Двадцатый век в российской истории : государство и религиозные организации

Одинцов М.И.

Народ умирает, когда становится населением.

А населением он становится тогда,

когда забывает свою историю.

Федор Абрамов

Не так уж много времени остается до окончания ХХ-го века и все ближе и ближе век ХХI-ый. Нам, присутствующим в этом зале, как и нашим современникам в России и за ее пределами выпала и другая «привилегия»: мы завершаем второе тысячелетие от Рождества Христова и находимся в преддверие нового — третьего — тысячелетия. На рубеже веков и тысячелетий особенно остро ощущается связь времен — прошлого и настоящего. И вполне своевременной представляется тема нашей конференции и естественным выглядит стремление осмыслить век уходящий и попытаться заглянуть в будущее.

В научной и культурной жизни современной России заметно возрос интерес к отечественной истории. В силу политических коллизий 80-90-х годов, он в основном сфокусировался на ХХ-м столетии — пожалуй, одном из самых сложных, драматичных и трагичных периодов отечественной истории. За последние годы на страницах периодических (светских и церковных) изданий и в научных сборниках опубликовано огромное число работ, касающихся разнообразных проблем этого периода. Во многих из них речь идет об истории российских конфессий и их взаимоотношений с государством, о политике властных структур (государственных и партийных) в сфере свободы совести, в отношении религиозных организаций и верующих. Заметим, что их появление стало возможным благодаря одному из немногих реальных достижений постсоветского времени — снятию ограничений на доступ к той части материалов богатейших российских архивов, что хранились долгие годы под грифом «секретно» и «совершенно секретно». Введение в научный оборот тысяч ранее неизвестных документов, конечно, заставляет нас на многое взглянуть по-иному, о многом мы теперь имеем более полное представление. И как результат — наша наука постепенно сокращает число «белых пятен» в российской истории завершающегося столетия. Но, думаю, вынести некий окончательный вердикт нам не суждено, да и не следует спешить это делать. Пусть то будет задача следующего, более свободного поколения.

Однако это не означает для нас «запрета» на изучение прошлого. В меру своих сил и возможностей мы должны собирать и хранить документы и материалы, которые помогут будущим исследователям оценить состояние «свободы совести» в истекающем веке. Вполне по силам нам выделить причины, обстоятельства и ключевые события, определявшие содержание и направленность государственной церковной политики, состояние и деятельность религиозных организаций различных направлений. Правда, при этом надо подходить конкретно-исторически к прошлому, стремиться к объективности, а это значит, что прошлое надо «увидеть» таким, каким оно было, а не таким, каким оно нам, сегодняшним, представляется. Для этого просто необходимо «опускаться» в историю; слышать голоса тех, кто творил ее; видеть глазами уже ушедших поколений времена, в которых им было суждено жить; узнать их точку зрения на события века и понять, почему же люди поступали так, а не иначе…

Нельзя забывать и о моральном факторе. Мне представляется, что мы не имеем права судить прошлое, выносить приговор и осуждать социальный выбор старших поколений, выставлять им некий счет. Здесь уместно привести слова одного из российских политических деятелей начала века В.М. Гессена: «История судит мертвых, она не берется судить живых. Только в исторической перспективе определяется истинное значение и действительный размер явлений и фактов общественной жизни». Я полностью разделяю эту позицию, ибо век ХХ-ый — это еще «живая» история.

Наконец, очень важно верно определить состояние российского общества в самом начале ХХ-го века, то есть тот исходный момент его бытия, по отношению к которому мы и должны оценивать последующие «успехи» и «неудачи». Иными словами: следует двигаться по пути познания истории, поступательно «подымаясь» по ступеням десятилетий, восстанавливая и анализируя причинно-следственные связи событий, чтобы только потом иметь возможность понять почему таким, а не иным выглядит наше настоящее. И если возникает потребность в вековом временном интервале дать оценку конкретному событию или поступкам людей, то адекватность и объективность ее определяется сопоставлением с предшествующим временем, а не с последующим.

…Издавался в Москве в предреволюционные и революционные годы «Московский еженедельник» — журнал интеллектуалов и для интеллектуалов. Имена многих его авторов и сегодня на слуху: Е. Трубецкой, С. Булгаков, С. Котляревский …Какой же предстоит Россия со страниц этого издания, в каких терминах рисуется ситуация в России? Вот только некоторые из них — «гнет», «бесправие», «произвол», «социальная несправедливость», «правительственное насилие», «беззаконие», «правительственный террор», «ужасающие голодовки крестьянства», «произвол власти», «безгласность народа», «безответственность администрации», «вырождение крестьянства»…

А вот еще одно мнение, на этот раз из листовки Тверского комитета социал-революционеров (1906г.): «Правительство вот уже сколько лет ведёт войну со всем русским народом, а в последние два-три года оно уже и совсем потеряло стыд и совесть и распоряжается по всей Руси как в неприятельской стране. Тысячами расстреливает и избивает оно народ русский, десятки тысяч томятся в тюрьмах и ссылке. И давно уже народ понял, что самый главный, самый злой его враг — это царское правительство».

Оставил нам свое видение России начала ХХ-го века и видный политический деятель граф С.Ю. Витте, записавший в дневнике: «Можно без преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту и что общий лозунг заключался в крике души: «Так дальше жить нельзя», другими словами, с существующим режимом нужно покончить».

Если это та Россия, «которую мы потеряли», то надо ли об этом сожалеть и надо ли стремиться к её «возрождению»? Тот ли это идеал государственного и общественного устройства, к которому следует нам возвратиться? Зададимся и другим вопросом: возможна ли была духовная свобода в такой стране?

Правительство, высшее общество и государственная Православная церковь отвечали на этот вопрос утвердительно. Все вместе они отказывались признавать наличие в России каких-либо стеснений в вопросах веры. Как тут не привести выдержку из письма Льва Толстого императору Николаю П: «Религиозные гонения никогда не были столь часты и жестоки, как теперь, и становятся все жесточе и жесточе и чаще, а народ русский хочет свободы исповедания веры, свойственной его духовным потребностям»(1902г.).

Либеральная интеллигенция, представители социал-демократии, «гонимых» и «терпимых» религий указывали на наличие существенного неравенства в положении различных вероисповеданий и ограничений прав подданных по вероисповедному признаку, призывали к вероисповедным реформам, которые должны были бы обеспечить гражданам России свободу совести.

Первым опытом публичного обсуждения самодержавной церковной политики стала деятельность Государственной думы (1906-1917гг.). На одном из заседаний Думы первого созыва депутат от кадетской партии Ф. Кокошкин с горечью говорил: «У нас, господа, существует то, чего не существует ни в одном культурном государстве мира. У нас существует средневековый варварский пережиток — ограничение прав отдельных национальностей или лиц отдельного вероисповедания».

В течение всего т.н. думского периода нашей истории оппозиция свидетельствовала о банкротстве самодержавной вероисповедной политики, призывала власть отказаться от изжившей себя модели «христианского государства» и ориентироваться на принципы «светского государства». Эту позицию поддерживали фактически все российские политические партии за исключением «черносотенного меньшинства». Тогда как правительство, на словах время от времени и заявлявшее о намерениях проводить реформы религиозного законодательства, на практике не предпринимало каких-либо решительных действий.

Сегодня можно частенько встретиться с утверждениями о «благотворности» политики правительства П.А. Столыпина, которого записывают в «спасители России». А что об этом думали его современники?

Вот выдержка из статьи, опубликованной в уже упоминавшемся «Московском еженедельнике». Читаю: «вся деятельность министерства Столыпина, начиная с условий, в которых оно произвело роспуск Думы, продолжая суровыми репрессиями и казнями без суда и по решениям упрощенных военно-полевых судов, спешным законодательством без участия народных представителей и кончая вопиющими небрежностью, бесконтрольностью и самовластием в продовольственном деле, грозящими погубить десятки и сотни тысяч людей, — вся эта деятельность исполнена преступными пережитками старого произвола и служит вредным тормозом для развития в народном правосознании начал законности и свободы».

Никак нельзя считать «демократической» и церковную политику правительства Столыпина. Здесь и отказ поддержать предложение Думы о праве свободного перехода человека из христианства в нехристианские организации; и стремление сохранить традиционные государственно-церковные отношения с привилегиями государственной церкви и ограничениями на деятельность иных религиозных организаций; нежелание отменить множество политических, имущественных и иных ограничений в правовом положении подданных, вытекавшие из их вероисповедного состояния; неприятие самой идеи признать за россиянами права выходить из состава любой религиозной общины и находиться во вневероисповедном состоянии.

Подводя итоги деятельности Государственной думы, отметим, что ей не удалось рассмотреть все намеченные вероисповедные законопроекты. Это объясняется несовпадением позиций по принципиальным вопросам реформы религиозного законодательства между правительством и Думой, приводящим к длительным и ожесточенным дискуссиям. Те законопроекты, что после доработки в комитетах Думы и обсуждения в думских пленарных заседаниях представлялись в Государственный Совет, блокировались там правым большинством, обвинявшим нижнюю палату парламента в поспешности и непродуманности принимаемых решений, в стремлении поддержать «врагов государства и православной церкви». Единичные законопроекты, прошедшие и через Думу, и через Государственный Совет, не удостаивались «высочайшего повеления» и потому не приобретали силы закона. Все свидетельствовало о том, что демократически ориентированная российская общественность потерпела неудачу в борьбе за реализацию принципов свободы совести в жизнь страны. Неразрешенность «религиозного вопроса» существенно сказывалась на обострении политической ситуации в России, становясь дополнительным катализатором социальной напряженности и национально-религиозных конфликтов.

Февральская революция 1917г. положила конец длительному периоду в нашей истории, когда российское государство было государством «клерикальным» (православно-христианским).

Я скептически отношусь к используемым в отечественном религиоведении терминам типа: «американская» или «европейская» модель государственно-церковных отношений и т.д. Они отражают, на мой взгляд, не глубинную сушность этих отношений, а касаются пространственно-географических реалий, которые ничего не объясняют. Как представляется, история отношений государства и мировых религий на протяжении последних двух с половиной тысячелетий может быть осмыслена как возникновение и эволюция двух типов государств. Это – «клерикальное» (конфессиональное) и «светское» государство.

Клерикальное государство несет на себе жесткую зависимость от конкретной религии (церкви) и потому можно говорить о государстве – «христианском», «исламском» и «буддистском». Формировавшиеся между ними отношения дали следующие формы: папоцезаризм, цезарепапизм, теократия, симфония, государственная церковь, веротерпимость, свобода религий (вероисповеданий). В рамках этого типа государство осуществляет именно церковную (вероисповедную) политику, т.е. выстраивает систему отношений применительно к верующим гражданам (подданным) и религиозным организациям, не признавая вневероисповедного состояния, атеистических убеждений и организаций.

Светское государство оформляется в правовом отношении на рубеже ХVIII-ХIХвв., хотя его философско-историческое обоснование относится к ХVII в. В рамках этого типа отношения государства и человека (гражданина), государства и религиозных организаций выстраиваются на принципах свободы совести (в его широком понимании), отделения (де-факто или де-юре) религиозных организаций от государства, правового равенства религий, равенства граждан независимо от их отношения к религии и т.д. Этот тип, несмотря на свою относительную историческую молодость, дал две формы: «внеконфессиональное» (аконфессиональное) и «атеистическое» государство. Отношение светского государства к религиозной сфере общества строится на признании и защите мировоззренческого плюрализма, отстаивании интересов верующих и неверующих, религиозных организаций и объединений, могущих создаваться на принципах атеизма или свободомыслия, и потому в целом оно должно характеризоваться как политика в сфере свободы совести.

Оба типа государств (клерикальное и светское) существуют в сегодняшнем мире, а порой сосуществуют на территории одного континента. Светское государство исторически более позднее явление и формируется как результат революционного преобразования клерикального государства. Применительно к истории какой-либо конкретной страны может быть (в единичных случаях) и так, что формирующееся на его территории государство минует стадию «клерикального» и сразу же формируется как «светское». Может быть и ситуация, когда «прорастающее» светское государство на протяжении какого-то времени сохраняет отдельные элементы, характерные для предшествовавшего типа — «клерикального», например, за какой-либо церковью сохраняется статус государственной и т.п.

Теперь о «моделях». Этот термин соотносится с понятием о типах государств (клерикальном или светском). Под ним понимается устойчивая сумма качеств и характеристик политики конкретного, отдельно взятого государства на протяжении того или иного самостоятельного, сложившегося, периода его политической истории. Поэтому предпочтительнее говорить не о «моделях» государственно-церковных отношений, а о «моделях» государственной политики. В зависимости от того, в рамках какого типа государства сложилась эта модель, мы можем говорить о «моделях» церковной политики или о «моделях» политики в сфере свободы совести. Данный термин используется не по отношению к группе государств, пусть даже и имеющих некие общие черты во взаимоотношениях с религиозными объединениями и гражданами, а к конкретной стране, когда мы ставим задачу исследования присущих для неё в прошлом или в настоящем государственно-церковных отношений.

«Модель» — понятие сложносоставное. В качестве ее структурных элементов можно выделить: концептуальные (теоретико-методологические) положения, нормативно-правовую базу и, наконец, организационно-управленческие структуры (в том числе и специализированные). Повторяю, «модель» — это понятие, жестко привязанное к политической истории конкретной страны, и количество «моделей» в рамках присущего ей типа государства или во временном её бытии определяется сложностью и особенностями истории этой страны. И, как мне представляется, избранная государством «модель» и определяет характер складывающихся государственно-церковных отношений. Причем, выбор может осуществляться как единолично одним из субъектов отношений, так и согласованно. Второе предпочтительнее, и, как правило, этот подход характерен для светского государства.

После теоретического отступления вернемся к России, к тому рубежу, что разделил в нашей истории «клерикальное» и «светское» государство.

Обращаясь к осмыслению политики Временного правительства, прежде всего признаем ошибочным существовавшее длительное время в официальной исторической науке мнение о «непродуктивности» его вероисповедной политики, о недостаточности сделанного им для утверждения в России принципов свободы совести. В своей практической деятельности правительство исходило из принципов светского государства и стремилось реализовать то, что было наработано демократическими партиями в думских баталиях. Для него естественным и необходимым было продвижение по пути демократизации государственной вероисповедной политики. Это вытекало и из оценки, которую идеологи и лидеры правительства давали предшествующей эпохи. О ней они говорили так: «Старый строй не признавал полной свободы совести и исповедания. Он не допускал свободы вероисповедных переходов, свободы религиозной пропаганды, равенства всех религий и культов перед законом. Старый строй опекал все существующие в России церкви и религиозные объединения, лишал их внутренней свободы, подавлял их жизнедеятельность».

Новая российская власть отменила наиболее несправедливые нормы религиозного законодательства, выпустила из тюрем и вернула из ссылок тысячи и тысячи людей, осужденных царским правительством за «религиозные преступления», существенно облегчила условия деятельности неправославных объединений, предприняла шаги по созданию государственной светской школы и секуляризации общества. Основой формируемой правовой базы политики в религиозном вопросе стали следующие постановления правительства — «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», «О свободе совести». Создан был специальный государственный орган управления — Министерство исповеданий, призванное контролировать соблюдение религиозными организациями российских законов и осуществлять взаимодействие между институтами государства и духовно-административными центрами различных конфессий. Как видим, изменения коснулись всех составляющих частей прежней самодержавной модели государственной церковной политики.

Особо хочется подчеркнуть эволюцию концептуальных положений политики государства между февралем и октябрем 1917г. Первоначально кадеты, как основная правительственная партия, исходили из того, что светское российское государство должно быть внеконфессиональным (аконфессиональным), т.е. равноудаленным и одинаково относящимся ко всем разнообразным религиозным организациям, вне зависимости от их «традиционности-нетрадиционности» для России, и видя в них не церковно-правовые институты, а союзы верующих граждан. То была попытка слепо копировать американские традиции в обеспечении религиозных свобод; сделать то, что и сегодня некоторыми определяется как идеал государственно-церковных отношений для России. Не потребовалось много времени, чтобы сами кадеты смогли убедиться, что такая форма светского государства для России не приемлема. В том числе и в силу того, что российское государство формировалось в иных исторических условиях, и национальные церкви российских народов являлись важнейшими государство(и национально)-образующими элементами, стали неотъемлемой частью российской истории, культуры, менталитета. И, признавая ошибочность своего первоначального выбора, кадеты смогли найти более приемлемую форму светского государства для России, а, значит, и его вероисповедной политики. И эта форма определена ими была как — «культурное сотрудничество». Я склонен считать, что это и есть искомый нами идеал принципа и формы современного светского российского государства. Его надо научно осмысливать, стремиться найти для него практические формы реализации в современных условиях.

Временное правительство многое сделало для утверждения в России светского государства. Но и оно не смогло завершить этот процесс, да и к сегодняшнему дню вряд ли его можно считать окончательно завершенным. Тому причиной являются, во-первых, краткий период существования Временного правительства. Во-вторых, сложность последующей российской политической истории: войны, революции, экономические потрясения и цивилизационные обрушения. В-третьих, и в целом временной интервал длиною в век оказался явно недостаточным для перехода от клерикального государства к светскому. Для сравнения напомним, что в европейских странах переход от клерикального государства к светскому занял от двух до трех столетий. И знавала при этом Европа крестовые походы и религиозные войны, Реформацию и Крестьянские войны, национально-освободительные движения, принимавшие характер борьбы за религиозные свободы. Все вместе взятое принесло неисчислимые страдания для европейских народов.

В России же союз государства и Православной церкви, исторически необходимый и выгодный каждой стороне, поддерживаемый государством всеми возможными средствами, и имевший религиозно-идеологическую санкцию, — оказался достаточно прочным и в силу этого длительно существовавшим. К тому же монополия государственной церкви на духовную сферу общества, ее жесткие действия в отношении всех возможных «идеологических» конкурентов не позволили идеям веротерпимости, свободомыслия, научного религиоведения и материализма получить широкую распространенность в канун крушения конфессионального государства и нарождения государства светского. В результате то, что в Европе началось и завершилось значительно раньше, чем в России, и что в силу растянутости во времени и одновременно «древности», воспринимается сегодня в основном как процесс эволюционный, в России свершилось в форме относительного краткого революционного скачка. Причем силой, которая его инициировала и осуществляла было государство. Как представляется, в этом-то и кроются объективные причины жесткости и конфликтности, сопутствовавшие утверждению в российском обществе в ХХ-ом веке идей свободы вероисповеданий и свободы совести, строительству светского государства.

В послереволюционный период (1917г.) Россия в рамках светского государства знала две модели государственной политики в сфере свободы совести. О первой модели, которую сформулировало и реализовывало Временное правительство, мы уже говорили. Можно только добавить, что вектором этой модели был принцип вероисповедного плюрализма.

Вторую модель суждено было вырабатывать советскому государству, отсюда и ее название «советская». То, что это действительно была самостоятельная политика, мы убедимся, если обратимся к анализу ее структурных элементов.

Оставаясь в рамках светского государства, большевики в определении концептуальных положений своей политики в отношении верующих и неверующих, религиозных и атеистических организаций не восприняли ни идею «внеконфессионального» государства, ни идею «культурного сотрудничества». Они «дрейфовали» от идеи «вероисповедного плюрализма», свойственной им в дооктябрьский период, к идее превосходства «атеистического мировоззрения»; склонялись к тому, что подлинно демократическое государство есть государство «атеистическое». Любопытное заявление, к примеру, сделал в 1918г. в ходе обсуждения первой советской конституции нарком юстиции П.И. Стучка: «Мне мерещится, что действительная свобода совести, как ее понимает Маркс, обеспечивается одной свободой антирелигиозной пропаганды, да и только».

Причины такой переориентации коренятся в ряде объективных и конкретных обстоятельствах времени: негативная позиция партии большевиков в отношении религии и церковных институтов, гражданская война и ее последствия, противостояние органов советской власти и церковных институтов, экономическая и политическая блокада России европейскими государствами и т.д. Да и в последующем государственная вероисповедная политика была ангажирована атеистическим мировоззрением, шла вослед за партийной антирелигиозной линией, разделяя ее ошибки и заблуждения.

Хотелось бы в этом месте высказаться относительно широко сегодня распространяемому мнению о некоей политической оппозиции Русской православной церкви советскому государству из-за мировоззренческого антагонизма между ними. Как правило, приводят в качестве примеров высказывания патриарха Тихона, извлечения из послания иерархов, находившихся в Соловецком концлагере и т.п. Что касается приводимых «антисоветских» высказываний патриарха Тихона, то они относятся к 1917-1918гг., то есть к периоду Гражданской войны, когда страна раскололась по политическим предпочтениям и когда налицо был политический конфликт между государством и церковью. Победа советской власти в гражданской войне означала окончание в основном политического противостояния в Советской России, что невозможно было бы без поддержки новой власти большей частью населения. Так вот, с этого времени ни в одном из документов или высказываний патриарха Тихона, даже в сложный период изъятия церковных ценностей, нет ни тени сомнения в легитимности новой власти или намека на непризнание её со стороны церкви. Наоборот, подчеркивалась необходимость для духовенства и верующих, а также церкви в целом лояльного отношения к власти. Сам же патриарх Тихон желал и сотрудничал с властью.

В т.н. Соловецком послании православного духовенства и в других аналогичных документах мы также нигде не найдем, при всем желании, каких-либо политических выпадов в адрес советской власти. Иерархи и духовенство принимали её как данность, как реальность, в рамках которой церковь должна была научиться жить. Кстати, в этом было принципиальное расхождение между Российской церковью и Зарубежной церковью во главе с митрополитом Антонием (Храповицким), чью резкую антисоветскую позицию, граничащую с потаканием вооруженной интервенции против российского народа, ни патриарх Тихон, ни его окружение не принимали и не могли, как русские люди, принять. Поэтому все современные утверждения о политической борьбе Православной церкви с советской властью нельзя не воспринимать как намеренное и аморальное искажение истории в угоду конъюнктурно-спекулятивным соображениям.

В число базовых советских нормативных актов, регулировавших деятельность религиозных организаций и обеспечивавших свободу совести, входили Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви (1918г.), Постановление ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях» (1929г.), Конституции СССР и РСФСР, иные нормативно-правовые акты государственной власти. В этих документах налицо причудливое переплетение демократических и антидемократических норм. Что лишний раз свидетельствует об абсурдности утверждений о некоей изначальной «антицерковной» и «антирелигиозной» направленности политики большевиков. Да и критика советского законодательства о культах не должна быть огульной, должна быть конкретной. Так, трудно согласиться с высказываемой иногда (например, в некоторых выпусках «НГ-религии») безапелляционной негативной оценкой Декрета об отделении церкви от государства. В этой неправоте очень легко убедиться, достаточно только наложить текст Декрета на современную Конституцию РФ и Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997г.) и увидеть, что там присутствуют в том или ином виде практически все его тринадцать пунктов. А вот содержание Постановления «О религиозных объединениях» было жестким, и направлено было на вытеснение религиозных объединений из всех сфер общества, где до этого они имели право действовать, к тому же деятельность религиозных обществ обставлялась множеством ограничительных и жестко регламентирующих условий. Законодательство о религиозных культов в 30-х годах активно использовалось властями в своих политических целях. К примеру, в период массовой коллективизации, когда повсеместно «раскулачивались» служители культа, неправомерно закрывались молитвенные дома, применялись массовые судебные и внесудебные репрессии в отношении духовенства. Как явствует из ныне рассекреченных и опубликованных документов НКВД, все это вызывало массовые протесты со стороны населения с участием «середняков, бедняков, женщин, демобилизованных красноармейцев и даже представителей сельских властей».

Малоизвестными до сих пор остаются факты о противодействии неправедной государственной политике со стороны отдельных партийно-государственных деятелей. Среди них были П.Г. Смидович, П.А. Красиков, которые, проявляя личное мужество, многократно вступались за верующих, требовали от властей устранения нарушений законов, не раз им удавалось привлекать к административной или уголовной ответственности конкретных партийно-государственных функционеров. Начиная с конца 20-х годов предпринимали они и неоднократные попытки выработать и принять новый, общесоюзный, закон о религиозных организациях, с помощью которого можно было бы отстаивать права верующих и религиозных организаций. Но эта идея встречала резкое сопротивление в верхних эшелонах власти, которой в большей степени импонировала идея вообще ликвидировать законодательство о культах. К примеру, обращался же один из идеологов ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков в конце 30-х годов к И.В. Сталину с предложением «ликвидировать закон 1929г.», а заодно «покончить» со всеми органами церковного управления и с церковной иерархией. И только уже на излете советской эпохи идея общесоюзного закона наконец-то была реализована с принятием закона СССР «О свободе совести и религиозных организациях» (1990г.), но придать новый демократический импульс государственно-церковным отношениям он не успел.

«Советская» модель государственной вероисповедной политики реализовывалась через деятельность специальных организационно-управленческих структур. Среди них: Отдел Наркомата юстиции РСФСР (1918-1924гг.), Секретариат ВЦИК (1924-1929гг.), Постоянная комиссия по вопросам культов при Президиуме ВЦИК (1929-1934гг.), Постоянная комиссия по культовым вопросам при Президиуме ЦИК СССР (1934-1938 гг.), Совет по делам Русской православной церкви при СНК (СМ) СССР (1943-1965гг.), Совет по делам религиозных культов при СНК (СМ) СССР (1944-1965гг.), Совет по делам религий при СМ СССР (1965-1991гг.), Совет по делам религий при СМ РСФСР (1987-1990гг.).

Лишь только в самое последнее время, благодаря «открытым» архивам, мы получили возможность узнать достаточно подробно о деятельности данных государственных ведомств. Ясно, что в целом она соотносилась с теми концептуальными установками о сущности политики государства в разрешении религиозного вопроса, которые разрабатывала правящая коммунистическая партия. Потому априори она была идеологизирована, т.е. служила реализации конкретным политико-идеологическим целям партии. Будучи частью государственной системы управления эти органы вынуждены были проводить общегосударственную линию в этом вопросе. Но это не означает, что руководители ведомств «по делам религий» ( П.А. Красиков, П.Г. Смидович, Г.Г. Карпов, И.В. Полянский, В.А. Куроедов, А.А. Пузин, К.М. Харчев, Л.Ф. Колесников) во всем с ней соглашались и слепо следовали ей. Каждый из них, в меру своих личностных качеств, противодействовал тотальному наступлению партии и государства на религиозные организации, сделал немало для нормализации взаимоотношений между советским государством и религиозными объединениями, для обеспечения принципа свободы совести и защиты интересов верующих граждан и создаваемых ими религиозных организаций.

Подводя итог, можно заключить, что советская политика в религиозном вопросе представляла из себя некое причудливое сочетание элементов предшествующих «моделей». Традиционной, самодержавной, — с опорой на православную церковь; Временного правительства (буржуазно-демократической) — с проведением реформ, обеспечивающих религиозную свободу; с присоединением к ним собственно «социалистического» элемента (в понимании идеологов компартии) с преимущественной ориентацией на обеспечение «прав атеизма» как идеологии и сужение сферы деятельности и влияния религии в обществе. В различные периоды советской истории на первый план выдвигались то одни элементы, то другие, тем самым определяя и в целом характер складывавшихся государственно-церковных отношений.

Политические события, развивавшиеся в Советском Союзе со второй половины 80-х годов, повлекли за собой не только распад союзного государства, коренные изменения в государственной, политической, социальной сферах бывших союзных республик, но и самым существенным образом затронули государственно-церковные отношения, деятельность религиозных объединений, духовную жизнь граждан, имеющих различные мировоззренческие взгляды. Однако процесс формирования новой государственной политики на всем постсоветском пространстве оказался более трудным, противоречивым и даже трагичным, чем это предполагалось в начале «перестройки». «Религиозный вопрос» везде стал заложником политических и идеологических столкновений властных элит, партийно-номенклатурных игрищ, решался зачастую в угоду «злобе дня». Религиозные организации и верующие оказались втянутыми в эти противоречивые процессы. В результате — налицо политизация религии и клерикализация политики, государства и его институтов, нарастание напряженности в межконфессиональных отношениях, раскол (в явной или скрытой форме) общества по вероисповедному признаку.

Свой путь в разработке государственной политики в сфере свободы совести и в формировании на ее основе новых государственно-церковных отношений прошла и Россия. В краткий исторический период мы пережили бурные времена вероисповедных реформ. Им сопутствовали: ломка и разрушение прежних концептуальных представлений о свободе совести, правовой основы и сложившихся традиций отношений государства и религиозных организаций в социалистическую эпоху, приспособление к российским реалиям заимствованных извне моделей отношений государства и религиозных организаций, разработка, принятие и реализация двух Федеральных законов о свободе совести и вероисповеданий.

Но, думается, что и сегодня мы не можем с уверенностью сказать, что российское государство имеет целостную научно обоснованную концептуальную модель политики в сфере свободы и вероисповеданий. Прошедшие годы, исходя из внутренней логики и внешних обстоятельств становления новой государственной политики в сфере свободы совести, мы можем подразделить на определенные периоды.

Начальный этап этого процесса (в рамках РСФСР, затем РФ) пришелся на 1985-1990гг. и смело может характеризоваться как «ликвидационный», ибо именно в эти годы отринуты были прежние научные и правовые основы государственной политики в религиозном вопросе и ликвидирована соответствовавшая ей организационно-управленческая структура. Завершением этапа стало принятие Закона «О свободе вероисповеданий»(1990г.). Безусловно положительными его чертами было : снятие всех и всяческих неоправданных ограничений на внекультовую и культовую деятельность религиозных объединений. К сожалению, разработчики закона не смогли преодолеть собственную идеологическую и политическую ангажированность и потому в нем недостатков более, чем положительного.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и сложную политическую ситуацию, в которой рождался закон: центробежные процессы в СССР, неспособность союзной власти преодолеть кризисные явления в социально-политической сфере, обострение межнациональных и межконфессиональных отношений.

Время с октября 1990г. по декабрь 1993г. — это второй этап становления церковной политики РФ. Его основное содержание состояло в попытке реализовать в жизнь новый Закон применительно как к деятельности религиозных объединений, так и федеральных и региональных органов власти. Сложилась довольно противоречивая ситуация. С одной стороны, продолжало расти количество религиозных объединений, тысячи культовых зданий были переданы верующим и религиозным центрам, открывались десятки и сотни монастырей, братств, духовных школ. Но, с другой, проявились и не прогнозируемые ранее последствия. Начался взрывной рост конфессиональных новообразований, не имевших аналогов в прошлом России. В Россию хлынул неуправляемый поток миссионеров и проповедников. Если в начале 1992г. учтено было 37 миссий, то к началу 1994г. их насчитывалось 250. К тому же значительная часть миссионеров и миссий действовала без всякого учета и регистрации и с их стороны отмечалось немалое число нарушений российских законов. В ряде субъектов Российской Федерации наметился процесс насильственного изменения традиционной конфессиональной картины, рост конфронтационных настроений среди последователей различных религий, размежевание граждан по принципу отношения к «традиционным» и «нетрадиционным» религиям. Обострилась проблема прозелетизма.

Государство, не имея специализированных органов по реализации своей церковной политики, не могло оказывать конструктивного влияния на ситуацию в религиозной сфере общества. Этому мешали все более явственно проявлявшиеся его «особые» отношения с Русской православной церковью и «проправославная» однобокость вероисповедной политики, что воспринято было другими религиозными объединениями как возвращение к худшим традициям Российской империи деления религий и церквей на государственную (господствующую), «терпимые» и «гонимые». В ряде субъектов это спровоцировало сближение традиционных для них религий с властными структурами. Все больший дискомфорт испытывала нерелигиозная часть общества, которая, хотя и составляла от 40 до 60 процентов, но ее мировоззренческие устремления государством упорно не учитывались. Вполне отчетливо проявились тенденции клерикализации государственных средств массовой информации.

Таким образом, мы можем утверждать, что к политическому расслоению и противостоянию в российском обществе, сложившимся к осени 1993г., добавился рост национально-религиозной напряженности и углубляющееся разделение людей по отношению к мировоззренческим (церковным или светским) ценностям. В какой-то мере повторилась ситуация в религиозном вопросе, характерная для периода первой русской революции 1905-1907гг., предфевральская и предоктябрьская ситуации 1917г.

В декабре 1993г. всенародным голосованием была принята новая Конституция Российской Федерации, которая провела фактический правовой водораздел между Советской Россией и Российской Федерацией как «демократическим федеративным правовым государством с республиканской формой правления». В ней содержится специальная статья (ст.28), подробно раскрывающая содержание понятия «свобода совести», а также зафиксированы такие общепризнанные демократические положения, как светскость государства, отделение религиозных объединений от государства и их равенства перед законом (ст.14), равенство прав человека и гражданина независимо от их отношения к религии (ст.19), запрещение пропаганды, возбуждающей религиозную ненависть и вражду, а также пропаганды религиозного превосходства (ст.29), право на альтернативную службу (ст.59) и др.

В качестве третьего этапа становления государственной вероисповедной политики мы выделяем период с 1994 по 1997гг. Для него характерны были следующие явления : продолжающийся рост числа религиозных объединений (на начало 1998г. в стране действовало более 16 тысяч религиозных объединений почти шестидесяти направлений), углубление процесса «передела» конфессионального пространства постсоветской России.

Важно отметить, что постепенно изживается иллюзия о «благотворности» отстранённости и безучастности государства к проблемам, возникающим в сфере свободы совести. Государство, образно говоря, «возвращается» к практике регулирования деятельности религиозных организаций, организации контроля за соблюдением ими законодательства о свободе совести и, в целом, за общим состоянием религиозной ситуации в стране. И это можно и должно рассматривать как положительное явление, а не как отрицательное. При Правительстве РФ образуется Комиссия по вопросам религиозных объединений (1994г.), в Администрации Президента РФ — отдел по связям с религиозными объединениями (1995г.), а при Президенте РФ — Совет по взаимодействию с религиозными объединениями (1995г.). В федеральных министерствах и ведомствах образуются подразделения, в задачу которых входит обеспечение связи с религиозными объединениями. Первые рабочие контакты, периодические совместные мероприятия постепенно обретают качественно новую правовую основу — соглашения о сотрудничестве между министерствами и религиозными центрами. Нельзя не видеть в них прообраз так необходимых России правовых актов, которые регулируют собственно государственно-церковные (институциональные) отношения. Еще ранее этот процесс проявился в субъектах Российской Федерации. Здесь, с одной стороны, форсировалось принятие собственных законов, регулирующих деятельность религиозных организаций, а с другой – образуются структуры по «связям» с религиозными объединениями. Забегая вперед отметим, что Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997г.) наконец-то признает очевидное и включит в состав российского законодательства о свободе совести нормативные акты субъектов РФ, относящиеся к деятельности религиозных объединений. Это соответствует и нормам Конституции (например, ст.71).

Важное значение в эти годы имел и фактор политический : парламентская (1995г.) и президентская (1996г.) избирательные кампании. Участники политических баталий стремились опереться на верующую часть населения, на религиозные организации и прежде всего на Русскую православную церковь. Вместе с тем социологические опросы, проводимые в 1993-1997гг., фиксировали прекращение относительного роста уровня религиозности населения, что было характерным для 1985-1992гг. В мировоззренческом самоопределении общество разделилось примерно на две равные части — «верующие» и «неверующие». Из опросов следовало, что «религиозная вера» занимала одно из последних мест в иерархии ценностей, которые «важны для благоприятной, счастливой жизни». Еще показательнее тот факт, что наметилось изменение отношения населения к Русской православной церкви. Если в 1992-1994гг. она устойчиво занимала одно из первых мест в рейтинге органов власти и общественных организаций, то с 1995г. процент «доверия» падает. Большинство социологов полагает, что это связано со все большим сближением церковного института с государством. Но последнему граждане все более отказывали в доверии и это отрицательное отношение переносилось и на Русскую церковь.

Завершение третьего этапа в становлении российской государственной политики в отношении религиозных организаций связывается нами с принятием нового Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997г.). Собственно, работа над ним началась еще в 1993г., первое чтение в Государственной Думе состоялось летом 1996г., а второе — летом 1997г. Столь длительный срок законотворческой работы объясняется не сложностью формулирования непосредственно текста законопроекта, а нарастающим критическим настроением в обществе к Закону 1990г., который уж слишком отчетливо нес в себе заимствования извне, чуждые российскому тысячелетнему опыту государственно-церковных отношений.

Широкая и шумная кампания против «иностранных религиозных организаций», «западных миссионеров», «тоталитарных и деструктивных сект», с 1993г. по нарастающей захватившая Россию, имела двоякое последствие. Во-первых, она существенным образом отразилась на самочувствии всех тех организаций, что произвольно, вне всяких религиоведческих критериев, отнесены были к «нетрадиционным» религиям. В высказываниях лидеров этих организаций вновь зазвучали мотивы ожидаемого административного давления на «неугодных» государству и «традиционным» церквам. Во-вторых, кампания против «нетрадиционных религий и церквей» вылилась в прямые требования к законодателям со стороны «традиционных церквей» и ряда общественно-политических организаций, внести в обсуждавший тогда законопроект нормы, ограничивающие деятельность «чужих» религий и церквей. Власть поддалась этому давлению и в текст Закона проникли как нормы ограничительного свойства, так и, должная быть чуждой всякому нормативному акту — идеология. На мой взгляд, в государственной политике в сфере свободы совести проявляются пугающие тенденции — заметное смещение в сторону «клерикального» государства, что может привести Россию к состоянию «духовной несвободы».

Подводя итоги ХХ-го века, хочу сказать, что я не разделяю воззрений тех, кто видит в дооктябрьском периоде (1917г.) некий идеал государственно-церковных отношений, а в советской эпохе — лишь «антирелигиозные гонения». На протяжении всего века в России шел, то нарастая, то приостанавливаясь и даже откатываясь назад, процесс демократизации государственно-церковных отношений. Это продвижение являлось результатом борьбы в обществе демократических сил, которые передавали из поколения в поколение, как эстафету, идеи свободы совести и вероисповеданий. В разные исторические периоды среди них были представители различных социальных слоев, политических партий, мировоззренческих групп населения: либералы и социал-демократы, кадеты и коммунисты, верующие и атеисты, диссиденты и партийно-государственные функционеры.

Сегодня настал черед современного поколения демократических сил России. Последние пятнадцать лет показывают, что и для них борьба за свободу совести остается актуальнейшей и вместе с тем непростой задачей. На пути к ее разрешению совершено, к сожалению, немало ошибок. Печально, что многие из них были вовсе «необязательны». Явились следствием либо элементарного незнания, либо самонадеянного отрицания, зачастую по идеологическим и политическим побуждениям, бесценного опыта предшествующих поколений.

В заключении хочу процитировать высказывание российского юриста А.Ф. Кони, относящееся к началу ХХ-го века, но и сегодня звучащее современно и своевременно «соединение политики и веры всегда приводило к дурным последствиям;…там, где церковь подчиняет себе политику, там…это вырождается в инквизицию; там, где политика подчиняет себе церковь, там церковь обращается в полицейское учреждение и несет службу городового в защиту веры и действует огнем и мечом…Потому нам необходимо совершенно откинуть соображения о политике и стоять исключительно на почве правовой».

Я за то, чтобы все вместе — верующие и неверующие, ученые и богословы, представители «традиционных» и «нетрадиционных» религиозных объединений, государственные чиновники и партийные функционеры — осознанно и последовательно реализовывали данный завет.