съезде. «Борьба с религией, — говорил он, — стоит в поряд­ке дня, она актуальна. Она актуальна и с точки зрения всего реконструктивного периода в целом. Но она является актуальной и с точки той особой, специфической оригинальной полосы, в ко­торой мы живем, когда заострение классовой борьбы обрисовалось по всему фронту и когда наши противники используют формы рели­гиозного лозунга, религиозного пароля, религиозной человеческой организации, начиная с церкви и кончая различными видами сектантских организаций, для бoрьбы с социалистической сере­динкой нашего хозяйства, для ожесточенного сопротивления пов­седневному продвижению социалистических форм нашего хозяйства, для использования в реакционных целях наших трудностей, наших прорех, наших болезней. Особенность переживаемой полосы заключается, между про­чим, и в том, что всякий оттенок нашего классового противника хочет закрепиться в ряде организаций религиозного типа. Анти­религиозный фронт кричаще ясно виден, как фронт классовой борьбы»[16].

Летом 1929 г. ситуация в «религиозном вопросе» резко из­менилась. Наиболее нетерпеливые советские работники, активисты «антирелигиозного движения» осуществляли на местах массовое закрытие церквей с  нарушением только что принятого закона, игнорируя настроения и желания верующих, с издевательством над чувствами верующих и надругательством над предметами культа. И все это подавалось как «проявление революционной активности», как ис­полнение желания масс «покончить обо всем, что напоминает о ре­лигии». А право и желание большинства рассматривалось как дос­таточное основание для проведения подобного курса. Ведь нельзя же, в са­мом деле, утверждали активисты, принимать во внимание настрое­ние меньшинства, да еще, как правило, представляющего из себя «чуждый элемент», «врагов», лиц,  нежелающих  идти в колхоз.

Взрыв религиозной нетерпимости повлиял серьезно на соци­ально-политическую ситуацию в стране, особенно в деревне: не­довольство, неповиновение со стороны верующей части населения, а в ряде районов вооруженные столкновения, перерастающие в ло­кальные восстания. Стремясь выправить ситуацию, ЦК ВКП(б) на­правляет в партийные органы на места еще одно письмо (за под­писью Молотова), получившее название «О тактичном подходе в деле закрытия церквей» (5.06.29 г.). В нем  прямо указывалось, что «многие партийные органи­зации недооценивают численность верующего населения, степень его неизжитых религиозных суеверий, преувеличивают рост анти­религиозного движения в массах и полагаются исключительно на антирелигиозные и комсомольские организации в борьбе с религи­озными организациями и, в частности, в вопросе о закрытии церквей и других молитвенных домов. В таких случаях закрытие церквей проходит без необходимой и действительно хорошо прове­денной предварительной массовой работы среди рабочих и кресть­ян, без соблюдения советских законов, а иногда и с прямым  и вреднейшим  для дела антирелигиозной пропаганды издевательством над предметами культа». И хотя далее в Письме ЦК  «категорически»  предложил всем партийным органам  «повести решительную борьбу  с … извращени­ями  в практике закрытия церквей и других молитвенных домов», содержащиеся в нем правильные призывы, указания и предложения существенно на улучшение обстановки в  «религиозном вопросе» не повлияли. На местах предпочитали быть подвергнутыми критике за поспешное, с нарушением закона проведенное закрытие молитвен­ных зданий, чем быть уличенными в отступлении от «идеологичес­ких установок» партии на «противоборство» с религией. Так как это автоматически зачисляло «сомневающихся» и «колеблющихся» в разряд лиц, отвергающих «генеральную линию» партии, грозя им зачислением в разряд «внутренних врагов» партии, которые про­являют «оппортунизм» и «примиренчество» в борьбе с «религиоз­ной идеологией» — «важнейшим препятствием на пути социалисти­ческого переустройства и преодоления буржуазного и мелкобуржу­азного влияния на трудящиеся массы»[17].

В этих условиях немногие отваживались спорить с теми, кто выступал за «натиск на религию». Среди них следует назвать П.Г. Смидовича. Он в письме Е.М. Ярославскому в связи с обсуждением итогов II съезда Союза воинствующих безбожников следующим образом выра­зил свое видение характера «антирелигиозной деятельности»: «Приписать правому оппортунизму терпимость к религии и религиозным пережиткам — значит вызвать целый ряд недоразуме­ний. Нетерпимостью к религии определить курс партии — это дать возможность прийти к заключению, что курс партии меняется, что начинается период открытого гонения  на «религиозные убеждения». Этот курс «нетерпимости» будет… проводить многомиллион­ная массовая организация Союза Воинствующих Безбожников, кото­рая должна «превратить антирелигиозную работу в широкое массо­вое движение». А между тем именно в антирелигиозной работе, прежде всего, важно качество, а между тем именно качество работы Союза Воин­ствующих Безбожников подкузьмляет нашу политику. Выше описанные перспективы грозят такому понижению ка­чества, что политика в этом  деле полетит окончательно к черту, не говоря уже о тактике. Циркуляр ЦK «О тактичном подходе от 5.06.29 г.», который безбожниками и теперь, до осуществления вышеуказанных перспектив, в жизнь редко проводится. И теперь уже движение Воинствующих Безбожников часто выливается в формы стихийные и не считается с рамками революционной законности»[18].

Очень скоро опасения и предвидения П.Г. Смидовича оправда­лись. Трудности, выявившиеся осенью 1929 г.  в ходе кампании по хлебо­заготовкам и по мере развертывания коллективизации, были отне­сены на счет «кулацких элементов» и «служителей культа». Орга­низуя и проводя кампании массового закрытия и сноса культовых зданий, прибегая к мерам административного ограничения дея­тельности религиозных организаций и духовенства, местные пар­тийные и советские органы стремились заручиться поддержкой центра. В адрес ВЦИК и его Комиссии, в НКВД они направляют мно­гочисленные обращения, в которых требуют изменения Закона 1929 г., упрощения порядка закрытия культовых зданий и снятия с ре­гистрации религиозных обществ, предоставления обл(край)исполкомам права окончательного решение этих вопросов, особенно и, прежде всего, в районах «массовой коллективизации».

Об аргументации и настроении тех лет мы можем судить по письму Административного отдела Дальневосточного краевого ис­полнительного комитета в НКВД  (12.10.29 г.): «Несомненно, что между верующими и неверующими в период обсуждения вопроса о здании церкви происходит борьба и, подчас, довольно значитель­ная. Чаще всего на общих собраниях она заканчивается победой неверующих и дело направляется дальше. Вот тут и особенно важ­но, чтобы дела разрешались возможно скорее и тем создавалось и упрочивалось то положение в глазах трудящихся, что Советская власть идет немедленно навстречу во всех их культурных начинаниях. Отсюда видно, что затяжка в разрешении дел создает как раз обратное положение и дает возможность церковникам демонс­трировать перед населением  свою якобы  силу и значение в глазах органов власти. Насколько это выгодно, очевидно  само  собою»[19].

В своих обращениях в высшие инстанции местные органы власти кроме упрощения порядка закрытия церквей требовали и введения таких мер, как ограничение разъездов служителей куль­та, запрещение подворного обхода для сбора денег, проведения религиозных  съездов и собраний вне молитвенных зданий, закрытие  «церковных библиотек»  и изъятие «лишней» литературы и сдачи ее в макулатуру, ограни­чение деятельности епархиальных (и им подобных) управлений с постепенным  их  закрытием. Подчеркнем, что как эти, так и другие подобные предложения вносились в центральные органы зачастую со ссылкой на измененную ст. 4 Конституции РСФСР. По мнению советских ра­ботников на местах, если гарантированная ранее конституцией «свобода религиозной пропаганды» включала в себя признание за ними подобного рода деятельности, то «свобода исповеданий» ее уже не допускала. Более того, в информациях с мест постоянно подчеркивалось, что «статья 4 Конституции имеет в виду уничто­жение религии», а «свободу исповеданий» нужно рассматривать лишь как «терпимость» к культовой деятельности, ограниченной церковным зданием.

Наркомат внутренних дел поддерживал подобные настроения и в своих инструк­циях местным административным органам и советским работникам указывал на необходимость активизации работы на «религиозном фронте». В одном из циркуляров (16.11.1929г.) председателям исполкомов Советов всех ступеней отмечалось: «При намечающейся активизации ре­лигиозных объединений, зачастую сращивающихся с контрреволюци­онными элементами и использующими в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся, надзору за деятельностью этих объединений должно быть уделено серьезное внимание. Между тем в адморганах это дело находится часто в руках технических сот­рудников, недостаточно ориентирующихся в тех важнейших полити­ческих задачах, которые преследуются этой работой. В результа­те адморганы допускают положение, при котором религиозные объ­единения в своей деятельности выходят за пределы, установлен­ные для них законом, предъявляя тенденцию участвовать в об­щественной жизни, иногда прикрывая нарушение закона «желанием содействовать мероприятиям советской власти». Каждая ошибка, допущенная адморганами в этом вопросе, широко используется церквами для усиления своего влияния на массы и подрыва авто­ритета советской власти»[20].

В декабре 1929 г. решением Политбюро Антирелигиозная ко­миссия ЦК была упразднена. Вопрос антирелигиозной пропаганды отныне должен был заниматься непосредственно Секретариат ЦК. Произошло своеобразное разъединение идеологической и госу­дарственной линий в религиозном вопросе. Но устранение  партийного контроля со стороны Комиссии Ярославского за деятельностью Постоянной комиссии по культовым вопросам во главе со Смидовичем по существу ничего не изменяло. Ибо Секрета­риат ЦК столь же «заинтересованно» относился к  делам Смидовича, который принужден был все  принципиальные решения согласовы­вать с ним. Так что ее зависимость от партийных органов не уменьшилась, а  возросла.

Так заканчивался 1929 г., похоронивший идею демократиза­ции и усовершенствования законодательства о культах. Начавший­ся 1930 г. характеризовался продолжением «натиска» на рели­гию и церковь. На местах партийные и советские работники, стремясь ускорить процесс «изживания религии», прибегали пов­семестно к незаконным административным мерам: закрывали церк­ви, изымали культовое и иное имущество, арестовывали служите­лей культа и не допускали их на  «свою» территорию, снимали колокола и изымали у верующих иконы из домов, запугивая введени­ем специального налога на них.

Комиссия не могла долго «игнорировать» требования местных партийных и советских органов, которым даже закон 1929 г. по­казался недостаточно жестким. Под давлением сложившихся обс­тоятельств Комиссия на заседании 6  февраля 1930 г. принимает решение: «Признать, что в связи с развертыванием кампании по закрытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от госу­дарства от 8 апреля 1929 г. подлежит пересмотру в сторону уп­рощения процесса закрытия и увеличения радиуса прихода». Тогда же право окончательного решения вопроса о закрытии культовых зданий было передано краевым и областным Советам, что, конеч­но, развязывало «местную инициативу» и вместе с тем в значительной степени ограничивало возможности Комиссии по контролю за соблюдением  законов, превращало ее в  «регистратора» и  «сви­детеля»  процесса «изживания религиозности».

Еще одним откликом на злобу дня стало постановление ЦИК и СНК СССР «О борьбе с контрреволюционными элементами в руко­водящих органах религиозных объединений»  (11.02.30 г.), приня­тое, как утверждалось в документе, в «целях борьбы с попытками враждебных элементов использовать религиозные объединения для ведения контрреволюционной работы». Правительствам союзных республик было предложено при регистрации органов церковного управления исключать из них «кулаков, лишенцев и иных враждеб­ных советской власти лиц»  и отказывать в регистрации тем рели­гиозным объединениям, где не соблюдено данное условие.

К весне 1930 г. ситуация в «религиозном  вопросе»  была критической. Уже  нельзя  было  «не замечать», что коллективиза­ции повсеместно сопутствовало «раскулачивание» служителей культа, неправомерное закрытие церквей и молитвенных домов. На духовенство и наиболее активных верующих обрушились судебные и несудебные расправы. Это вызвало в ряде районов страны волну недовольства и возмущения и верующих, и неверующих. Как отме­чалось в информациях работников НКВД с мест, нередко они носи­ли «характер массовых выступлений», в которых принимали учас­тие «середняки, бедняки, женщины, демобилизованные красноар­мейцы и даже представители сельских  властей». О нарастании в обществе настроений в поддержку и защиту попираемых религии и церкви органы НКВД информировали в секретных донесениях в выс­шие партийно-государственные инстанции.

В частности, в одном из докладов НКВД весной 1930 г. сообщалось: «Поступившие от административных управлений краев и областей сведе­ния о подъеме антирелигиозного настроения, связанные с сообще­нием о чрезвычайно быстром темпе коллективизации сельского хо­зяйства прекратились одновременно с прекращением преувеличен­ных сведений о все ускоряющемся темпе устремления широких се­редняцких масс в колхозы, под очевидным влиянием начавшейся ликвидации перегибов. Если осенью 1929 г. и прошлой зимой сводки пестрели донесениями об огромном количестве постановле­ний общих собраний граждан о ликвидации религиозных обществ, закрытии зданий культа, запрещении колокольного звона, то с февраля-марта текущего года мы имеем совершенно обратное поло­жение: донесения из ряда мест говорят об отливе середняков из колхозов, сопровождающемся серьезным движением за открытие церквей, возвращение снятых колоколов, освобождение высланных служителей культа. Если до этого в административные отделы поступило большое количество ходатайств об оформлении закрытия церквей, то теперь усилилось  поступление  заявлений с просьбой об открытии церквей, о разрешении религиозных шествий и  т.п.»[21].

Из всего вышеприведенного становится понятным, почему 5 марта 1930 г. в Политбюро рассматривался вопрос «Об извращениях партлинии в области колхозного строи­тельства», а 14 марта было принято известное постановление ЦК ВКП(б)  «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении». В документе содержится требование  «решительно прекратить практику закрытия церквей в  административном порядке». Не оставался в стороне и ВЦИК, направивший в адрес местных органов власти секретный циркуляр с осуждением административных перегибов.

Опираясь на эти документы, стремится активизировать свою деятельность и Комиссия по вопросам культов, которая в течение первого года своего существования в условиях «великого перелома» в вероисповедной политике советского госу­дарства практически была парализована. Комиссия стремится восстановить свои права и влия­ние на государственно-церковные отношения. Притом она опира­лась на «указания» Политбюро в адрес Президиумов ЦИК союзных республик «выслушивать жалобы по религиозным делам и исправ­лять допущенные искривления и перегибы», а также в адрес пар­тийных комитетов различных уровней: «решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. До­пускать закрытия церквей лишь в случае действительного жела­ния подавляющего большинства крестьян и не иначе, как с ут­верждения постановлений сходов областными исполкомами. За из­девательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности»[22].

Уже 6 апреля 1930 г. на заседание Комиссии были вынесены наи­более животрепещущие вопросы: «О невыполнении закона от 8  ап­реля 1929 г. при закрытии молитвенных домов»; «О служителях культа (выселение, раскулачивание, посылка на лесоразработки, аресты и непосильное обложение); «О создании трудовых сельско­хозяйственных колоний для служителей культа (снявших сан)»; «О перерегистрации исполнительных органов религиозных общин»: «О страховании молитвенных зданий»; «О взимании с религиозных общин социального страхования».

Принятые по ним решения свидетельствовали о решимости Ко­миссии противостоять творящемуся беззаконию в отношении рели­гиозных объединений и верующих. В частности, касаясь положения служителей культа, в постановлении Комиссии было записано:

«а) констатировать, что согласно существующим законополо­жениям состояния служителя культа не служит основанием к высе­лению .

       Выселение служителей культа, практикуемое в Московской области и других местах, противоречит существующему законопо­ложению и директивам по советской и партийной линии, а поэтому является незаконным;

б)   изъятие имущества (раскулачивание) у служителей куль­та, не имеющих кулацких крестьянских хозяйств, торговли и дру­гих признаков, относящих имущественное положение к явно кулац­ким, является незаконным и идущим вразрез с проводимой полити­кой. Раскулачивание служителей культа не должно выходить из рамок Положения о раскулачивании прочих граждан;

в)  практикуемая местами посылка служителей культа на ле­созаготовки и другие трудовые повинности лишь потому, что дан­ное лицо является служителем культа, являются незаконной. По­сылка служителей культа на трудовые повинности может иметь место лишь в случаях, предусмотренных законом и на равных ос­нованиях со всеми другими гражданами;

г)   имея в виду, что при обложении служителей культа мест­ные финорганы не всегда считаются с фактическим заработком и таковой определяют по своему усмотрению,  и что служителям культа нередко предлагается сдавать в порядке заготовок пред­меты ими не производяш,ие,  предложить местным финорганам при взимании налога считаться с наличием фактического заработка и возможностью уплаты требуемых сумм.  При обложении в порядке заготовок не допускать предъявления требований на продукты, не являющиеся собственным производством и не допускать превышения установленных норм данной местности. Наблюдение за выполнением настоящего постановления возложить на прокуратуру,  предложив последней нарушителей привлекать к уголовной ответственности»[23].

Комиссия настояла на принятии ВЦИК специального циркуляра в адрес местных органов власти с осуждением таких неправомер­ных действий, как изъятие молитвенных зданий и расторжение до­говоров с верующими о пользовании молитвенными зданиям; чрезмерное налоговое обложение культовых зданий и служителей куль­та, жилой площади и другие «нарушения революционной законности, препятствующим служителям культа отправлять культ». Предлага­лось в течение двух месяцев рассмотреть все случаи нарушений и отменить их.  Местным органам власти предписывалось не прини­мать  «вопреки законам никаких мер,  специально направленных против служителей культа, и чтобы не допускалось действий, связанных с оскорблением чувств верующих»[24].

И действительно, на какое-то время процесс закрытия церк­вей и молитвенных зданий несколько приостановился. Комиссия отменяла ранее принятые несправедливые решения. Только в Мос­ковской области к июню 1930 г. верующим возвращено было 545 культовых зданий. К концу года верующим возвращены были мно­гие православные и старообрядческие храмы, костелы, синагоги и мечети в Татарской АССР, в Москве, в Ярославской, Брянской, Рязанской, Уральской, Вологодской, Вятской, Камчатской, Липец­кой, Читинской, Нижегородской, Ленинградской и других облас­тях. Нередко Комиссия обязывала местные власти привлекать к уголовной или административной ответственности должностных  лиц, нарушивших закон. И такие прецеденты были[25].

Роль Комиссии в деле устранения «перегибов» в религиозном вопросе особенно возросла после того, как Постановлением ЦИК и СНК СССР (от 16.12.1930 г.) были упразднены Наркоматы внутрен­них дел в союзных и автономных республиках. Согласно Постанов­лению ВЦИК и СНК РСФСР (от 31.12.1930 г.) отныне Комиссия ос­тавалась единственным общефедеральным (центральным) государс­твенным органом, на который возлагалась «обязанность общего руководства и наблюдения за правильным проведением в жизнь по­литики партии и правительства в области применения законов о культах на всей территории РСФСР».

Наряду с Центральной комиссией по вопросам культов, на местах — при Президиумах ЦИК АССР, краевых и областных испол­комов, горсоветов, а по необходимости — районных исполкомов, создавались аналогичные Комиссии. Как правило, их возглавлял один из членов Президиума, а в состав входили представители прокуратуры, органов просвещения и отделов народного образова­ния, других ведомств и организаций. В практической деятельнос­ти Центральная и местные Комиссии по вопросам культов руко­водствовались Инструкцией «О порядке проведения в жизнь законодательства о культах» (20.01.1931 г.), в которой определены были их права и обязанности. В частности им предоставлялось право рассматривать жалобы верующих и вести общий учет религи­озных объединений, давать разъяснения советским и иным органам по религиозным вопросам. И одновременно — требовать от них предоставления статистических, финансово-хозяйственных и иных необходимых сведений, отменять постановления местных и цент­ральных органов власти и заслушивать их на Комиссии по вопро­сам культов. Ведомства и организации республики к тому же обя­зывались предварительно согласовывать с Комиссиями все плани­руемые мероприятия, так или иначе связанные с деятельностью религиозных объединений, а постановления и требования Комиссий были обязательны для них. Но, как мы уже показали выше, реали­зовывать свои права и обязанности Комиссии приходилось в чрез­вычайно сложных обстоятельствах, сталкиваясь с противодействи­ем и в центре и на местах, да и просто с игнорированием со стороны партийно-советского аппарата.

В целях координации деятельности местных Комиссий по воп­росам культов Центральная комиссия выпускала Бюллетень  (вышло два номера в 1931 и 1932 гг.), в котором публиковались норма­тивные акты, разъяснения и постановления по вопросам деятель­ности религиозных организаций и организации работы местных ор­ганов власти и их Комиссий по вопросам культов. Одним из пред­назначений Бюллетеня было придать единообразие деятельности органов власти в части решения религиозного вопроса и вместе с тем предупредить их от нарушений существующего законодатель­ства о религиозных культах. К примеру, во втором номере Бюл­летеня отмечалось, что «изъятие от верующих и закрытие молитвенных зданий проводилась не всегда с соблюдением тех условий, которые предусматривает наш закон. В погоне за внешним эффек­том, отдельные работники проводили иногда закрытие не только до решения ВЦИК, но даже и до решения тех органов, которым законом предоставлено право разрешать эти вопросы, т.е. Прези­диумов ЦИК АССР, край и облисполкомов»[26].

Комиссия занималась, прежде всего, такими практическими вопросами, как закрытие молитвенных зданий, налогообложение культовых зданий и служителей культа, регулирование колоколь­ного звона, расторжение договоров с религиозными обществами.

Но особое место занимала проблема закрытия культовых  зданий. Дела о закрытии молитвенных зданий рассматривались по инстан­циям: от районных (городских) исполкомов до обл(край)исполко­мов и исполкомов АССР. Затем решения и сопутствующие разъясни­тельные документы направлялись во ВЦИК на утверждение. Верую­щим предоставлялось право в течение 15 дней обжаловать решения местных органов власти. В этом случае дело о закрытии культо­вого здания изымалось из ведения местных властей и передава­лось в Культовую комиссию, которая, как правило, рассматривала его лишь после получения необходимых дополнительных сведений. Комиссия принимала к рассмотрению также дела о закрытии молит­венных зданий, если предполагалось их переоборудование под об­щественные нужды. При этом в обязательном порядке требовалось предоставление сведений об источниках финансирования, сроках и исполнителях предполагаемых работ. В случае отсутствия указан­ных сведений Комиссия возвращала поступившие к ней дела на места для дополнительного их изучения. Комиссия добилась права рассматривать «спорные вопросы о закрытии молитвенных зданий» на своих заседаниях с привлечением представителей соответству­ющих республиканских, областных (краевых) исполкомов.

В декабре 1932 г., к примеру, отчитывался Горьковский крайисполком, который за 1930-1932 гг. закрыл 305 молитвенных зданий. ВЦИК, рассмотрев обращения верующих,  пос­тановил вернуть как незаконно закрытые — 119 зданий. Местным органам власти указано было на упрощенный подход к рассмотрению религиозных дел, нежелание считаться с потребнос­тями верующего населения в культовых зданиях[27].

По инициативе Комиссии вопросы о незаконных закрытиях молитвенных зданий обсуждались на заседаниях целого ряда испол­комов областных Советов. Так, Президиум Московского облисполкома в декабре 1933 г., рассмотрев вопрос «О самоволь­ном закрытии некоторыми исполкомами церквей для использования под зернохранилища», осудил подобную практику и потребовал вернуть изъятые здания верующим[28].

По настоянию Комиссии неправомерную практику администра­тивного закрытия молитвенных зданий местными органами власти в различных регионах РСФСР изучал ОГПУ. По его докладу (апрель 1932 г.) Комиссия приняла специальное постановление,  обязы­вающее местные органы власти устранить выявленные нарушения[29].

Стремясь улучшить учет и контроль за использованием имею­щихся в республике молитвенных зданий, а также пресечь манипу­ляции со статистикой, которые получили широкое хождение в краях и областях республики в целях сокрытия фактов администра­тивного сокращения числа религиозных обществ, Комиссия потребовала от местных комиссий предоставления соответствующих све­дений. Однако она столкнулась с трудностями. Местные органы под всякими предлогами не представляли отчетности, или представленная ими статистика вызывала серьезные сомнения в ее достоверности, чаще всего в ней не показывались те культовые здания, которые были заняты административным путем, в обход существующего порядка. С большими сложностями Комиссия лишь к началу 1933 г. смогла собрать информацию и представить ее в вышестоящие органы (См.: Таблица № 2):

 

Таблица № 2

Сведения о религиозных объединениях

и молитвенных зданиях в РСФСР*

 

Конфессии	Закрыто  молитвенных зданий  с 1918 по 1933 гг.	Количество молитвенных  на декабрь	действующих зданий 1933 г.
		всего	в % от общего числа
РПЦ: тихоновцы обновленцы	9005 1490	22676 4157	63.0 11,6
католики	113	187	0,5
лютеране	667	823	2,3
мусульмане	3559	4856	13,5
иудеи	257	190	0,5
буддисты	44	231	0,6
Армянская церковь	49	56	0,2
старообрядцы	720	1321	3,6
евангелисты	225	711	2,0
баптисты	224	549	1,5
сектанты	111	231	0,6
Греческие церкви	1	22	0,1
итого	15988	36010	100

 

***

Информируя ЦК ВКП(б) о статистической неразберихе, Комиссия привела такой пример. В 1931 г. в Ленинградской области было учтено 2343 общества, а в 1932 г. их оставалось уже 1988. То есть уменьшение составило 355 единиц, тогда как за этот период ВЦИК было утверждено закрытие лишь 32 церквей. Таким образом, только за год в области по существу беззаконно закрыто 323 молитвенных зданий. К сожалению, такое соотношение «законной» и «незаконной» практики характерно было и для мно­гих других регионов РСФСР.

Собранные в это время отчетные дан­ные от местных комиссий показывали, что вопросом номер один в их деятельности оставался вопрос о закрытии молитвенных зданий и изъятие их у религиозных обществ. Причем, лишь очень незна­чительная часть поступающих к ним протестов от верующих полу­чала положительное разрешение. К примеру, в 1931-1932 гг. в Воронежской области из 113 рассмотренных дел о закрытии куль­товых зданий только 13 решены были в пользу верующих; в Сред­не-Волжском крае, соответственно, из 248 — 49; в Крымской АССР  из 65 — 2. И такая картина была типичной по всей республике.

Комиссия регулярно отслеживала действенность принимаемых законов, инструкций и циркуляров, относящихся к деятельности религиозных организаций и духовенства. Вносила в необходимых случаях свои предложения в центральные органы об их корректи­ровке или даже отмене. Так, сообщая в Наркомфин обобщенные данные о нарушениях в практике налогообложения молитвенных зданий и духовенства, П.Г. Смидович указывал: «Налоговое обло­жение священнослужителей проходит на местах в порядке сплошно­го издевательства, несмотря на принимавшиеся меры. На этой почве дело доходило до самоубийства. Неизбежна определенная реакция среди верующих… Необходима новая инструкция НКФина, о чем прошу»[30].

Именно по настоянию Комиссии был принят специальный циркуляр Наркомфина (от 19.02.1931 г.), который устранял  волюнтаризм и «местное творчество», а в действовавший ранее по­рядок налогообложения были внесены изменения: определен точный перечень обязательных платежей и их размеры; возвращались ре­лигиозным обществам ранее излишне начисленные суммы платежей; не допускалось до особого решения исполкома местного совета опечатание молитвенных домов и наложение штрафов и ареста на имущество членов религиозного общества за неуплату налогов в срок.

Комиссия была органом,  куда стекались многочисленные жа­лобы и обращения верующих и духовенства в связи с нарушениями законодательства о культах. Как правило, треть обращений свя­зана была с неправомерным закрытием культовых зданий, о чем свидетельствуют следующие данные:

 

Годы	1929	1932	1933	1934
Количество жалоб	5242	6355	4808	8229
Количество посетителей (человек)	сведений нет	3219	1719	1094

 

Многие из жалоб  Комиссия направляла для проверки и реаги­рования в центральные партийные и советские инстанции, в пра­воохранительные органы. По многим вела многолетнюю переписку с местными властями, пресекая или предотвращая их незаконные действия. В течение 1930-1932 гг., к примеру, неоднократно П.Г. Смидович требовал от ЦИК Башкирской АССР соблюдения законности в отно­шении мусульманских организаций. Касаясь установившегося порядка налогообложения духовенства, П.Г. Смидович писал: «требования местных органов власти доходят до прямого издевательства…, заведомо зная, что магометане не держат у себя свиней, предъ­являют к мусульманским служителям культа требования на сдачу свинины и щетины; предъявляют к служителям культа явно незако­номерные и непосильные налоги, а лиц, не уплативших этих нало­гов, отдают под суд, при этом штрафуя и отбирая имущество в административном порядке»[31].

В мае 1930 г. Смидович принимал председателя Центрального духовного управления мусульман в Уфе муфтия Р. Фахретдинова, который сообщал: о закрытии мечетей, о наложении непосильного налога, штрафах и арестах за их неуплату, о «раскулачивании» служителей культа, их высылке на принудительные работы, арестах, конфискации книг, запрещении проведения молитвенных собраний  и  т.д.[32]

Обращаясь за помощью к Председателю ВЦИК  М.И. Калинину, Смидович писал в докладной записке: «Все религиозные организации мусульман нахо­дятся накануне полнейшего разрушения и исчезновения с лица земли. Пока закрылось 87% мухтасибатов (мусульманские еписко­паты), из 12000 мечетей закрыто более 10000, от 90 до 97% мулл и муэдзинов лишены возможности отправлять культ… Положение по мусульманскому культу хуже, чем по другим культам, но в об­щем рисует характерную для всех культов картину… Я вношу проект циркуляра в Президиум ВЦИК, но без энергичных указаний со стороны ЦК на места по партийной линии дела не выправить»[33].

Хотя властных полномочий для положительного разрешения подобных обращений у «всесоюзного старосты» к тому времени яв­но не хватало, а авторитет «партийных установок» был несрав­ненно выше законов государства, все же М.И. Калинин как в этом, так и в других эпизодах, вступался за верующих (См.: Документ  №  8):

 

Документ № 8

 

Из письма М.И. Калинина  Г.К. Орджоникидзе

 

14 марта 1930 г.

 

В связи с проводимой партией и советской властью политикой коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания, из разного ряда мест…поступают многочисленные заявления от служителей религиозного культа, в которых они жалуются нас вое бесправное положение и полный произвол в отношении их со стороны органов местной власти. Действительно, положение их и семей их тяжелое. Никаких признаков элементарной революционной законности по отношению к ним, как лишенцам, не существует. На местах царит полный произвол и непонимание политики партии в этом  политически важном вопросе. Все мероприятия органов местной власти направлены к тому, чтобы заодно с кулаками «раскулачивать» и служителей культа. Это незаконное «раскулачивание» производится под видом налогового обложения. Служителей культа стараются обложить по всем линиям и в таких размерах, чтобы они не смогли выполнить предъявленные им требования. И тогда у них конфискуются все имущество, даже самое необходимое для семьи, а семья выселяется. Такого рода мероприятия проводятся иногда в судебном, а чаще в административном порядке, причем это выселение не ограничивается только выселением из дома.

Бывают случаи ссылки служителей культа в отдаленные места Союза ССР на ряд лет. Там, где  проходят лесозаготовки, служители культа и члены их семей мобилизуются на эти работы, не считаясь ни с полом, ни с возрастом, ни со здоровьем. Местами эти преследования служителей религиозного культа переходят в буквальное издевательство. Например, случаи мобилизации служителей культа…для очистки свинарников, конюшен, уборных и пр.

 

ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 7. Л. 71-71об.

 

***

И  все же, как ни стремилась Комиссия выправить ситуацию в религиозной сфере, ей этого не удавалось. Начиная с 1933 г. ее правозащитные усилия все чаще становятся лишь эпизодами, кото­рые тут же перекрывались все новыми и новыми отступлениями (зачастую вынужденными) перед теми силами в государственно-партийном аппарате, что ориентировались в решении религи­озного вопроса на административный диктат. К примеру, в фев­рале 1933 г. Комиссия по настоянию представителя ГПУ приняла Постановление  «О состоянии религиозных организаций». В нем ут­верждалось, что перед лицом «консолидирующегося контрреволюци­онного актива в рамках религиозных организаций» необходимо «удвоить бдительность», «провести решительную линию по сокра­щению возможности влияния служителей культа в массах трудящих­ся». Подобные призывы «переводились» органами власти на местах в действия по сокращению числа религиозных обществ и групп, монастырей, духовных учебных заведений, по дальнейшему ограничению дея­тельности служителей культа. Эти же призывы служили оправданием для насаждения в обществе подозрительности и враждебности в отношении духовенства и верующих.

В выступлениях наркома юстиции РСФСР Н.В. Крыленко,  популяризировавшего идею обострения классовой борьбы в СССР, вы­делялись в качестве основных следующие ее формы: «1) контрре­волюционные организации, 2) элементы бандитизма и разложения в наших учреждениях и вне их, 3) спекулятивная торговля, 4) ку­лацкое сопротивление. Во всех этих четырех формах классовый враг выступает, так сказать, в чистом виде». Согласно логике наркома, религиозные организации были отнесены к «контрреволю­ционным»[34].

В поступающих с мест в Комиссию отчетах красной нитью проходит мысль о том, что местные органы власти считают воз­можным «упрощенное разрешение» вопросов, связанных с деятельностью религиозных объединений, без какого-либо их документи­рования, без учета «действительной потребности населения в отправлении обрядов религиозного культа». Так, Комиссия Горьковского исполкома сооб­щала о многочисленных случаях нарушений законодательства о культах, в частности в области наложения административных взысканий. Указывалось, что «штрафы налагаются сельсоветами в размерах до 500 рублей — за несоблюдение противопожарных меро­приятий, антисанитарию, невыполнение ремонта и т.д.; сроки для уплаты устанавливаются от «немедленно» до трех дней. Как выяс­нилось по некоторым делам, такие штрафы получаются потому, что штраф за одно и то же нарушение исчисляется путем умножения штрафной ставки (обычно в размере установленного законом мак­симума или даже выше) на количество членов церковного совета или на количество верующих, составляющих т.н. церковный при­ход. Такой же принцип вкладывается и при взимании пошлины за подаваемые заявления о разрешении всякого рода шествий и цере­моний: ставка пошлины в три рубля умножается на количество подписей на заявлении, в других местах — за количество сел и деревень, составляющих «приход» и даже на количество участни­ков того или иного шествия, для чего предварительно отбираются от церковного совета необходимые сведения»[35].

Такое отношение к проблемам, возникающим в сфере госу­дарственно-церковных отношений, к религиозным организациям и верующим было явлением широко распространенным. В таких услови­ях деятельность местных Комиссий все более свертывается, они превращаются в бюрократическую инстанцию, лишь «проштамповывающую»  решения местных властей по закрытию культовых зданий, придавая видимость законности этим  решениям. Да и сама Цент­ральная комиссия становилась также невольной пособницей анти­демократической вероисповедной политики государства.

Единственно  возможным выходом из создавшегося положения было, по мнению П.Г. Смидовича, создание общесоюзного органа, ответственного за «церковную политику», принятие общесоюзного акта по регулированию деятельности религиозных организаций. В январе 1934 г. в записке в Президиум ЦИК СССР он отмечает не­нормальность сложившегося положения, когда в республиках не было единства в решении одних и тех же вопросов, связанных с  законодательством о религиозных культах, как не было и единой системы органов, отвечающих за проведение этого направления советской работы. И предлагает «расширить деятельность посто­янной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК, развернув ее в орган союзного значения при Президиуме ЦИК Союза ССР».

В апреле 1934 г. на объединенном заседании Секретариата ЦИК СССР и ВЦИК было принято решение об образовании  при Президиуме ЦИК СССР Постоянной комиссии по рассмотрению культовых вопросов. Спустя месяц Комиссия была организована и приступила к работе. Одновременно Комиссия по вопросам культов при Президиуме ВЦИК была упразднена.

В состав союзной Комиссии вошли представители  Верховного суда СССР, НКВД, ВЦСПС, Верховного Совета и Прокуратуры СССР, ЦК ВКП(б), Института философии Коммунистической академии, Центрального союза воинствующих безбожников. Возглавил Комиссию П.Г. Смидович*. В качестве  первоочередных ставились задачи: разработать общесоюзный закон о религиозных организациях и добиваться единообразия в осуществлении органами власти вероисповедной  политики в центре и на местах.

В круг дел, рассматриваемых Комиссией, включались разработка и предварительное рассмотрение проектов постановлений по вопросам, связанным с деятельностью религиозных организаций, внесение их на рассмотрение ЦИК СССР и его Президиума, общий учет религиозных организаций, сбор сведений о религиозной ситуации в стране. Устанавливался порядок, согласно которому ведомства и учреждения должны были согласовывать свои действия, затрагивающие религиозные общества, непосредственно с Комиссией. Одновременно Комиссия наделялась правом давать необходимые разъяснения центральным и местным органам власти по вопросам деятельности религиозных организаций. На Комиссию же возлагалось рассмотрение жалоб и обращений верующих, и внесение предложений в Президиум ЦИК об отмене незаконных решений и действий местных органов власти.

Соответственно, выстраивалась новая структура органов, контролирующих исполнение законодательства о свободе совести: образовывались комиссии по вопросам культов в союзных и автономных республиках, в краевых, областных и городских Советах, а в некоторых случаях — при районных исполкомах Советов депутатов трудящихся.

Непросто складывались отношения союзной Комиссии с ЦИКами союзных республик и их комиссиями. Стремясь выработать общую точку зрения на церковную политику и скоординировать совместные усилия, Центральная комиссия во второй половине 1934 г. заслушала на своих заседаниях отчеты представителей Украины, Белоруссии, Узбекистана, Армении, Грузии. Была достигнута договоренность совместно работать над союзным законопроектом о религиозных организациях, регулярно обмениваться информацией о религиозной ситуации, о принимаемых правовых актах. Были выработаны порядок и условия рассмотрения материалов о закрытии культовых зданий и коллективных жалоб верующих. Право окончательного решения по всем этим вопросам закреплялось за Президиумом ЦИК Союза ССР, а материалы к заседанию Президиума поручалось вносить Центральной комиссии.

Опираясь на достигнутые договоренности, Центральная комиссия пыталась воздействовать на правительства союзных республик, отказываясь выносить  на утверждение Президиума ЦИК СССР неподготовленные материалы. Председатель Комиссии П.А. Красиков справедливо указывал республиканским властям на противозаконность ряда принимаемых ими решений. Но очень скоро правозащитные действия Комиссии торпедировались республиками. Ссылаясь на отсутствие  общесоюзного закона, они добились признания за ними права окончательного разрешения о закрытии культовых зданий. На долю Комиссии оставалось право соответствующего оформления принятых решений, то есть проведения их через Президиум ЦИК СССР. Возникновение подобной ситуации объясняется  не только стремлением республик к расширению своей самостоятельности, но и в значительной степени той безучастностью, с которой относился Президиум к своей комиссии. Она почти  полностью лишена была условий для нормального функционирования: не хватало помещений; штат состоял всего из трех человек; из-за отсутствия средств члены Комиссии годами не могли выехать к командировки в республики; Положение о Комиссии так и не было утверждено; Секретариат ЦИК СССР отказывал в организационной и материально-технической поддержке.

Следует иметь в виду, что на Комиссию одновременно возлагалась задача проведения церковной политики и в РСФСР. В этом ей удавалось больше сделать. Отчеты ряда край(обл)исполкомов (Воронежская, Западная, Куйбышевская области. Татарская  АССР) были заслушаны на заседаниях Комиссии. Вскрыто было множество фактов отступлений от законов, рассмотрены десятки жалоб верующих, некоторые административные работники были привлечены к ответственности (См.: Документ № 9):

 

Документ № 9

 

Из выступления

секретаря Совета национальностей ЦИК СССР  А.И. Хацкевича

на заседании Центральной комиссии по вопросам культов

 

10 мая 1936 г.

 

Имеется много фактов нарушений существующих законов, причем они не снижаются, а растут…Облкомиссия работает в области наблюдения за проведением в жизнь советского законодательства о культах слабо, не учитывая всей политической глубины. Массовая антирелигиозная работа слаба.

Материалы показывают, что обычное явление – закрытие церквей методами разных махинаций. Население  видит эти незаконные жульнические махинации и страшно возмущается. Что останется делать верующему? Идти к вожакам разных темных сектантских организаций, в контрреволюционные организации, в подполье…Если так будет в Воронежской области, то такая политика может вызвать целое движение в народе. В облкомиссии, видимо, этого не понимают. В религиозном отношении население предоставлено само себе. Религиозность загоняется в подполье. Следует отметить, что облкомиссия не понимает глубину всего вопроса. Ей нужно решительно поправить отношение к нему. Надо признать положение в области явно ненормальным и работу облисполкома в этой части крайне неудовлетворительной. Следует отметить, что ведется практика  администрирования в области борьбы против религии.

ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 46. Л. 117-119.

 

***

В 1936 г. в связи с подготовкой и обсуждением новой Конституции СССР в центре общественного интереса оказались вопросы жизнедеятельности религиозных объединений, их права и обязанности, взаимоотношения государства и церкви, дальнейшее развитие норм законодательства  о культах и т.д. В адрес  Конституционной комиссии с мест поступали предложения запретить все религиозные обряды и всяческое обучение детей религии, не предоставлять служителям культа всей полноты гражданских прав, запретить деятельность различных «сектантских течений», ужесточить закон о религиозных культах.

Позиция Комиссии и ее председателя П.А. Красикова была выражена в специальной докладной записке «Состояние религиозных организаций в СССР», поданной в ЦК ВКП(б). ее лейтмотив —  необходимо в срочном порядке принять самые серьезные меры к исправлению катастрофического положения, сложившегося в «религиозном вопросе», устранить в действиях местных органов власти методы административного давления на верующих и духовенство, обновить законодательство о культах и обеспечить его единообразное применение на всей территории СССР.

Отстаивая свою точку зрения, Комиссия искала союзников. В октябре 1936 г. П.А. Красиков обратился к Прокурору СССР А.Я. Вышинскому с представлением, в котором сообщалось о повсеместном  самоуправстве местных властей в отношении духовенства и верующих. Приводились ставшие к тому времени распространенными факты администрирования: религиозные общества ликвидировались, а культовые здания закрывались без соответствующих решений ВЦИК или ЦИК СССР, в самовольном порядке, например, для хранения зерна, изымались культовые здания, под различными надуманными предлогами отказывали в регистрации духовенства и религиозных обществ, объявляли здания аварийными и запрещали проводить в них богослужения.

Как правило, в своих ответах Прокуратура давала понять Комиссии, что ее информация носит излишне обобщенный характер, поскольку проводимые проверки в большей части фактов нарушений закона не выявляют. В отношение же подтвержденных нарушений сообщалось, что к их конкретным виновникам принимаются меры административного воздействия. Иными словами, серьезной помощи со стороны органа, должного контролировать и обеспечивать исполнение закона, ожидать Комиссии не приходилось.

Фактически в одиночку Комиссия пыталась отстаивать права верующих перед высшими органами власти. Ее члены понимали, что следует, прежде всего, сдерживать  административное закрытие культовых зданий. Поэтому, рассматривая поступившие дела о закрытии молитвенных зданий, Комиссия под различными предлогами: закрывается последняя церковь в районе, не ясна перспектива освобождаемого здания, не проводилась должная   разъяснительная работа среди верующих, налицо незаконные действия властей – не соглашалась с предложениями местных властей о закрытии молитвенных зданий. Об этой стороне деятельности Комиссии свидетельствуют данные о рассмотрении заявлений верующих (См.: Таблица № 3):

 

Таблица № 3

 

Сведения

о количестве рассмотренных дел

 в Комиссии по вопросам культов

 

Годы	Количество рассмотренных дел  о закрытии культовых зданий	Принято	решений
		закрывать	не закрывать
1934  (май-декабрь)	105	91	14
1935	373	323	50
1936	420	308	112
1937	359	253	83
Итого	1257	975	259

 

***

Многие поступавшие с мест документы о закрытии молитвенных зданий возвращались на доследование, на места с проверкой выезжали сотрудники Комиссии, некоторые материалы направлялись на проверку в правоохранительные органы, партийные и советские инстанции. Но сдержать волну беззакония Комиссия, конечно, не могла. Ее апелляция к праву и закону воспринималась  в партийно-советской среде как отказ от наступления на антирелигиозном фронте.

В конце 1936 г. Комиссия смогла реально подступиться к  работе над проектом союзного закона о культах. По инициативе П.А. Красикова этот вопрос рассматривался на специальном совещании с участием представителей Академии наук СССР, Центрального совета Союза воинствующих безбожников, ЦИК СССР, некоторых наркоматов и ведомств.

В принятой резолюции отмечалось: «состояние работы местных Советов в части правильного проведения в жизнь законодательства о религиозных культах в большинстве республик, краев и областей является неудовлетворительным. Наблюдаются многочисленные факты голого администрирования при закрытии молитвенных зданий без проведения  соответствующей массовой работы». Участники совещания признали, что выработка и принятие союзного закона о культах становятся задачей первоочередной[36].

К началу 1937 г. проект союзного закона был разработан и разослан в ЦИКи союзных республик. Одновременно П.А. Красиков, во исполнение недавно принятой Конституции СССР, в частности, ее статьи 124, гарантирующей гражданам право на свободу совести, предложил им устранить наиболее грубые нарушения прав и свобод верующих. Речь шла о возвращении верующим административно изъятых у верующих культовых зданий. А таковых насчитывалось повсеместно в значительном количестве: в Киргизии — 76 (при 243 оставшихся действующих молитвенных зданиях), в Узбекистане —

882 (663), в Грузии — 83 (281), в Азербайджане — 137 (690), в Армении —  45 (40),  в Белоруссии — 238 (239).

В середине 1937 г. в партийно-советском активе получило широкое  распространение и поддержку мнение о необходимости полной ликвидации законодательства о культах, в частности, Постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях». Секретарь ЦК ВКП(б)  Г.М. Маленков прямо писал об этом И.В. Сталину, обосновывая эту «необходимость» тем, что действующее законодательство является «организационной основой для  оформления наиболее активной части церковников и сектантов в широко разветвленную враждебную советской власти легальную организацию в 600 тысяч человек по всему СССР». Отсюда и требования —  «покончить» с органами церковного управления и иерархией.

Выступая против  подобных ликвидаторских настроений, П.А. Красиков от имени Комиссии настойчиво обращался в различные партийно-советские инстанции с письмами, докладами, записками. В них он указывал на  ошибочность распространения ярлыка «ярые враги советской власти», на всех верующих, на недопустимость  ориентации  в вероисповедной политики государства исключительно на административно-силовые меры, что приводит дестабилизации ситуации в обществе.

Соглашаясь с тем, что в церковной среде присутствуют факты «антисоветской деятельности», Красиков, однако, видел  причину осложнения обстановки не в этом, а в том, что на местах распространены «левачество, перегибы, неправильное применение закона, вредительское форсирование  ликвидации религии». Он предупреждал о росте  недовольства среди верующих, о возрастающем потоке жалоб и обращений в Комиссию, о нарастающей волне беззакония и нарушений местными властями действующего законодательства о культах, о пагубности позиции «пассивного наблюдателя», занятой органами власти в отношении верующих и религиозных организаций.

Главный вывод Красикова — нужна единая государственная политика в церковном вопросе, нужно не «уничтожение законодательства», а его совершенствование и обеспечение строгого соблюдения по всей стране. На это был сориентирован и внесенный Комиссией в ЦИК и СНК СССР проект союзного закона «Об отправлении религиозных культов и о молитвенных зданиях». В его 18 статьях определялись порядок образования и условия функционирования групп верующих, получающих в пользование культовое здание. Одновременно Комиссия предлагала вопрос о религиозных обществах, т.е. об объединениях, не связанных жестко с получением здания и имеющих более широкие возможности для своей деятельности, увязать с законом об обществах всякого рода, который тогда подготавливался, внеся в него статьи, касавшиеся деятельности религиозных организаций. В архивах Комиссии сохранился проект закона, относившийся к деятельности именно таких обществ. Он носил наименование «О религиозных объединениях» и состоял из 24 статей.

Оба законопроекта несли на себе груз запретительства, сохраняли дискриминационные меры в отношении деятельности «групп» и «общин», которым не предоставлялось прав юридического лица, запрещалось иметь какую-либо собственность и заниматься «внекультовой деятельностью, не разрешалось публичное отправление культа, «хождение по домам» и «производство колокольного звона». Сохранялась норма, согласно которой молитвенное здание  могло быть закрыто по требованию большинства населения той или иной конкретной местности. Однако ставить в вину все эти недостатки разработчикам законопроектов было бы несправедливо, поскольку, сохраняя ограничения и запрещения, они во главе с П.А. Красиковым стремились отстоять легальные условия существования религиозных общин перед административным Молохом, стремящимся  вообще покончить с религией и религиозными организациями.

В августе 1937 г. окончательный текст законопроекта был направлен в директивные органы, однако ответа не последовало. Весной 1938 г. Красиков вновь обратился во ЦИК и Верховный Совет СССР, а затем и к секретарю ЦК ВКП(б)  А.А. Андрееву с просьбой рассмотреть вопрос о законодательстве о культах. Однако и на этот раз — молчание. Более того, Комиссии не нашлось места во вновь формируемом тогда высшем органе власти — Верховном Совете СССР, и она была упразднена. Это означало ликвидацию  самой возможности контактов между  правительством и религиозными организациями, что стало закономерным следствием политики партийных и советских органов, направленной на построение «безрелигиозного общества». Усилий небольшой части общественных деятелей, стремившихся выправить неверный курс  церковной политики государства, оказалось недостаточно.