Вероисповедные реформы

в Государственной думе (1906–1917   гг.):

надежды, дискуссии и исторические уроки

Накануне

вероисповедных реформ

(1900–1906   гг.)

Российская империя в начале XX   в. оставалась конфессиональным государством, где существовала тесная связь между светской властью и государственной Российской православной церковью. Церковь была интегрирована в государственную систему в качестве одного из учреждений «полезных государству» и предназначенных «служить его целям». На нее было возложено исполнение ряда государственных функций, среди которых:

•  запись актов гражданского состояния

•  предоставление разнообразных сведений для земств, статистических и архивных комитетов, других гражданских и военных ведомств

•  сбор и учет пожертвований на государственные и общественные нужды

•  призрение неимущих и незащищенных слоев населения

•  управление не только духовными учебными заведениями (академиями и семинариями), но и низшими мужскими и женскими училищами, начальными школами

•  преподавание Закона Божьего как обязательного предмета в государственных и частных учебных заведениях

•  обслуживание религиозных потребностей верующих в армии и на флоте

•  работа в пенитенциарных учреждениях

•  обязанность мировоззренческой и нравственной цензуры

•  контроль за исполнением подданными религиозных предписаний и норм

•  проправительственная политическая пропаганда, борьба с инаковерием и инакомыслием, свободомыслием и атеизмом

•  миссионерство и религиозная проповедь в национальных районах с целью русификации населения.

Отношения между Русским государством и Русской Церковью, глубоко пронизанные «началами византинизма» с его идеологией симфонии (союза), закреплены были в специальной главе Основных государственных законов Российской Империи («О вере»). Российская церковь, которую возглавлял император Российский, признавалась «господствующей» и «первенствующей». Император, «как христианский государь», именно ее интересы обязан был защищать прежде всего. Система управления Церковью строилась на сочетании власти иерархии и светских бюрократов. Обер-прокурор, будучи «оком государевым» и непосредственно назначавшийся императором, имел неограниченные возможности влиять на высшие церковные структуры (Святейший Синод и подчиненные ему органы, епископат). По существу, именно он определял политику государства в отношении Православной церкви (См.: Документ №   1).

Используя религиозно-церковные структуры в своих политико-идеологических и социальных целях, государство в ответ создавало для Церкви условия наибольшего благоприятствования, поддерживая ее материально, организационно и морально. В правовом отношении интересы Российской церкви защищены были более чем тысячью статей в Своде законов Российской Империи.

Господствующее положение Православной церкви выражалось не только в особом характере ее управления, но и в ряде имевшихся у нее привилегий. Только Православная церковь имела исключительное право свободной проповеди среди населения, а миссионерство было вменено ей в обязанность. Было запрещено и даже уголовно наказуемо отпадение от православия. Переход из одного «терпимого» исповедания в другое требовал разрешения властей, а для официального оформления перехода в православную веру необходимы были лишь письменное заявление и регистрация в метрической книге. Сохранялась установленная еще в 30-х гг. XIX  в. разветвленная система льгот для православного духовенства, как «второго сословия» государства Российского: отмена телесных наказаний, освобождение от подушной подати и ряда повинностей, в том числе от военной служб и т.   д.

Церковь обладала широкими налоговыми льготами и имела монопольное право на производство и продажу церковных свеч, что составляло большую часть церковных доходов. Кроме того, обязанности по содержанию духовенства государством возлагались на верующих, устанавливая в правовой форме источники церковных доходов, как то: обеспечение земельными наделами и помещениями причтов, плата за обязательные требы, натуральные сборы в пользу причта и пр.

Государство также оказывало Церкви значительную материальную помощь, выплачивая пособия и государственные пенсии не только духовным лицам и причетникам, но и преподавателям, и воспитателям духовных учебных заведений. Особый порядок применялся в расследовании и разбирательстве гражданских и уголовных дел в отношении священников и духовных учреждений.

Свидетельствуют документы

Документ №   1

Основные законы Российской Империи

Глава седьмая «О вере»

Статья   62.

Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания.

Статья   63.

Император, престолом Всероссийскими обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной (ст.   62).

Статья   64.

Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния.

Статья   65.

В управлении Церковном самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного.

Статья   66.

Все не принадлежащие к господствующей Церкви подданные Российского Государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в Российской службе, или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной.

Статья   67.

Свобода веры присвояется не токмо Христианам иностранных исповеданий, но и Евреям, Магометанам и язычникам; да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование Российских Монархов и моля Творца вселенной о умножении благоденствия и укреплении силы Империи.

Статья   68.

Дела церковные Христиан иностранных исповеданий и иноверцев в Империи Российской ведаются их духовными властями и особенными правительствами, Верховною Властию к сему предназначенными.

Примечание:

Правила охранения веротерпимости и пределы ее подробно означены в Уставах по принадлежности.

Свод законов Российской империи. М., 1910. Кн.   1. Т.   1. Стб.   6.

***

В России сохранялось одно из наиболее тесных в сравнении с другими странами Европы переплетение религиозных и правовых норм. Само уголовное право подтверждало многие религиозные запреты и применяло меры церковного наказания (покаяние, заключение в монастырь). Законодательными нормами обеспечивалось исполнение подданными религиозных предписаний и обрядов.

Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений, Уложение о наказаниях, Уголовное уложение обеспечивали правовую охрану религии и Церкви, возлагая соответствующие обязанности на «места и лиц, имею-щих начальство по части гражданской или военной». Специальный раздел Уложения о наказаниях «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих оную постановлений», состоявший из 65   статей, предусматривал за данную категорию преступлений наказания от 4   месяцев тюрьмы до 15   лет каторжных работ. Действовал и особый епархиальный (консисторский) суд с достаточно широкой компетенцией. В сфере гражданского права ярко выраженный конфессиональный характер носило законодательство о браке и семье.

Безусловно, сформировавшийся и законодательно закрепленный союз Церкви и государства был обоюдожелательным. Каждая из сторон искала в нем для себя выгоды и стремилась его поддерживать и укреплять. Но, конечно, союз этот де-факто не был равноправным. И если государство было силой «ведущей», то Церковь – «ведомой». Формально российское законодательство признавало за подданными императора «свободу веры», то есть, право исповедовать и иные, неправославные, религии, что закреплялось в ст.   67 Основных законов. Но положение этих «терпимых» государством церквей, деноминаций, сект, религиозных общин и верующих различных исповеданий было неодинаковым. Христианские исповедания: Католическая церковь, Армяно-григорианская церковь  * , протестантские секты (менониты и баптисты) имели преимущества перед нехристианскими (иноверными) исповеданиями, к которым относились: иудаизм, мусульманство, буддизм, язычество. Всяческие препятствия чинились и так называемым иностранным религиозным организациям, к которым относились многочисленные протестантские формирования, в том числе Армия Спасения, пятидесятнические общины. Деятельность всех иных исповеданий, относившихся к числу «гонимых и преследуемых», была запрещена. Не признавалось государством и внеисповедное состояние своих подданных.

Организационные структуры и порядок управления, права и обязанности, а также иные стороны деятельности «терпимых» религий определялись и нормировались в Уставе духовных дел иностранных исповеданий (См.: Документ №   2).

Свидетельствуют документы

Документ № 2

Уставы Духовных дел иностранных исповеданий

Об управлении духовных дел христиан протестантского исповедания

Устав Евангелическо-Лютеранской церкви.

Статья 264

При общественном богослужении поются только такие духовные песни, которые с одобрения высшего начальства внесены в общее для всех Евангелическо-лютеранских приходов в Империи или в особое, для каждого консисторского округа, собрание церковных песней. Исключения из сего правила в особенных случаях допускаются с разрешения местных консисторий.

Об управлении духовных дел евреев

Статья 1299

Евреи могут отправлять общественные молитвы и богомоление в местах общей их оседлости. Никто не имеет права препятствовать им в том ни словом, ни делом.

Примечание 1.

Под именем общественного богомоления евреев разумеется собрание их при кивоте, заключающем в себе пять книг Моисеевых (Тора), в числе не менее десяти человек взрослых, т.   е. имеющих более тринадцати лет отроду.

Примечание 2.

Устройство молелен и хозяйственных при них правлений для вновь образовавшихся еврейских обществ, вне черты постоянной их оседлости, разрешается министром внутренних дел, по представлениям губернских начальств, на тех началах, кои установлены для существующих в городе С.-Петербурге, подобных учреждений

Примечание 3.

Духовные дела евреев в губерниях Царства Польского управляются на основании особых правил.

Статья 1301

Общественные молитвы и богомоление могут быть совершаемы только в особых зданиях, для сего определенных, а именно в синагогах (бес гакнейсыс) и молитвенных школах (бес гомедраш). Допустивший, без разрешения губернского начальства, в своем доме или ином, ему принадлежащем или им занимаемом помещении совершать публичное или общественное богомоление евреев, для совершения коего вне установленных мест требуется разрешение начальства, подвергается взысканию по законам уголовным.

Свод законов Российской империи.

М., 1910. Кн.   3. Ч.   1. Т. Х I . Стб. 30, 149–150.

В свою очередь, контроль за его исполнением, а также сбор необходимой отчетности возлагались на Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел (МВД). Департамент увольнял «духовных лиц», если деятельность их признавалась «вредной», контролировал духовные учреждения и монастыри, разрешал командировки и отпуска духовенства, учреждал новые приходы, давал разрешения на постройку культовых зданий и покупку недвижимости, ведал выплатой содержания духовенству и средств государственного казначейства и т.   д. При Департаменте состояла особая Раввинская комиссия, а непосредственно при МВД – «ученый еврей». Иными словами, и неправославные исповедания находились в тесной связи с государством и в зависимости от него  .

Нельзя не отметить и тот факт, что «религиозными проблемами» активно интересовался и занимался Департамент полиции МВД. Среди агентов охранки, наряду с журналистами, деятелями партий, офицерами, врачами, студентами во множестве были представлены священно-и церковнослужители, прежде всего государственной церкви.

Уже с конца X I X века вопрос о религиозной свободе в России оживленно дискутировался в обществе. Постепенно выявились три точки зрения  .

Одна – официальная – отрицала наличие в России каких-либо стеснений в вопросах веры. Ее защищали государственные и церковные круги. И те, и другие говорили о «симфонии» между государством и Православной церковью, и о необходимости сохранения существующих государственно-церков-ных отношений. Показательно высказывание обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева, который еще в 1888 г. в ответ на адрес евангельского Союза с просьбой к императору «разрешить религиозную свободу» заявил, что в России, как нигде, различные исповедания пользуются широкой свободой, а законы, ограждающие господствующее в России исповедание, необходимы, так как это «важнейший исторический долг России, потребность жизни ее». Эта позиция имела своих «охранителей» и среди крайних политических сил - черносотенцев, националистов. К примеру, «Московские ведомости» утверждали, что Церковь «пожертвовала собой», согласившись на установление государством рамок твердого социально-полити-ческого строя, основанного на союзе с Церковью, и «желать прекращения у нас союза государства с Церковью, это желать страшной по своим последствиям революции». А известный идеолог черносотенства протоиерей А. Восторгов, отрицавший в принципе права «инородцев» на вероисповедную свободу, писал: «Сознание простой пользы государственной должно подсказать нам, как опасно, как гибельно усиливать море мусульманства. как опасно иметь коснеющих в язычестве подданных, которые не связаны с государством и господствующей народностью никакими духовными связями»  .

Вторая точка зрения, которую разделяло преимущественно либеральное православное духовенство, представляла из себя «сочетание несочетаемого»: теоретически осуждались «стеснения» в вопросах веры, но признавалась целесообразность их существования на практике для «пользы» подданных, для народных масс, находящихся в «детском состоянии». В одной из своих проповедей архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий), оправдывая необходимость «педагогического вмешательства» государства в охранение Церкви от «лжеучений», говорил: «Если бы наша паства была оглашена в истинах своей веры, то можно было бы представить ее ей самой. Но наше государство, увлекшись во времена Петра и после целями чисто внешней культуры и государственной централизации, сузило, обезличило и даже наполовину затмило религиозное сознание и религиозную жизнь православного народа… Поэтому, забрав в свои руки народную совесть,… государство, оставаясь последовательным, должно ограждать православный народ от обмана, шантажа, экономического и физического насилия иноверцев»  .

Третью точку зрения исповедовали представители либеральных кругов, «терпимых» и «гонимых» религий, социал-демократического движения. Они заявляли об отсутствии в России свободы совести, о государственном насилии над убеждениями российских подданных. Наследуя во многом идущую с XIX столетия традицию видеть в Церкви и духовенстве «только полицейский институт подавления народных чаяний и поддержания самодержавия», они рассматривали союз Церкви с государством как проявление «реакционности» и «антинародности» церковного института, отказывая ему в общественной поддержке. Об этом в своих письмах к императору Российскому Николаю  II писал в начале XX  столетия Лев Толстой, об этом же неоднократно свидетельствовал в своих статьях известный общественный деятель К.К. Арсеньев (См.: Документ № 3).

Как ни старалась официальная пропаганда вместе с православной иерархией, но скрыть факт банкротства государственной церковной политики было невозможно. Представители правящей элиты, например, князь Волконский, выступая на религиозно-философских собраниях в Петербурге, говорил: «Введение начала государственности в Церковь противно смыслу Церкви: принципы государства – обособление, принцип Церкви – объединение. Насилие и принуждение в делах веры противны духу христианства. Церковь, в лоно которой можно войти, но выйти из состава которой воспрещается, атрофирует свою внутреннюю органическую силу. Обязательность исповедания господствующей религии влияет расслабляюще на общественную совесть. Свобода совести нужна для оздоровления совести на всех общественных ступенях»  .

Свидетельствуют документы

Документ № 3

Из письма Л.Н. Толстого императору Николаю  II

1902 г.

Ваши советники говорят Вам, что русскому народу как было свойственно когда-то православие и самодержавие, так оно свойственно ему и теперь, и будет свойственно до конца дней, и что поэтому для блага русского народа надо во что бы то ни стало поддерживать эти две связанные между собой формы: религиозного верования и политического устройства. Но, ведь, это двойная неправда. Во-первых, никак нельзя сказать, чтобы православие, которое когда-то было свойственно русскому народу, было свойственно ему и теперь. Из отчетов обер-прокурора Синода Вы можете видеть, что наиболее духовно развитые люди народа, несмотря на все невзгоды и опасности, которым они подвергаются, отступая от православия, с каждым годом все больше и больше переходят в так называемые секты. Во-вторых, если справедливо то, что народу свойственно православие, то незачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такой жестокостью преследовать тех, которые отрицают ее.

…Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в Центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с ней православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запреще-ния книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел.

Былое. 1917. № 1. С. 17, 18

Из статьи К.К. Арсеньева

1905   г.

Миллионы людей числятся православными, не исповедуя или даже никогда не исповедовав православного учения, не будучи или никогда не быв членами православной церкви. Таковы «упорствующие» бывшие униаты в Привисленском просьбах, исполнение которых они признают своим священным долгом, и нарушением закона, грозящим уголовною ответственностью и даже потерею духовного сана. Основываются новые семьи, не освященные браком; дети остаются не крещенными и не могут впоследствии доказать своего происхождения; больные, умирающие лишены религиозного утешения. Целые десятилетия продолжаются усилия покончить с этой аномалией, но она не остается не устраненной, скорее увеличиваясь, чем уменьшаясь. Что говорилось по этому поводу в официальных отчетах двадцать лет тому назад, то повторяется, почти без изменений, в последнее время. Это наводит на мысль, что средства не соответствуют цели.

Арсеньев К.К. Свобода совести веротерпимость. СПб., 1905. С. 281.

***

Правда, и в православной среде иногда раздавались критические высказывания в адрес сложившегося порядка взаимоотношения государства и Православной церкви, признавалась необходимость реформ в сфере государственно-церковных отношений. Об этом, к примеру, заявил профессор Казанской духовной академии И. Бердников, выступая на годичном собрании Академии в 1888 г. Он развивал идеи упразднения статуса государственной церкви и религии, необходимости признания религии частным делом подданных, правового равенства религиозных объединений; «десакрализации» государства и «разгосударствления» православной церкви. Позднее его речь была издана отдельной брошюрой, и на содержащиеся в ней идеи опирались в последующем многие участники освободительного движения  .

В самом начале XX  века, когда все с предельной очевидностью свидетельствовало о глубоком кризисе общественно-политической системы в России, правящие круги осознали необходимость скорректировать свою церковную политику. По указанию Николая II в 1902 г. начинается разработка Манифеста, в котором предполагалось обозначить основные направления преобразований во внутренней политике. Намечались они и в церковной политике, поскольку признавалась ее значимость в деле «охранения» основ существующего строя. В разработке манифеста ведущая роль отводилась МВД. Военный министр А.Н. Куропаткин в своем дневнике записал одну из бесед с министром внутренних дел Плеве, из которой мы можем узнать о приоритетах в деятельности данного министерства: «прежде всего надо приподнять значение Церкви. Вернуть церковному влиянию население. Увеличить значение прихода. Затем надо приподнять достаток сельского населения. Если эти цели будут достигнуты, то он [Плеве – М.О .] надеется остановить поток недовольства, протеста и даже открытой борьбы»  .

Кстати, о методах, которыми надеялся «утихомирить страну» министр внутренних дел хорошо сказал один из представителей либеральной интеллигенции В.М. Гессен: «Обыски и аресты, отдача под надзор полиции, лишение права на общественную службу, административная высылка и ссылка, употребление военной силы, массовые сечения, групповая материальная ответственность за ущерб, причиненный действиями отдельных лиц – эти и им подобные меры приобрели…воистину, какой-то повально эпидемический характер. Не хватало тюрем, жандармы измучились, сбились с ног. Почти вся Россия объявлена была на положении усиленной охраны, – на положении, которое, как известно, является сплошным отрицанием права на личную неприкосновенность «охраняемых». Никакая «умеренность» не спасала от тюрьмы, приближалось время, когда сознательному и честному человеку становится стыдно не быть преступником, стыдно жить на свободе»  .

В первых вариантах текста Манифеста намечалось: «деятельно продолжать начатые мероприятия к улучшению материального положения сельского духовенства и поднятия его значения в общественной жизни прихожан... Разработать условия, на которых могла бы быть расширена разумная свобода слова и совести, в согласовании оной с духом нашей Церкви и государственного строя». Предлагалось даже включить специальную статью о свободе совести. Но в окончательном тексте Манифеста (от 26 февраля 1903 г.) нет уже даже и обещаний разработать условия для «расширения» свободы совести. Все свелось к требованиям и обещаниям неуклонно соблюдать уже существующие законы  .

И лишь спустя более года, в указе «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» (от 12 декабря 1904 г.), заявлялось о необходимости устранить религиозные стеснения, расширить права вероисповеданий. В шестом пункте указа было записано: «Для закрепления выраженного нами в Манифесте 26 февраля 1903 г. неуклонного душевного желания охранять освященную Основными Законами Империи терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно и лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения»  .

Указ возлагал на Комитет министров задачу реализации намечавшихся преобразований. Его глава, С.Ю. Витте, становился главным и решающим движителем реформ. Сам он вспоминал впоследствии: «Я питал надежду, что если указ этот скоро будет приведен в исполнение, то значительно ослабеют неудовольствия, но, по обыкновению сначала я встретил апатию, затем интриги, а в заключение недоверие государя ко всем реформам, намеченным указом»  .

Все же реальные шаги в реформировании вероисповедной политики государство делает лишь под давлением внешних обстоятельств – начавшейся в январе 1905 г. первой русской революции. 17 января 1905 г. на аудиенции у Николая  II побывал министр земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолов, который в ранее поданной записке высказал свои соображения о необходимых реформах. Ему удалось буквально «вырвать» у царя повеление в развитие Указа от 12 декабря 1904 г. определить дополнительные вопросы к намеченным преобразованиям. Прочитав записку Ермолова и повеление Николая, С.Ю. Витте составил перечень первоочередных, по его мнению, проблем, о которых необходимо с царем «говорить откровенно»: «Война. Представительство (земс/кие/ соборы)…Провинциальное устройство. Единение п/равительст/ва. Церковь. Учебные заведения»  .

В соответствии с монаршей волей началась разработка указа «Об укреплении начал веротерпимости». О позиции Комитета Министров и его главы С.Ю. Витте мы можем судить по следующей записи, сделанной в Журнале Комитета Министров: «в области веры принуждение не должно быть допускаемо, а насильственное удержание кого-либо в том или другом вероисповедании не может почитаться явлением нормальным. Убеждения совести каждого человека не подлежат контролю со стороны государства до тех пор, пока они не выразились в каком-либо неправомерном деянии»  .

Участники Особого совещания, которые под началом С.Ю. Витте в течение января-марта 1905 г. продолжали обсуждать содержание и направленность вероисповедной реформы, признавали и факт отставания религиозного законодательства от современной жизни, и наличие административного произвола на местах в отношении верующих и религиозных общин неправославного исповедания. И потому в качестве своей первоочередной задачи Совещание признало необходимым «приступить к пересмотру постановлений законодательства о вере ...и привести действующие нормы в точное соответствие с современными условиями жизни и требованиями терпимости в делах веры».

Революционная ситуация позволила представителям различных религиозных направлений заявить о своих «претензиях» к религиозному законодательству. 8 января 1905 г. лидер евангельских христиан И.С. Проханов подал в МВД специальную записку об истории евангельского движения в России и переживаемых им трудностях  * . Она сопровождалась приложением документов и материалов о преследованиях евангельских христиан.

К разработке указа был привлечен и первенствующий член Святейшего Синода митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский). Он не возражал против расширения прав и свобод старообрядческих, сектантских и иноверных организаций и обществ, но считал, что это повлечет за собой «умаление» интересов и прав Православной церкви, и потому предлагал рассмотреть и положение Православной церкви. В поданной им записке «Вопросы о желательных преобразованиях и в постановке у нас православной церкви» предлагалось ослабить «слишком бдительный контроль светской власти», разрешить свободно приобретать имущество для нужд православных обществ, «дозволить» участие иерархов в Государственном Совете и Комитете Министров. Как эти, так и другие предложенные им меры должны были, давая «свободу» Церкви, упрочить ее союз с государством  .

Записка митрополита не понравилась С.Ю.   Витте. Стремясь максимально прояснить позицию правительства в отношении церковной реформы и ожидаемых от Церкви шагов, он внес на обсуждение Совещания свою записку «О современном положении православной церкви». В ней без обиняков Церкви было предложено освободиться от таких ей присущих «пороков», как «вялость внутренней церковной жизни», «упадок» приходов, «отчуждение прихожан от священников, бюрократизм церковного управления. Отдельно подчеркивалась неподготовленность православного духовенства к противостоянию с «неблагоприятными церкви умственными и нравственными течениями современной культуры», тогда как государству нужна была от духовенства и Церкви в целом «сознательная, глубоко продуманная защита его интересов».

Кстати, Витте обо всем судил не умозрительно, а на основании личного богатого опыта и тех донесений, что в изобилии поступали в правительство из губерний России. В одной из записок, пришедшей в феврале 1905   г. из Черниговской губернии от И.Н.   Неплюева с характерным для тогдашнего времени названием «О мерах борьбы по прекращению революционного движения» сообщалось: «Миряне настолько чужды христианского облика, что легко отторгаются от церкви, становятся врагами ее, бессильны противостоять антицерковным и антигосударственным влияниям, увлекаются атеистическими и революционными теориями… Ни семья, ни крестьянская община, ни приход, ни уезд, ни губерния не могут быть названы здоровой живой клеткой живых организмов церкви и государства, а быстро разлагаются»   .

Витте не только не отрицал значимость союза церкви и государства, но считал, что обе стороны кровно заинтересованы в нем. Но время, по его мнению, требовало внесения определенных изменений в основу этого союза, но так, чтобы «не ослаблять самодеятельности ни церковного, ни государственного организма». И если для государства это означало реформирование правовой основы государственно-церковных отношений, то для Православной церкви – реформу ее внутренней жизни, содержание и характер которой должны быть обсуждены и приняты на Поместном соборе.

Как видим, обе стороны признавали необходимость «обновления» союза между ними, шли навстречу друг другу, хотя и со взаимными претензиями.

Но в правительственном лагере и в среде православной иерархии было немало и тех, кто отрицал необходимость расширения религиозных свобод, всячески стремился приостановить ход вероисповедных реформ. Одним из них был обер-прокурор Святейшего Синода К.П.   Победоносцев. В своих воспоминаниях С.Ю.   Витте так об этом писал: «Когда приступили к вопросам о веротерпимости, то К.П.   Победоносцев, пришедши раз в неделю и усмотревши, что митрополит Антоний выражает некоторые мнения, идущие вразрез с идеей о полицейско-православной церкви, которую он, Победоносцев, двадцать пять лет культивировал в качестве обер-прокурора Святейшего синода, совсем перестал ходить в Комитет /Министров/ и начал посылать своего товарища Саблера»   .

Победоносцев лишь «сказался больным», но внимательно следил за развитием событий. Спустя некоторое время, посчитав, что наступил момент для решительного противодействия, он вступил в острую полемику с Витте и митрополитом Антонием. В своей записке «Соображения статс-секретаря Победоносцева по вопросам о желательных преобразованиях в постановке у нас православной церкви» он отверг все выдвигавшиеся ими предложения о реформах. Основание было одно – реализация предлагавшихся преобразований повлечет за собой не «обновление», а разрушение союза Церкви и государства, что равноценно гибели и для первой, и для второго   .

Все три записки – митрополита Антония, К.П.   Победоносцева и С.Ю.   Витте предполагалось обсудить на специально созванном заседании Комитета министров с тем, чтобы окончательно определить программу вероисповедных реформ. Но накануне дня заседания Победоносцев сообщил Витте, что император повелел изъять из ведения Комитета министров вопрос о церковной реформе и передать его для рассмотрения в Синод. Демарш Победоносцева, подкрепленный паническими письмами Николаю II , сделал свое дело – фактически органы власти устранялись от возможности влиять на ход предполагаемых реформ, которые теперь оставались исключительно под рукой обер-прокурора. Но и всемогущему обер-прокурору вскоре пришлось испытать разочарование. Неожиданно для него Синод в марте 1905   г. в специальной записке на имя царя испрашивал разрешения на проведение Поместного собора для избрания патриарха и решения назревших внутрицерковных проблем. По подсказке Победоносцева, Николай отклонил предложение о Соборе до «благоприятного времени».

В конфиденциальном письме обер-прокурора в Синод излагались причины, по которым и было принято решение о несвоевременности Собора:

«Намеченное определением Святейшего Синода от 18–22   марта сего года в самых общих чертах переустройство всего церковного управления, сложившегося в двухвековой период Синодального управления, представляет великую реформу, объемлющую духовную жизнь всей страны и возбуждает множество самых серьезных и важных вопросов, требующих предварительной обширной разработки, которая может быть совершена только при содействии людей глубокой осведомленности с историей Церкви вообще и существующим положением нашего церковного управления и притом стоящих на высоте разумения церковных и государственных интересов в их взаимодействии. Самое созвание поместного Собора нуждается в точном определении, на основании канонических постановлений в церковной практики, его состава, в установлении порядка рассмотрения и разрешения дел Собором и организации при нем временного руководственного и подготовительного органа работ. Участие на Соборе представителей клира и мирян, если бы таковое признано было необходимым, вызывает чрезвычайно трудный и сложный вопрос о выработке такого порядка для избрания представителей, который при применении его не вызвал бы неудовольствия, неудобств и затруднений»   .

Борьба в правительственном лагере и среди православной иерархии вокруг реформ, хотя и затрудняла выработку указа о веротерпимости, но остановить не могла. 17   апреля 1905   г., в день православной Пасхи, Указ публикуется в печати. Для своего времени это был огромный шаг вперед в развитии российского «религиозного законодательства». Впервые признавался юридически возможным и ненаказуемым переход из православия в другую христианскую веру; облегчалось положение «раскольников»: старообрядцам разрешалось строить церкви и молельни, открывать школы. Католикам и мусульманам облегчались условия строительства и ремонта культовых зданий. Провозглашалась свобода богослужений и преподавания в духовных школах на родном для верующих языке и т.   д.

Последующая разработка нормативных актов, которые способствовали бы реализации идей указа, была возложена на Особое совещание, созванное по представлению Комитета министров. Но, к удивление всех, царь утвердил его председателем известного реакционера графа А.П.   Игнатьева, который, к тому же параллельно председательствовал в другом совещании, ведавшем вопросами высшей государственной полиции. Такое совпадение трактовалось однозначно: не следует ожидать форсирования разработки предложений по вероисповедным реформам. И действительно, вскоре Совещание закончилось ничем, а собранный им материал был передан в министерство внутренних дел, откуда его изъял лишь П.А.   Столыпин.

Спустя месяц министерство внутренних дел направило в адрес губернаторов разъяснение относительно введения в жизнь норм указа. Из этого циркуляра мы видим, что власть по-прежнему сохраняла за собой возможность административного ограничения прав верующих и религиозных сообществ. «Если во вверенной вашему превосходительству губернии, – говорилось в циркуляре, – были изданы какие-либо правила, ограничивающие старообрядцев и сектантов в правах на государственную службу и общественную, то в точное исполнение Высочайших повелений правила эти должны прекратить свое действие, если только вы, милостивый государь, в виду соображений особливой важности, не признаете необходимым сохранить их в силе и на будущее время»   . Безусловно, губернаторы не преминули возможностью воспользоваться «соображениями особливой важности» и фактически свели «на нет» царский указ от 17 апреля 1905 г.

Публикация указа о веротерпимости поставила точку в долголетней карьере обер-прокурора К.П.   Победоносцев: он вынужден был подать в отставку. Сменил его князь А.Д.   Оболенский – представитель известного дворянского рода, прошедший бюрократическую школу на различных высоких постах в должностях управляющего Дворянским и Крестьянским поземельными банками, товарища министров внутренних дел и финансов. Он был весьма близким Витте человеком и положительно относилься к идее быстрейшего созыва Церковного собора. В середине декабря 1906   г. Николай принял трех митрополитов – Петербургского Антония (Вадковского), Киевского Флавиана (Городецкого) и Московского Владимира (Богоявленского) и имел с ними беседу о созыве Собора. По окончании аудиенции иерархи получили указание готовить и провести Собор «в ближайшее по возможности время».

Указ, безусловно, привнесший в общественную жизнь России новые элементы религиозной свободы, по-разному встречен был в различных общественных кругах. Православные иерархи рассматривали его как «покушение» на права господствующей Церкви и «унижение» ее перед иными вероисповеданиями. Обращаясь в закрытом письме к епархиальным архиереям, митрополит Антоний (Вадковский) следующим образом рисовал перспективу для деятельности православной церкви в новых условиях: «Новый закон, таким образом, для всех нас православных будет служить испытанием крепости нашей веры, твердости ее исповедания и нелицемерной преданности Церкви православной. Есть возможность думать, что доселе многие удерживались в Церкви внешними ограничениями. Теперь нет более таких преград, удерживающих немощных верой в ограде церковной. Теперь их может удержать в ней только слово пастырского вразумления и убеждения. Какое великое испытание нашей пастырской ревности! …Нельзя нам закрывать глаз своих от напряженной деятельности врагов Церкви православной. По местам они начали уже вести против нее усиленную и открытую борьбу, стараясь путем воззваний, подговоров, угроз и даже насилий отторгнуть от нее возможно большее число ее чад, несмотря на то, что Основной закон, воспрещающий склонять православных к отпадению, остается в силе и в настоящее время»   .

Действительно, после опубликования Указа началось массовое отпадение людей от государственной церкви. Сотни тысяч подданных Империи, ранее насильственно обращенных в православие, перешли, как писал в одной из своих статей известный общественный деятель Е.Н. Трубецкой, в «католичество, протестантство, во всевозможные раскольничьи секты и даже в мусульманство». И причиной тому, по его мнению, был не прозелитизм иноверных и инославных религиозных объединений, а тот факт, что «образ церкви поблек и омертвел в сознании самих наших иерархов. Для пастырей, которые видят условие спасения православия в том, чтобы удерживать свою паству в церкви насильственными средствами, она перестала быть живым телом Христовым и превратилась в мертвый внешний механизм»   .

В либеральных кругах Указ воспринимался лишь как один из первых необходимых шагов на пути утверждения в России свободы совести. Как писал М.А.   Рейснер, указ утверждал не всеобщую свободу совести, а представлял из себя лишь «временное изъятие из системы всеобщего гнета» той части верующего населения, что ранее жестоко преследовалось – отдельные направления «сектантства», католики, униаты, мусульмане, старообрядцы   . В публичных высказываниях представителей либеральных кругов все же господствовал скепсис относительно решительности государства реализовать обещания, ввести в стране свободу совести, отказаться от уголовно-административного преследования инаковерующих. Не устраивало либералов и то, что вместо свободы совести общество лишь «хотят осчастливить веротерпимостью», причем в отношении незначительного числа исповеданий. И, вместе с тем, сохранялось прежнее господствующее положение Православной церкви, ее тесные узы с государством, монополия на религиозную пропаганду и административное преследование инаковерующих (См.: Документ №   4).

Нет сомнения, что опасения эти были вполне оправданными. Уже в августе 1905   г. министр внутренних дел Булыгин издал специальный циркуляр о порядке регистрации вероисповедных переходов. Согласно ему, местный губернатор и «епархиальное начальство» получали широкие возможности «увещевания» переходящих из православия, расследования «генеалогического древа отпадавшего» или возвращающегося в «отцовскую веру». Административная волокита в значительной мере отбивала охоту всем тем, кто надумал вернуться в отцовскую веру, и фактически дезавуировала Указ 17   апреля.

Конечно, видение причин и оценки народной революции, возможные формы и способы ее «усмирения» у различных кругов были своими. Граф С.Ю.   Витте дает в воспоминаниях яркую характеристику общественной обстановки в России этого периода. Еще более резкую оценку ситуацию в стране и деятельности правительства давали политические партии, в частности, социал-революционеры (См.: Документ №   5).

Свидетельствуют документы

Документ №   4

Либералы об указе от 17   апреля 1905   г.

Административные распоряжения в их чрезмерном и исключительном развитии, ослабляя силу закона, как, например, и в данном вопросе о веротерпимости признаваемой и нашими основными законами, и указами монархов, – являются характерной особенностью современной русской жизни.

Астров   П. На пути к свободе совести   // Свободная совесть:

религиозно-философский сборник. СПб., 1906. С.   315

Свободы религии мы не имеем. Вместо нее нас хотят осчастливить «веротерпимостью». Вдумайтесь в значение этого слова. С точки зрения норм права и государственности нетерпимо все преступное. Лишь одно преступление, одну слабость… государство с давних времен нашло нужным отнести к категории «терпимости»… В новом тексте Основных законов брошено общее, но неопределенное выражение «свобода веры». В Указе же 17   апреля речь идет об «укреплении начал веротерпимости». И этим совершенно точно квалифицируется дух новых «освободительных законов». В них нет признания религии, ее свободы, а есть одна «терпимость».

А.   Карташев. Церковный вестник. М. 1906 . №   19. С.   401.

*** 

Мы не верим в совместимость начал этого указа со всем нашим строем, которому он так противоречит. Здесь возможно только одно из двух: или произойдет коренное изменение всего строя, и неизбежным и само собой разумеющимся последствием этой ломки в числе других личных прав явится и свобода совести, или же начала указа будут какими-нибудь «временными правилами» и министерскими указами искажены до неузнаваемости… Закрывать глаза на эту окончательную импотенцию бюрократического строя осуществить в полной мере хотя бы религиозную веротерпимость было бы преступным легкомыслием. Одно из двух: или указ 17   апреля есть лишь первый шаг в ряду коренных реформ, которые только и могут укрепить его начала, или же он, в лучшем случае, будет отнесен историей к числу несовершенных благих порывов».

С.Н.   Булгаков. Вопросы жизни: религиозно-общественная хроника. СПб., 1905. №   5. С.   504.

Свидетельствуют документы

Документ №   5

Из воспоминаний С.Ю.   Витте

Можно без всякого преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту, и что общий лозунг заключался в крике души: «Так дальше жить нельзя», другими словами, с существующим режимом нужно покончить. А для того, чтобы с ним покончить, явились борцы действия и мысли во всех без исключения классах населения, и не единичные, а исчисляемые многими тысячами. Большинство же, не двигаясь, совершенно сочувствовало действующим ... вся Россия была недовольна существующим положением вещей, т.   е. правительством и действующим режимом. Все более или менее сознательно, а кто и не сознательно, требовали перемены, встряски, искупления всех тех грехов, которые привели к безумнейшей, позорнейшей войне, ослабившей Россию на десятки лет. Никто и нигде искренно не высказывался в защиту или оправдание правительства и существующего режима.

Витте   С.Ю. Воспоминания. М., 1960. Т.   2. С.   552 – 554.

Листовка Тверского комитета

партии социал-революционеров (эсеров)

Извлечение

Правительство вот уже сколько лет ведет войну со всем русским народом, а в последние два-три года оно уже и совсем потеряло стыд и совесть и распоряжается по всей Руси как в неприятельской стране. Тысячами расстреливает и избивает оно народ русский, десятки тысяч томятся в тюрьмах и ссылке. И давно уже народ понял, что самый главный, самый злой его враг – это царское правительство .

Исторический архив. 1997. №   5–6. С.   118–119.

***

Монархические партии и союзы, например, Союз русского народа значительную долю ответственности за «анархию и беспорядки» возлагал на высших иерархов Церкви. Лидер Союза А.И.   Дубровин в письме первенствующему члену Святейшего Правительствующего синода митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию указывал: «при Вашем безмолвии и потакательстве рясофорным крамольникам, дело революции шло успешно: бунтовал «Потемкин», бунтовали запасные, бунтовали рабочие, бунтовали академии и семинарии, гибло народное достояние, поджаривая на горячих плитах русских патриотов-рабочих, расстреливали губернаторов, солдат казаков, полицейских. Шайки грабителей врывались среди белого дня в банки и общественные учреждения, в винные лавки и почтовые конторы, на фабрики и заводы, в магазины и жилища частных лиц и, нагло угрожая смертью, и часто зверски уб ивая, расхищали деньги и драгоценности… Русская жизнь целиком потекла под аккомпанемент револьверных выстрелов, и свист разрывающихся бомб »   .

Подавая царю доклад о ситуации в стране, и предлагая меры по ее стабилизации, Витте указывал на основную причину «волнений и смут». Она заключалась, по его мнению, в том, что нарушено «равновесие между стремлениями русского мыслящего общества и внешними формами его жизни. Россия переросла форму существующего строя. Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы»   .

Осенью 1905   г. в критической для самодержавия ситуации Николай   II вынужден был пойти еще на одну уступку, и подписал 17   октября Манифест, которым на правительство возлагалась обязанность «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов».

Манифест оказал воздействие на реформирование российского общества, по крайней мере, в трех направлениях: им положено начало пересмотру законодательных актов, регулирующих социально-политическое и национально-государственное устройство России; он стал правовой базой для образования легальных политических партий и начала преобразования государственно-церковных отношений.

Одной из первоочередных задач после издания Манифеста стала необходимость разработки нового избирательного закона, внесения поправок и дополнений в законодательные акты, определяющие состав, порядок формирования и полномочия Государственной Думы и Государственного Совета и их соподчиненность. Данная работа была поручена образованной 28   октября специальной комиссии («Особое совещание») под председательством члена Государственного Совета графа Д.   Сольского. С ноября 1905   г. по январь 1906   г. она провела десять заседаний, в которых особенно бурно обсуждался вопрос о привлечении в состав Государственного совета «выборного элемента» из наиболее «устойчивых по взглядам и направлениям слоев населения».

Вполне естественно, что речь зашла и о духовенстве. Большинство членов Комиссии поддерживало идею включения в состав Государственного Совета представителей от Православной церкви. Лишь очень немногие высказывали иное мнение. В частности, известный правовед, член Государственного Совета Н.С.   Таганцев считал, что в разрешении этого вопроса следует исходить из «государственной, а не из политиканствующей» точки зрения. Многообразие вероисповеданий, присущих народам России, требовало учесть их интересы и обеспечить представительство в высших органах власти (См.: Документ №   6).

Свидетельствуют документы

Документ №   6

Из воспоминаний Н.С. Таганцева

Конечно, если слой духовенства признается одним из устоев государства, то именно у нас в России при разноверном составе населения нельзя было забыть прежде всего инославные вероисповедания, в особенности наиболее культурные из них.

Нельзя было в виду Царства Польского устранить представителей католического духовенства, а ввиду Прибалтийских губерний представителей протестантизма. Нельзя было также забывать наших воистину страстотерпцев – старообрядцев. Из представителей же иноверного духовенства нельзя было исключить магометанское духовенство – и по численности магометан в Империи, и по консервативной устойчивости его духовенства. То же нужно сказать и о представителях 6-ти миллионного еврейства. Конечно, их представителями не могли быть казенные раввины, ничего общего не имеющие с представителями религиозных верований и вековых религиозных преданий народа, ищущего и поныне землю обетованную, провозглашенную и обещанную ему Иеговой, в блеске молний и среди раскатов грома.

Все эти группы разносторонних верований во Вседержителя Творца и Его всеустраяющего Промысла могли дать представителей, не только устойчивых в охранении заветов религиозных преданий, но и близко знакомых с нуждами и чаяниями, наполняющими умы и сердца многомиллионного населения разноверной Империи».

Таганцев   Н.С. Пережитое. Учреждение Государственной Думы

в 1905–1906   гг. Пг., 1919. С. 113–114.

***

Подготовленные Комиссией Сольского проекты законов в феврале 1906   г. вынесены были на окончательное обсуждение Особого совещания в Царском Селе под председательством Николая   II. Из воспоминаний Н.С.   Таганцева явствует, что, когда зашел разговор о представительстве духовенства, то присутствующие – министры, члены Государственного Совета и иные высшие сановники были единодушны. Даже не возникала мысль, что наряду с представительством государственной Церкви может существовать, хотя бы в самом минимальном виде, представительство иных религий и церквей, признаваемых Основными законами Российской империи. Таким образом, не были учтены интересы тех миллионов российских подданных, которые согласно законам (ст.ст.   66, 67) «пользовались свободою веры», не говоря уже об игнорировании интересов «нетерпимых» государством «раскольников» и «сектантов». В итоге решено было допустить в Государственный Совет только представителей Русской церкви: три – от черного, и три – от белого духовенства. Спор возник только при обсуждении порядка выборов представителей Церкви, и спорили о том, как смотреть на эти выборы: с государственной или канонической точек зрения. Восторжествовало первое мнение – считать выборы актом государственного строительства, но порядок выборов был принят в компромиссной форме: он определялся Святейшим синодом, а утверждался императором.

Одновременно в эти же месяцы в обстановке строжайшей секретности велась работа над новой редакцией Основных законов Российской империи. Первоначальный проект готовила Государственная канцелярия. Он представлял собой компиляцию различных европейских конституций, и предусматривал за законодательными палатами достаточно широкие полномочия. В нем была и такая новация, как специальная глава «О правах российских подданных». Среди упоминавшихся в нем прав, было право на свободу совести и вероисповедания. Специальные статьи провозглашали равенство перед законом всех подданных, независимо от происхождения и вероисповедания; уравнивали в правах подданных как исповедовавших господствующую религию, так и «инородцев».

В конце февраля проект поступил в Совет Министров. Любопытно, что Витте советовал сопоставить этот текст с конституциями Пруссии, Австрии, Японии, чтобы заимствовать оттуда «полезные консервативные элементы». И, действительно, проект Канцелярии, обсуждавшийся в течение марта, подвергся столь существенным изменениям, что можно говорить о рождении фактически второго проекта законов – Министерского. Он носил сугубо «ограничительный» характер, ставил под сомнение целесообразность включения главы «О правах подданных» и отвергал какое-либо «расширение» прав подданных.

В специально подготовленной на имя Николая и подписанной членами Совета министров мемории предлагалось применительно к главе о правах подданных «в видах ближайшего согласования правил об основных правах и обязанностях российских подданных с современными условиями жизни нашего государства исключить из подлежащей главы некоторые, не отвечающие этой цели, статьи и восполнить оную особою статьею, подтверждающей свободу совести на основании указа Вашего Величества от 17 апреля 1905 г. об укреплении веротерпимости»  .

20 марта С.Ю. Витте представил этот проект Основных законов императору. Сам председатель Совета Министров при этом предложил основную статью о религиозной свободе в следующей редакции: «Российские поданные пользуются свободою вероисповедания по велениям своей совести. Условия перехода из одного вероисповедания и вероучения в другое определяются законом».

На седьмое апреля Николай II назначил третье секретное совещание в Царском Селе для обсуждения обоих проектов. Оно продолжалось несколько дней. Приглашены были Великие князья, министры, несколько членов Государственного Совета и другие высшие чиновники. Ряд участников предыдущих Совещаний, продемонстрировавших свою либеральную позицию, приглашены не были.

Среди собравшихся проявились две позиции. Одна, ее излагал И.Л. Го-ремыкин, заключалась в отрицании необходимости включения в Основные закона главы о правах подданных. Сторонники другой, например, Д.М. Со-льский, С.Ю. Витте, отстаивали включение, хотя и с различной мотивировкой данной главы. Однако полнокровного обсуждения содержания второй главы не было. Большинство присутствовавших даже и не помышляло о «возвращении» изъятых Советом министров статей «о правах». Не подлежала обсуждению и глава «О вере»  .

К середине апреля закончились выборы большей части депутатов Государственной Думы первого созыва. Победу одерживала конституционно-демократическая партия. Негласно проект Основных законов передан был для обсуждения частному совещанию либералов, в состав которого входили лидер кадетов П. Милюков, профессор С. Муромцев, лидер партии демократических реформ профессор М.  Ковалевский и представитель земства Ф. Голо-вин. Их отношение к официальному законопроекту было отрицательным. От имени партии кадетов представлен был альтернативный проект. В его третьей главе «Об основных правах граждан» статьи о свободе совести выглядели следующим образом:

«Статья 6.

Все русские граждане равны перед законом. Различие происхождения и вероисповедания не может иметь своим последствием неравенство гражданских или политических прав и обязанностей.

…Статья 18

Каждому обеспечивается свобода совести. Посему никто не может быть ни преследуем за исповедуемые им верования или убеждения, ни понуждаем участвовать в обрядах какого-либо вероисповедания.

Статья 19

Никому не может быть возбранено выйти из состава вероисповедного общества, к коему он принадлежит.

Статья 20

Все вероисповедные общества, существующие в империи, пользуются в одинаковых для всех них пределах, установленных законом, свободою богослужения и отправления своих обрядов»  .

Идеи лидеров кадетской партии, как и альтернативный проект в целом, были отвергнуты. Накануне открытия заседаний Государственной Думы Николаю II был представлен окончательный вариант, исполненный по его поручению небольшой группой лиц из ближайшего окружения. Он был утвержден Николаем II 23 апреля, за четыре дня до открытия заседаний Думы. Без изменений, лишь с незначительными редакционными поправками осталась глава «О вере», определявшая взаимоотношения государства и Православной церкви и обеспечившая ее особое положение и привилегии. В главе же «О правах и обязанностях российских подданных» сохранилась лишь одна статья (81), касавшаяся вопросов веры и гласившая: «Российские подданные пользуются свободою веры. Условия пользования этою свободою определяются законом». Однако статья эта без четко и конкретно разработанного законодательства обречена была оставаться всего-навсего декларацией, отнюдь не гарантирующей прав граждан в выборе религии. Разработка законопроектов по конкретным направлениям религиозного законодательства была возложена на министерство внутренних дел.

Либеральная интеллигенция откликнулась на принятую редакцию Основных законов с раздражением и сарказмом. В журнале «Московский еженедельник» была опубликована своеобразная сатира на «права», провозглашенные в новой редакции Основных законов:

«1. Все российские граждане равны перед законом.

Примечание:

Из сего изъемлются евреи, католики, конституцио налисты-демократы и прочие лица, образ мыслей коих, представляется сомнительным .

… 4.  Торжественно провозглашается полная свобода вероисповедания.

Примечание:

Из сего изъемлются вероучения, с православием несогласные» .

Как видим, государство даже в условиях революции продолжало ориентироваться на сохранение особых отношений с Российской православной церковью, и стремилось опереться на нее в период политической нестабильности. Не предполагалось вводить какие-либо принципиальные изменения ни в целом в вероисповедную политику, ни в положение всех других религиозных объединений.

Вместе с тем, российское общество, можно сказать, впервые получившее возможность публичного обсуждения вероисповедных проблем, было предрасположено к более радикальным шагам. Периодические партийные, общественные и частные издания были переполнены статьями на эти темы. В них возможность проведения вероисповедных реформ жестко увязывалась с политическими преобразованиями в стране. Под особенным огнем критики оказался исторический девиз последних столетий российской власти: «Православие. Самодержавие. Народность», который, по мнению оппозиционных партий, представлял «символ политического строя бесповоротно отошедшего в вечность». В журнале «Московский еженедельник», где во множестве печатались авторы, симпатизировавшие кадетским воззрениям, об этом говорилось следующим образом: «православие, религиозный кодекс, внешняя ненарушимость которого охраняется светским главой церкви при помощи полиции и жандармов. С помощью самодержавия этот девиз выражался в том, что все иноверные и даже инославные народы подвергались ограничениям в правах, которые упразднялись сейчас же, как только данное лицо внешним образом принимало православную личину. Благодаря этому, никто не мог добровольно из православия уйти, самое православие приобретало в качестве новых сынов церкви недостойных лицемеров, а вся религиозная жизнь народа задерживалась в своем развитии  .

Политические партии, бурно нарождавшиеся в 1905–1906 гг., и число которых достигало по некоторым оценкам около 40, в своих программных документах и на страницах партийной прессы фиксировали неразрешенность «религиозного вопроса», наличие «стеснений» и «несвободы» в вопросах веры, предлагали свое в u дение разрешения этого вопроса. Документальные материалы партий, союзов и движений, собранные В. Ивановичем  , представлены в таблице (См.: Таблица № 1). Партии разделены на три группы. К первой относятся те, что выступали за сохранение в России абсолютистской монархии; ко второй – за конституционную монархию, и третьи – за демократическую республику. Знак плюс (+) в таблице означает наличие в программных документах или уставах того или иного положения, касающегося решения «религиозного вопроса».

Таблица № 1

Программные положения российских партий и союзов  *

***

Сравнительный анализ показывает, что большинство партий выступало за равенство граждан вне зависимости от их вероисповедной или сословной принадлежности, за свободу совести и вероисповеданий. Достаточно распространенным было требование конфискации или выкупа монастырских и церковных земель, что отражало господствующее среди крестьянства настроение.

Программные положения партий в вопросах свободы совести в основе своей ориентировались на изменение церковной политики государства: отказ от традиционного союза с Православной церковью, уравнение в правах всех вероисповеданий и равные их отношения с государством. В целом они укладывались в буржуазную модель вероисповедной государственной политики и призывали к переходу от «конфессионального государства» к государству «светскому». Более радикальные требования – отделение церкви от государства и школы от церкви – включались в программы социалистических и некоторых других партий (Радикальная, Умеренно-прогрессивная, Свободомыслящих).

Лишь незначительная часть партий, ориентирующихся на сохранение в России абсолютистской монархии, выступала за незыблемость союза между Православной церковью и государством, сохранение за Церковью всех ее прав, привилегий и первенствующего положения.

В ходе выборов в Государственную Думу все партии, выставлявшие своих кандидатов, обещали разрешить безотлагательно и вопрос о свободе вероисповеданий. Все они обнародовали свои предложения и программы по этому вопросу, стремясь тем самым привлечь избирателей. К примеру, в разделе об основных правах граждан программы кадетов, одной из популярных на тот момент партий, говорилось:

«1. Все российские граждане, без различия пола, вероисповедания и национальности, равны перед законом. Всякие сословные различия и всякие ограничения личных и имущественных прав поляков, евреев и всех без исключения других отдельных групп населения должны быть отменены.

2. Каждому гражданину обеспечивается свобода совести и вероисповедания. Никакие преследования за исповедуемые верования и убеждения, за перемену или отказ от вероучения не допускаются. Отправление религиозных и богослужебных обрядов и распространение вероучений свободно, если только совершаемые при этом действия не заключают в себе каких-либо общих проступков, предусмотренных уголовными законами. Православная церковь и другие исповедания должны быть освобождены от государственной опеки»   .

Утверждение новой редакции Основных законов совпало с отставкой Витте, ставшей возможной под давлением объединившихся правых сил, жаждавших политического реванша со времен принятия октябрьского Манифеста о свободах. Нежелание этих сил продолжать реформирование вероисповедной политики Витте объяснял тем, что «фактическое проявление революции скопом подавлено». В докладе Николаю  II с просьбой об освобождении от должности премьер-министра он, разъясняя свою позицию, писал: « По некоторым важнейшим вопросам государственной жизни, как, например, крестьянскому, еврейскому, вероисповедному и некоторым другим, ни в Совете Министров, ни во влиятельных сферах нет единства. Вообще, я не способен защищать такие идеи, которые не соответствуют моим убеждениям, и потому я не могу разделять взгляды крайних консерваторов, ставшие в последнее время политическим кредо министра внутренних дел» .

Витте был сменен консерватором И.И. Горемыкиным, который должен был сыграть роль «ушата холодной воды» для общества.

Первая

Государственная Дума

27 апреля – 8 июля 1906 г.

27   апреля 1906   г. открылись заседания Первой в истории России Государственной думы. Среди ее 499   членов 18   представляли Русскую православную церковь: 16   священников и 2   епископа.

Ведущей политической силой Думы была кадетская партия, представленная 172 депутатами (34,9% от общего числа). Это был цвет российской интеллигенции: профессора, преподаватели, ученые, публицисты, адвокаты. Накануне открытия Думы, 21–25 апреля, III  съезд кадетской партии признал в качестве важнейшей задачи ближайшей думской сессии рассмотрение законопроектов, касавшихся неприкосновенности личности, равенства подданных, устранения национальных, сословных и религиозных ограничений. Создана была даже специальная комиссия из членов ЦК партии и членов парламентской фракции, к участию приглашены были видные юристы для разработки соответствующих законопроектов.

Кадеты с первых заседаний инициировали внесение ряда законопроектов, значительного числа запросов в адрес правительства и местных властей. Однако думцы сразу же столкнулись с тем, что правительство, возглавляемое консерватором И.Л. Горемыкиным, «игнорировало» Думу. Он сам и его министры по его наущению не ходили в думские заседания, отправляя туда своих помощников. В отличие от думцев, у правительства не было какого-либо конкретного плана законодательных работ, и потому оно не внесло на рассмотрение ни одного сколь-либо принципиального законопроекта. В лучшем случае предлагались к рассмотрению третьестепенные законопроекты, не касавшиеся коренных вопросов революции: крестьянский, национальный, вероисповедный, рабочий.

Уже 12 мая представители кадетской фракции внесли для обсуждения законопроект «О свободе совести». Это был первый партийный документ по данному вопросу, предложенный в качестве законопроекта. В законопроекте последовательно осуществлялся демократический принцип свободы совести (См.: Документ № 7).

В Объяснительной записке к законопроекту лидеры партии убедительно доказывали, что и в прошлом, и в настоящем Россия жила и живет «под режимом несвободы совести». Попытки царского правительства в предшествующие несколько лет устранить из религиозно-церковной жизни наиболее нетерпимые «стеснения» и «ограничения» и реализовать на практике положения указа 17 апреля и манифеста 17 октября 1905 г., не принесли положительного результата. А потому для народных избранников борьба за обеспечение принципа свободы совести в жизни российского общества должна стать делом первостепенной важности. По мнению кадетов, следовало бы принять закон как своего рода манифест о свободе совести, определяющий принципы государственной церковной политики и лишь затем, на его основе, рассматривать и принимать законы, регулирующие те или иные конкретные практические стороны деятельности религиозных организаций различных направлений.

Но была и другая позиция. Министерство внутренних дел, которому правительством было поручено проведение реформ в вероисповедных вопросах, не видело необходимости в издании общего закона о свободе совести, а предполагало рассматривать законопроекты по отдельным конкретным сторонам религиозного законодательства. На первый взгляд такой прагматизм мог показаться предпочтительным. Однако на самом деле он был губительным для всяких попыток реформирования отжившего законодательства и преодоления административной практики, поскольку не имел ясной, понятной и принимаемой всеми (государством и обществом) цели.

Государство не случайно не желало концептуального обсуждения смысла, принципов и целей предлагаемых вероисповедных реформ, так как при этом тотчас же становились бы очевидными противоположные векторы намерений государства и демократического общества. Правительство, при всех обещаниях расширить и утвердить свободу совести, на самом деле стремилось всеми силами сохранить статус-кво в государственно-церковных отношениях, отказаться лишь от наиболее одиозных пережитков религиозного законодательства. Содержание термина «свобода совести» по-прежнему сводилось исключительно к «веротерпимости», т.   е. к сохранению государственной церкви и покровительству ей, при обещании некоторого смягчения политики в отношении иных религиозных объединений.

Свидетельствуют документы

Документ № 7

О свободе совести Законопроект фракции

конституционно-демократической партии

12 мая 1906 г.

1. Каждому гражданину Российской империи обеспечивается свобода совести. Посему пользование гражданскими и политическими правами не зависит от вероисповедания, и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждение в делах веры.

Примечание.

Все узаконения, ограничивающие гражданские и политические права лиц, принадлежащих к тем или иным вероисповеданиям, отменяются .

2. Все существующие и вновь образующиеся в Российской империи вероисповедания пользуются в одинаковой мере свободой богослужения и отправления религиозных обрядов, а также проповедования и распространения своих учений, поскольку при осуществлении этой свободы не совершается деяний, предусмотренных общими уголовными законами.

3.  Никто не может быть силой государственной власти принужден принадлежать к какому-либо исповеданию или исполнять обязанности, вытекающие из принадлежности к какому-нибудь вероисповедному обществу, или совершать религиозные действия, или участвовать в обрядах какого-нибудь вероисповедания.

4. Никто не может отказаться в силу своих религиозных убеждений от исполнения гражданских или политических обязанностей, кроме случаев, точно в законе указываемых.

5. Всякий, достигший 17-ти летнего возраста, может выйти из состава вероисповедного общества, к которому он принадлежит; несовершеннолетний, не достигший сего возраста, воспитывается в том вероисповедании, в коем пожелают его воспитывать родители.

Примечание.

В случае, если родители принадлежат к разным вероисповеданиям, от их соглашения зависит выбор вероисповедания, в коем воспитываются их дети. Если такового соглашения достигнуто не будет, то дети мужского пола воспитываются в исповедании отца, а дети женского пола – матери.

6. Особый закон определяет порядок ведения актов гражданского состояния.

7. Особые узаконения определяют преподавание вероучения. Эти узаконения не должны противоречить началам свободы совести и равенства вероисповеданий.

Государственная Дума. Второй созыв.

Обзор деятельности комиссий и отделов. СПб., 1907. С. 548.

***

Совсем иное содержание вкладывалось в термин «свобода совести» ведущей на тот момент оппозиционной партией – конституционно-демократи-ческой. Один из ее идеологов А.К. Дживилегов писал: «Свобода совести есть дальнейшее развитие принципа веротерпимости, который непременно предполагает существование государственной церкви, пользующейся особым покровительством (запрещение менять религию господствующей церкви и проч.), причем остальные религии только не преследуются. Свобода совести предполагает признание государством следующих положений: каждый имеет право свободно выбрать себе религию, основать новую религию, переходить из одного вероисповедания в другое; каждый имеет право публично отправлять богослужение и говорить проповеди в духе исповедуемой им религии; никто не подвергается ограничениям политических и гражданских прав за принадлежность к той или иной религии. В этом виде свобода совести осуществлена во всех конституционных государствах. Высшее выражение свободы совести – это отделение церкви от государства, существующее в Соединенных Штатах, Мексике и некоторых швейцарских кантонах, подготовляющееся во Франции и осуществленное с некоторыми ограничениями в Голландии и Бельгии»  .

К слову, такое понимание свободы совести было свойственно и абсолютному большинству других оппозиционных партий (См.: Документ № 8).

Хотя Первая Государственная дума, проработавшая всего лишь 73 дня и распущенная царем, так и не успела приступить к рассмотрению вероисповедных законопроектов, все же тема религиозной свободы прозвучала в ее пленарных заседаниях.

Так, 5 июня на пленарном заседании Думы обсуждалось предложение о принятии законов о гражданском равенстве. От имени кадетской партии выступил Ф.Ф. Кокошкин, который настойчиво требовал устранить привилегии одних сословий и ограничения других в правовой, национальной сферах, обеспечить равенство полов. При этом, касаясь вероисповедных проблем, он заявил: «Есть еще другая область, в которой также господствует неравенство, в которой оно сказывается также острым образом, быть может, еще даже острее, чем в группе предыдущей (сословное неравенство – М.О .). Это то неравенство, которое создается нашим законодательством на почве национальной и религиозной. У нас, господа, существует то, чего не существует ни в одном культурном государстве мира. У нас существует средневековый варварский пережиток – ограничение прав отдельных национальностей или лиц отдельного вероисповедания»  .

Свидетельствуют документы

Документ № 8

Российская печать

о свободе совести и веротерпимости

1905–1910 гг.

Веротерпимость, по самому смыслу этого слова, предполагает отсутствие преследований за веру, отсутствие ограничений и cтеснений, обусловленных вероисповедными различиями. Она возможна и при существовании господствующей церкви, лишь бы только лицам других вероисповеданий предоставлено было, говоря языком наших Основных законов, «свободное отправление их веры и богослужения по обрядам оной».

Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость. СПб., 1905. С. 280.

Под свободой совести разумеют свободу исповедовать какие угодно религиозные убеждения, свободу даже вовсе не иметь этих убеждений. Таким образом, свобода совести впервые устанавливает, что дело религии, или, точнее говоря, религиозного чувства – есть частное, личное дело каждого человека и никакая власть – ни государство, ни духовенство той или другой религии, ни какое-либо общественное учреждение – не вправе вмешиваться в религиозную жизнь человека.

А. Орлов. Церковь и государство. СПб., 1910. С. 23.

Государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью. Всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой, т.   е. быть атеистом… Никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований совершенно недопустимы. Всякие даже упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть безусловно уничтожены. Не должно быть… никакой выдачи государственных сумм церковным и религиозным обществам, которые должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников.

В.И. Ленин. Полн. собр. соч., Т. 12. С. 143–144.

***

Последовавшее вслед за этим обсуждение показало, что идеи отмены существовавших жестких ограничений по признакам национальной, вероисповедной или сословной принадлежности и установления в России гражданского равенства нашли самый широкий отклик у депутатов. Они воспринимались, как самоочевидные истины, которые следовало не доказывать, а практически реализовывать в жизни России, в том числе и через принятие соответствующих законов   .

Либеральная печать, подводя итоги деятельности Первой Думы в вопросах реформирования вероисповедного законодательства, отмечала, что нельзя мириться с половинчатым решением, предлагаемым властью. По ее мнению, нужно не просто расширение уступок в пользу требования веротерпимости, а «нужен разрыв» с прежними политическими традициями, видевшими в союзе Церкви и государства оплот и основу строя. Подчеркивалось, что исходным пунктом новой политики государства в вероисповедных вопросах должен быть принцип свободы совести, как неотъемлемое право человека и гражданина  .

Роспуск Государственной думы, согласно указу императора, произошел 8 июля 1906 г. То была реакция правительства и императора на требования Думы удовлетворить предложения народных представителей о введении всеобщих выборов, личной ответственности министров, о гарантии гражданских свобод, включая право на забастовку, отмене смертной казни, полной политической амнистии, проведения аграрной реформы и, наконец, на вотум недоверия правительству и требования его отставки.

Дума была распущена с нарушением действующего закона о выборах, согласно которому вместе с роспуском объявлялась и дата новых выборов.

Этого не было сделано по политическим соображениям. Новый премьер-министр П.А. Столыпин, пришедший на смену И.Л. Горемыкину, тянул время для создания коалиции с думскими фракциями, чтобы иметь возможность проведения собственных законопроектов. Период затянулся на восемь месяцев, что помогло в рамках правительства подготовить законопроекты по наиболее важным государственно-общественным вопросам и тем попытаться перехватить инициативу у думцев, показать, что правительство дееспособно. Переговоры с наиболее влиятельными политическими партиями и общественными лидерами на предмет их вхождения в состав правительства не принесли успеха. Тогда был взят курс на «очищение пространства» от неугодных путем арестов и административной ссылки видных деятелей предшествующей думы, а также на создание проправительственной прессы и масштабные гонения на оппозиционные издания.

Одновременно власть искала дополнительные возможности для «призвания» православного духовенства в Думу. Активное участие духовенства в предстоящих выборах во вторую Думу стало и заботой Синода. Митрополит Антоний (Вадковский) в августе 1906 г. в особом письме епархиальным архиереям так  излагал официальную позицию Церкви в связи с участием духовенства в выборах:

«Накануне великого дела выборов в государственную Думу, к участию в которых Державною волей призвано и духовенство, особенно важно направить пастырей ко благу народа и государства. Многие будут приходить к ним, многие будут сулить им и народу все блага земные, лишь бы они подали за них свой голос и к тому же побудили свою паству. И трудно будет пастырю разобраться среди политических распрей и партийных споров. Но нам надлежит указать, что у них есть высшая, непреходящая мера, которой измеряется всякое деяние человеческое. Не на слова, не на обещания, не на широковещательные политические программы пусть обращают они внимание свое, а лишь на то, держит ли приходящий к ним в сердце своем христианский закон любви и правды, соблюдает ли он этот христианский закон в жизни своей и радеет ли о благе Церкви и Отечества. С этим высшим руководством пастырь может смело идти в самый водоворот жизни народной, в уверенности, что он не только сам не ошибется, но и многих колеблющихся и заблудших возвратит на путь спасения, и силой любви своей явится победителем в духовной борьбе со злом, подтачивающим все вековые устои жизни русского народа»  .

В междудумье Совет министров принял несколько решений по вопросам свободы совести. В частности, постановления – «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов»», «Об изменении временных правил относительно секты мариавитов», «О ведении книг гражданского состояния», «Об утверждении временных правил узаконения браков нехристианских исповеданий».

Первый из указанных актов был принят 17 октября 1906 г., что подчеркивало его политическое значение. То была надежда правительства через дарование свобод старообрядцам и «сектантам» вызвать к политической жизни социальный слой, который будет во всем опорой правительства и его реформ. Воспринят данный закон был по-разному. Если официальные власти его поддержали, то кадеты указывали на то, что поскольку он принят на основании ст. 87 Основных законов, то имеет характер временной меры, а, следовательно, имел весьма непрочный и неясный статус, да и таил он в себе много возможностей для административного произвола.

Отрицательной была реакция крайне правых прессы и политических сил. Газета «Колокол» писала: «Если законопроект пройдет, то законопрожектеры департамента министерства внутренних дел по существу не менее повинны будут в крови праведницы – России, чем бомбометатели. Подлаживаясь к «духу времени», они в угоду 2-м миллионам отступников и интеллигентскому безверию, оскорбляют сто миллионов православного населения, или же по принципу «после нас хоть потоп» – пускают на государственное распутье великую нацию, в которой понятие долга, присяги, повиновения власти и всякой другой гражданской порядочности основано только на святой вере»  .

Вторая

Государственная Дума

20 февраля 1907  г. – 3  июня 1907  г.

20 февраля 1907 г. открылись заседания Государственной думы второго созыва. Среди ее 509 членов были уже 22 представителя Русской церкви: 20 священников и 2 епископа.

Шестого марта в Думу прибыл новый председатель Совета министров П.А. Столыпин. В своей программной речи премьер охарактеризовал «реформы последнего времени» в России «перестройкой» всего государственно-национального бытия. Она должна, по его убеждению, превратить Россию в недалеком будущем в правовое государство, где главенствует писаный «закон», а не воля «отдельных лиц». Он призвал депутатов всемерно содействовать принятию необходимых России законов. Этих, как выразился Столыпин, «материальных норм», которые только и могут определить и установить «твердые устои новоскладывающейся государственной жизни России».

Представляя правительственные законопроекты по различным областям экономической, социальной и политической жизни, Столыпин остановился и на вероисповедной политике государства. Он признал, что эта сфера, как никакая другая, нуждается в срочных реформах, поскольку явственно обнаружился правовой вакуум. Хотя свобода совести возвещена Указом от 17-го апреля и Манифестом от 17-го октября 1905   г., но отсутствовал правовой механизм ее обеспечения. Премьер призвал в срочном порядке внести изменения в действующее законодательство, а также выработать новые вероисповедные законы.

С этой частью выступления никто не спорил, ибо она соответствовала и настроениям думцев, и настроениям общества. Вопрос заключался в том, на каких принципах будет выстраиваться вероисповедная политика государства: на традиционной идее «православно-христианского государства» или на идее «светского государства». Что касается Думы, то она сохраняла приверженность идеям, изложенным в прошлогоднем (1906) законопроекте кадетов «О свободе совести».

Премьер же связал свое личное и правительства в целом понимание сути и направленности необходимых для России вероисповедных реформ с отношением Российского государства с Российской православной церковью. В его устах это выглядело так: «многовековая связь Русского государства с Христианской Церковью обязывает его положить в основу всех законов о свободе совести начала Государства Христианского, в котором православная Церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особой со стороны государства охраною. Оберегая права и преимущества Православной Церкви, власть тем самым призвана оберегать полную свободу ее внутреннего управления и устройства и идти навстречу всем ее начинаниям, находящимся в соответствии с общими законами государства. Государство же и в пределах новых положений не может отойти от заветов истории, напоминающей нам, что во все времена и во всех делах своих русский народ одушевляется именем Православия, с которым неразрывно связана слава и могущество русской земли»  .

Если отбросить пафос и патетику, то выясняется, что в существе своем политика в отношении религиозных организаций остается неизменной. Правительство оставалось на позициях «христианского государства» и в своих практических шагах собиралось руководствоваться данной идеологией. Чтобы как-то завуалировать, смягчить обнаружившееся принципиальное расхождение в подходах к вероисповедным реформам между Думой и правительством, Столыпин заявил, что «права и преимущества Православной Церкви не могут и не должны нарушать прав других исповеданий и вероучений», и что в целях «укрепления начал веротерпимости и свободы совести» правительство внесет соответствующие законопроекты.

Действительно, Министерство внутренних дел внесло в Думу семь вероисповедных законопроектов:

•  об инославных и иноверных обществах

•  о разрешении свершения инославных и иноверных богослужений и богомолений и сооружения, устройства, возобновления и починки ино-славных и иноверных молитвенных зданий

•  об отношении государства к отдельным исповеданиям

•  об изменении законоположений, касающихся перехода из одного исповедания в другое

•  о римско-католических монастырях

•  о вызываемых провозглашением Высочайшим Манифестом 17 октября 1905 г. свободы совести изменениях в области семейственных прав

•  об отмене содержащихся в действующем законодательстве ограничений, политических и гражданских, находящихся в зависимости от принадлежности к инославным и иноверным исповеданиям, в том числе и к старообрядчеству и к отделившимся от православия сектам, а равно законоположений, допускавших вмешательство гражданской власти в духовные отношения частных людей  .

В материалах, сопутствовавших правительственным законопроектам, давалось выработанное МВД определение ключевого понятия «свобода совести». Это есть: «право каждого, обладающего достаточно созревшим самосознанием, лица беспрепятственно и без всякого для него правового ущерба признавать свою веру и проявлять ее во внешних обрядах своего культа совместно с другими лицами, исповедующими одно и то же религиозное учение». Иными словами, к числу составляющих «свободу совести» были отнесены права: заявлять о своей вере и распространять ее; объединение единоверцев в религиозные союзы и совместно отправлять свои религиозные потребности; свободный переход из одного вероисповедного сообщества в другое; отказ отсутствие каких-либо ограничений в политических и гражданских права в зависимости от отношения к какому-либо вероисповеданию  .

Для рассмотрения законопроектов образованы были две специальные Думские комиссии: по свободе совести и по церковному законодательству.

Комиссия по свободе совести во главе с Н.В. Тесленко и в составе 33 депутатов с апреля по май 1907 г. провела тринадцать заседаний, посвященных пересмотру действующего законодательства в целях его изменения и освобождения от имеющихся ограничений в вопросах веры.

Основное внимание было уделено обсуждению министерского законопроекта «Об инославных и иноверных обществах». Применительно к его содержанию Комиссия приняла к своему разрешению следующие вопросы:

1. Следует ли сохранить различие между исповеданиями и сектами.

2. Каков порядок образования религиозных обществ (законодательный или административный).

3.  Какие права и преимущества должны даваться религиозным обществам.

4. Каковы права и пределы полномочий властных структур в отношении образования, деятельности и прекращения деятельности религиозных обществ.

По первому вопросу члены комиссии не смогли продвинуться в развитии существовавшего религиозного законодательства: признано было необходимым сохранить правовые различия, во-первых, между бытовавшими в России разнообразными вероисповеданиями и, во-вторых, между вероисповеданиями и «сектами». В обоснование такой позиции члены комиссии указывали, что устранение правового неравенства разрушит сложившуюся систему взаимоотношений российского государства с Российской православной церковью, и фактически будет означать отделение этой церкви от государства.

Комиссия единодушно отвергла предложение МВД предоставить лишь административным органам право регистрации религиозных обществ и общин. Но вместе с тем, признала возможным с учетом той или иной конкретной ситуации прибегать как к административному, так и к явочному порядку регистрации.

Комиссия выступила за отмену многочисленных ограничений, налагаемых законом на религиозные сообщества. За вероисповедными обществами признаны были следующие права:

• беспрепятственное распространение своего учения, отправление культа, совершение духовных треб, религиозных обрядов и церемоний

• образование религиозных общин (объединений верующих по месту их жительства)

• избрание или назначение духовных наставников и старост

• ведение метрических книг

• учреждение школ, заведование ими и ведение в них преподавания

• строительство храмов, молитвенных домов, устройство кладбищ и производство колокольного звона

• ношение наставниками духовного одеяния

• наделение в равной мере правоспособностью вероисповедных обществ и учреждаемых ими религиозных общин.

Заинтересованно обсуждался вопрос об условиях образования религиозных обществ. Решено было упростить тот порядок их создания, что предлагался МВД. Признано было достаточным, чтобы религиозные общества в подаваемом заявлении указывали следующие данные: о сущности вероучения; об основаниях совершаемых треб и тех религиозных обрядов, с которыми связаны гражданские последствия; о порядке избрания «наставников» или «настоятелей» и прилагали список членов общества с указанием их места жительства.

Обсуждая «пределы полномочий» гражданской власти в отношении деятельности религиозных сообществ и их внутрицерковной жизни, комиссия сочла необходимым резко их сузить. В качестве причин, достаточных для приостановления или прекращения деятельности религиозного общества, были оставлены лишь нарушение уголовного законодательства или норм общественной нравственности, а также собственного устава. Решение об этом не могли принимать местные органы власти, а только МВД или Сенат.

Но все же в ряде случаев комиссия уходила от радикальных мер в области регулирования вероисповедных вопросов. Не решилась она взять на себя инициативу в разработке закона об отделении церкви от государства, хотя некоторые члены комиссии и настаивали на этом. При этом комиссия ссылалась на юридическую сложность вопроса, неясность позиций вероисповедных сообществ и отсутствие соответствующего поручения Думы. В итоговом постановлении было записано: «комиссия ограничивает свою задачу рассмотрением министерских законопроектов, переданных ей постановлением Думы и направленных к осуществлению свободы совести, и считает невозможным выработать в своем составе законопроект об отделении церкви и вообще всех вероисповедных обществ от государства»  .

Думской комиссии по церковному законодательству поручено было предварительное рассмотрение всех тех законопроектов, которые касались Православной церкви. Но председатель комиссии С.Н.  Булгаков смог собрать членов комиссии лишь дважды в мае 1907 г., и успеть запланировать рассмотрение вопроса о правовом положении священнослужителей, сложивших добровольно сан или лишенных его по духовному суду.

Успела приступить к своей деятельности и подкомиссия, в обязанность которой входило рассмотрение вопроса об отмене ограничений в правах подданных, связанных с их национальной или вероисповедной принадлежностью. В ее заседаниях отвергнуты были предложения МВД о сохранении подобных ограничений в отношении евреев, поляков, литовцев, иезуитов. Подкомиссия единогласно постановила: все содержащиеся в действующем законодательстве ограничения в правах, установленные по признаку религиозному или по признакам, как религиозному, так и национальному, отменить.

Вторая Государственная дума не успела в полном объеме обсудить все вероисповедные законопроекты. Оказавшись по своему политическому настрою еще более левой, чем Первая Дума, она так же была распущена царем досрочно.

Вместе с манифестом о роспуске II  Думы от 3 июня 1907 г. был опубликован и новый избирательный закон. Его цель, как и задумывалось П.А. Столыпиным, не допустить в Думу оппозицию. Для этого были кардинально пересмотрены квоты выборщиков в пользу помещиков и буржуазии при одновременном сокращении возможностей крестьянского населения и рабочих; лишения избирательных прав некоторых территорий (десять областей и губерний азиатской части России); общего сокращения числа депутатов Думы. В результате, например, по землевладельческой курии один выборщик приходился на 230 человек населения, по крестьянской один – на 60 тысяч, по рабочей – один на 125 тысяч человек.

Результат получился таким, каким его планировало правительство П.А. Столыпина – большинство в Думе оказалось за правыми и националистами, сплотившимися на началах «национализма и русскости», а кадеты и левые партии низведены до оппозиционных фракций, не имевших существенных возможностей влиять на ход законотворчества в Думе и в целом на ее работу.

Третья

Государственная дума

1 ноября 1907 г. – 29 августа 1912 г.

К обсуждению вероисповедных законопроектов вплотную подступиться суждено было лишь Третьей Государственной думе. В Думу прошли в основном представители правых или умеренных политических партий и недаром эта Дума получила впоследствии наименование «господской Думы» или «контрреволюционной Думы».

В предвыборный период Правительство уделяло особое значение духовенству, и потому в Положении о выборах включен был целый ряд пунктов, способствовавших прохождению как депутатов от духовенства, так и его возможности поддержать проправительственных кандидатов. Как писал «Московский еженедельник»: «Оно (православное духовенство – М.О .) и раньше имело большое влияние на исход выборов, теперь же это влияние еще более усилилось: в Киевской губернии, например, из 12 уездов в девяти священникам принадлежит абсолютное большинство на предварительных съездах землевладельцев и иногда их большинство достигает такой величины, что они являются полными господами положения»  .

Думается, что такой же попыткой влияния было и решение правительства выделить в канун выборов 200 тысяч рублей на увеличение содержания городского и сельского духовенства. Результат не заставил себя ждать: во вновь избранной Думе Православную церковь представлял уже 51 депутат (в том числе два епископа).

Представители всех партий, прошедших в Думу, предвкушали острую и бескомпромиссную борьбу вокруг вероисповедных законопроектов. Именно поэтому, посетив заседания Думы 16 ноября 1907 г., глава правительства П.А. Столыпин счел необходимым вновь подчеркнуть приоритеты государства в его церковной политике. «Правительство, – сказал премьер, – почтет своим долгом, в принадлежащей ему области, содействовать всем мероприятиям на пользу господствующей церкви и духовного сословия»  .

Уже при формировании думских комиссий, которым поручалось продолжать работу над министерскими законопроектами, вновь подтвердились особая острота религиозного вопроса и насущная необходимость безотлагательных реформ в вероисповедной политике государства. Член Думы от Дагестанской области Гайдаров, отстаивая широкое представительство в думских комиссиях инославных и иноверных религий и церквей, говорил: «в этой вероисповедной комиссии интересы всех национальностей, всех вероисповеданий должны быть достойным образом защищены и представлены, в особенности в достаточной мере должны быть защищены интересы тех вероисповеданий, которые в современном строе являются угнетенными». При этом он имел в виду, прежде всего, мусульман, иудеев, католиков, лютеран.

Было очевидным, что обсуждение проблем вероисповедной реформы вызовет столкновение интересов властных структур, партий, религиозных, национальных и общественных организаций, как в самой Думе, так и за ее стенами. Каждая из заинтересованных сторон старалась оказать воздействие на законодателей и российскую общественность с целью достижения положительного для себя результата.

К примеру, Святейший синод Российской православной церкви в специальном определении выразил отношение к представленным к обсуждению законопроектам. По его мнению, они страдали чрезмерным либерализмом, подрывали исторически сложившийся союз Православной церкви и самодержавия, умаляя значение православия в общественной и личной жизни граждан, способствовали распространению в России чуждых ей религиозных взглядов. Синод настойчиво предлагал сохранить за Российской православной церковью ее «первенствующее» и «господствующее» положение, обеспечить защиту прав и привилегий Церкви и «незыблемость православной веры»; не дозволять старообрядцам распространять свое вероучение; сохранить законы, карающие за «совращение» в раскол  .

Намерения и предложения Синода вызвали резкий протест не только со стороны социал-демократов и их представителей в Думе, но и в либеральных кругах.

Как только были образованы думские комиссии: по делам Православной церкви (председатель В.Н. Львов), по вероисповедным вопросам (П.В. Каменский), по старообрядческим вопросам (В.А. Караулов) – в них сразу вновь разгорелись споры и столкновения вокруг законопроектов МВД.

В марте 1908 г., когда в думской комиссии по вероисповедным вопросам обсуждался законопроект о религиозных обществах, спор возник в связи с одним из принципиальных его положений – о праве свободного распространения всеми исповеданиями своего вероучения среди инославных и иноверных. При поименном голосовании 22 члена комиссии высказались утвердительно и 5 – отрицательно. Причем среди большинства оказались и четыре православных священника. Такое решение вызвало резкое возражение со стороны Синода, который через своего представителя заявил, что «право свободного распространения своего учения должно принадлежать только одной Православной церкви, а всем остальным исповеданиям и вероучениям следует дозволить принимать в свои недра лишь лиц, обращающихся к ним по собственному побуждению».

Правительственная и думская точки зрения сталкивались и на пленарных заседаниях. Первым публично обсуждался законопроект об отмене политических и гражданских ограничений в связи с лишением или добровольным снятием духовного сана. Думская комиссия по делам Православной церкви изменила правительственный текст: отменялись статьи, запрещавшие:

1) священнослужителям, добровольно снявшим с себя сан, вступать на государственную службу ранее, чем через 10 лет, а лишенных за пороки духовного сана – ранее 20 лет и

2) устройство на гражданскую службу церковных причетников, исключенных из духовного сана за пороки,

3) монашествующему, снявшему сан, жить в той губернии, где он жил монахом, как и в столицах, в течение 7 лет,

4) монахам, с которых снят сан, вступать в гражданскую службу.

Проект докладывал В.Н. Львов, а со стороны правительства ему оппонировал – товарищ обер-прокурора Святейшего синода А.П. Рогович. Последний в ходе прений пытался доказать, что думская комиссия даже и не вправе была изменять правительственный законопроект, согласованный с Синодом, не запросив предварительно мнение Синода. Однако Дума отвергла такой подход и поддержала предложения своей комиссии. После второго чтения законопроект был направлен в Государственный совет, где он был принят, несмотря на давление консервативных кругов. Весной 1911 г. он был подан на утверждение императора, однако Николай  II отказался его подписать.

Вторым в Думе обсуждался законопроект о старообрядческих общинах, внесенный правительством в январе 1908 г. Согласно редакции думской комиссии по старообрядческим вопросам, подготовленной к маю 1908 г., старообрядцам предоставлялось свободное исповедание и распространение веры. Установлено было, что образование общин происходит явочным путем, а губернские (городские) по делам об обществах присутствия лишь исполняют роль регистратора этих общин и не обладают правом разрешать или не разрешать их деятельность. Духовные лица старообрядцев получали официальное право носить (присваивать) звание «священнослужителей по старообрядчеству». Священнослужители эти избирались членами общин и освобождались от воинской повинности.

Комиссия по делам Православной церкви, на заключение которой также был представлен этот законопроект, девятью голосами против восьми оставила за старообрядцами право проповеди, но исключила право наименования духовных лиц старообрядцев «священнослужителями по старообрядчеству».

Прения на пленарных заседаниях по данному законопроекту начались 9 мая 1909 г. Докладчиком от Думы был В.А. Караулов, а от правительства пояснения давал товарищ министра внутренних дел Крыжановский, который, прежде всего, возражал против предоставления старообрядцам прав проповеди и наименования их духовных лиц «священнослужителями по старообрядчеству».

В ходе дискуссии выявилось резкое размежевание среди думцев. Позицию большинства православного духовенства выразил епископ Волынский Евлогий (Георгиевский), получивший в левых кругах прозвище «предводитель русской инквизиции». В зачитанной им декларации указывалось: «Присвоение старообрядцам права проповеди не может считаться правильным, ввиду неопределенности и растяжимости термина «старообрядчество». Православное духовенство высказывается за разрешительный, а не явочный порядок открытия общин, и, стоя на строгой церковно-государственной точке зрения, православное духовенство высказывается против присвоения духовным лицам старообрядческих общин права принимать иерархические наименования православной церкви». От имени группы умеренно-правых депутатов выступил Крупенский, полностью поддержавший Евлогия. Партия националистов также солидаризовалась с этой позицией, вместе с тем считая возможным разрешить старообрядцам проповедовать в рамках их религиозных и образовательных учреждений и на кладбищах.

Но нашлись и защитники думской редакции законопроекта. В противовес заявлениям ее противников священник Исполатов представил точку зрения меньшинства православного духовенства. Она сводилась к тому, что не следует запрещать старообрядцам проповедовать свое учение. Лидер партии октябристов А.И. Гучков напомнил, что из обещанных Манифестом 17 октября свобод не исполнено ничего или очень мало. И эта правительственная позиция вызывает во всех общественных слоях недовольство, которое переносится и на Думу, не принимавшую законопроекты в соответствии с идеалами Манифеста. Прения завершились тем, что 21 мая 1909 г. думский проект был принят и передан в Государственный совет. Там его ждали новые треволнения. Докладчиком по законопроекту был один из «дворянских зубров» – П.Н. Дурново. Он заявил о своем несогласии не только с думским законопроектом, но и с легшим в его основу правительственным указом о старообрядческих общинах, проведенным в 1906 г. по ст. 87 Основных законов. И обосновывал свою позицию тем, что принятие закона о старообрядческих общинах нанесет ущерб положению и привилегиям государственной церкви, которая, в свою очередь, всегда помогала государству. Об этом же говорили и иерархи Церкви-члены Государственного совета, упирая на то, что как ранее Церковь помогала бороться государству с его врагами революционерами, так теперь государство должно помогать Церкви бороться с ее врагами – старообрядцами  .

Государственный совет осуждал и отклонял «вольности Думы» и «правительственный оппортунизм». Не желая выслушивать доводы другой стороны, он даже не выносил на пленарное обсуждение текста думского закона, а передал его в согласительную комиссию. что означало фактическое его отклонение. На попытки думцев выйти на переговорный процесс, Госсовет отвечал угрозой не только отклонить обсуждавшийся закон, но и отменить действовавший на тот момент столыпинский закона о старообрядческих общинах от 17 октября 1906 г.

Из Государственного совета закон о старообрядческих общинах был возвращен в Думу в столь исковерканном виде, что она не решилась вновь выносить его на обсуждение, предвидя отклонение большинством и не желая потому накалять обстановку в Думе и вступать в новый конфликт с Государственным советом.

Подобная судьба ожидала и законопроект о переходе из одного вероисповедания в другое, к обсуждению которого Государственная дума приступила 22 мая 1909 г., сразу же после окончания рассмотрения законопроекта о старообрядческих обществах.

Докладывавший на пленарном заседании Каменский изложил и охарактеризовал четыре точки зрения по этому вопросу, имевших сторонников, как среди думцев, так и за пределами Думы:

1. Правительство и умеренно-правые допускали переход из православия не только в другое христианское, но и нехристианское исповедание, только в одном случае, если к нему ранее принадлежало лицо само, либо кто-либо из его ближайших предков.

2. Святейший синод и правые требовали от «отпадающего» предоставления удостоверения в том, что он в течение 40 дней выдержал увещание не покидать православие.

3. Вероисповедная комиссия Думы предлагала узаконить право перехода из православия в нехристианское исповедание, но при этом считала преждевременным узаконить внеисповедное состояние.

4. Левая оппозиция настаивала на узаконении и внеисповедного состояния  .

В завязавшейся дискуссии члены Думы приводили множество фактов преследования в России за веру и в прошлом, и в настоящее время. Они говорили о существовании неоправданных и не соотносящихся с действующим законодательством ограничений, которые накладывали центральные и местные административные власти на деятельность различных вероисповеданий. Депутат Караулов затронул больную тему положения в Западном крае униатов, где, по его словам, население «в православие переводили не проповедью, а драгунскими нагайками», а удерживали в православии «полицейскими и уголовными преследованиями». Депутат Хас-Мамедов просил обратить внимание на положение «крещеных татар», которые всю вторую половину XIX  века находились в состоянии «двуликоверуюших: фактически исповедуя ислам, юридически они считались христианами» (См.: Документ № 9).

Понятно, что основное внимание сосредотачивалось на праве и условиях, при которых российский подданный мог покинуть государственную православную церковь и перейти в иное вероисповедание. Правительство пыталось всячески усложнить эту возможность, связать ее с исполнением всякого рода обязанностей. Представленная правительственная формула перехода заключалась в следующем:

«1. Каждому достигшему совершеннолетия лицу предоставляется переходить без испрошения на то разрешения административной власти из одной христианской религии или христианского вероучения в другое, а из нехристианства и язычества – в христианство и во всякое другое нехристианское или языческое вероучение.

2. Христиане, достигшие 21 года, желающие быть причисленными к тому нехристианскому исповеданию, к которому до принятия христианской принадлежности сами они или их родители, или дед или бабка, подлежат исключению из числа христиан.

3. С переменою в установленном порядке веры прекращаются все права и обязанности отпадающего к покидаемой им церкви, а равно и права и обязанности сей последней в отношении отпавшего»  .

Кроме того, местным органам власти и православному духовенству предо-ставлялись особые права по «увещеванию» лиц, решившихся покинуть православ-ную Церковь, в течение всего времени рассмотрения заявления «отпадающего».

Столь громоздкая и сложная система, таящая в себе возможности административного давления на совесть гражданина, не была поддержана Думой. Депутаты считали, что правительство лишь на словах соглашается признать свободу совести, тогда как на практике делает все, чтобы не допустить ее осуществления. Потому предложения Думы сводились к тому, чтобы максимально упростить порядок перехода из одного вероисповедания в другое и сделать его независимым от административной власти. В соответствие с этим каждому совершеннолетнему гражданину предоставлялось право переходить во всякое исповедание, принадлежность к которому уголовно не наказуема. При этом запрещалось какое-либо противодействие переходу со стороны административных властей. Вероисповедная принадлежность детей и подростков до 14 лет должна была определяться родителями или лицами, их заменяющими. С разрешения последних, лица, достигшие 14 лет, также могли переходить из одного вероисповедания в другое.

Свидетельствуют документы

Документ № 9

Из выступления Караулова

За 30 лет до указа 17-го апреля в православие переводили не проповедью, а драгунскими нагайками, что главным миссионером был там драгунский полковник немецкого происхождения и лютеранского закона. Население Западного края 30 лет удерживалось в православии полицейскими мерами и уголовными преследованиями. В 1844 г. эти православные толпами ложились на рельсы, чтобы остановить поезд римского нунция Ванутелли, ехавшего в Москву на коронацию, с целью умолять его просить русского царя дозволить им вернуться в старую веру. В 1905 г. в Западном крае русское духовенство пожало то, что оно посеяло 30 лет назад.

Московский еженедельник. 1909. №   21. Стб.   55.

Из выступления Хас-Мамедова

Всем вам хорошо известно, что до Манифеста 17 октября всякий переход из христианской православной религии в нехристианскую был запрещен под угрозой уголовной кары. Отсюда нетрудно себе представить, какое было поистине тяжелое положение той части населения, которая известна под названием «упорствующие», в числе которых крещенные татары всю вторую половину Х I Х столетия находились, если можно так выразиться, в состоянии двуликоверующих: фактически исповедуя ислам, юридически они считались христианами».

Каменский П.В. Вероисповедные и церковные вопрос

в Государственной Думе третьего созыва и отношение к ним «Союза 17 октября». М., 1909. С. 84.

***

Для защиты правительственной точки зрения в Думу специально приезжал П.А. Столыпин. Он убеждал думцев, что государство, не вмешиваясь ни в канонические, ни в догматические вопросы, не стесняя самостоятельности Церкви в церковном законодательстве, все же оставляет за собой право и обязанность установить политические, имущественные, гражданские и общеуголовные нормы, вытекающие из вероисповедного состояния граждан. Премьер вновь напомнил о принципиальной установке правительства при проведении всех вероисповедных реформ: исходить из интересов государственной церкви, соотносить любое предполагаемое изменение с тем, как это отразится на положении Православной церкви, всячески отстаивать и приумножать привилегии «первенствующей церкви». Столыпин категорически выступил против даже упоминания в самом тексте закона о праве свободного перехода из христианства в нехристианские исповедания. Логических и здравых доводов у «реформатора» не было, и потому он призвал делать уступку «народному духу», даже если она противоречит логике.

Наверно, здесь уместно подчеркнуть, что взглядам и политике Столыпина в вероисповедных вопросах были свойственны противоречивость, непоследовательность, антидемократизм. Это и отказ поддержать право свободного перехода человека из христианства в нехристианские организации; стремление сохранить традиционные государственно-церковные отношения с привилегиями для государственной церкви и ограничениями для всех других религиозных объединений; преследование русских католиков; нежелание отменить множество политических, имущественных и иных ограничений в правовом положении подданных, вытекавших из их вероисповедной принадлежности; неприятие самой идеи внеисповедного состояния как свободного мировоззренческого выбора человека.

Работа Думы над законопроектом шла в условиях почти повсеместного нарушения действовавших с 1905 г. правил, обеспечивавших деятельность неправославных объединений. Любопытное признание на одном из заседаний Думы сделал ее председатель Н.А. Хомяков, говоривший: «Доходят вести даже о чисто изуверских расправах в деревнях. Когда мне рассказывали, я ушам не поверил. После разжигающей проповеди священника двух крестьян, отпавших в баптизм, отвели в сельскую управу и там, наломав колючих веток сливового дерева, заставили, угрожая смертью, старика отца отсечь своих собственных сыновей. И я не знаю, какой закон о свободе веры, который мы теперь вырабатываем в Государственной Думе, в состоянии будет войти в жизнь, если подобные изуверства будут иметь место… Но закон есть закон, а люди остаются людьми. Люди должны стать другими. Сердца, совесть их должны измениться и очиститься»  .

Дума отстаивала свою позицию в течение трех чтений и, в конце концов, 30 октября 1909 г. в решающий день голосования 130 голосами «за» при 91 «против» утвердила следующую формулу перехода: «Каждому лицу, достигшему 21 года, предоставляется право переходить во всякое вероисповедание или вероучение, принадлежность к коему не наказуема в уголовном порядке»  . В таком виде она была внесена в Государственный совет, но не встретила там поддержки. Большинство высказалось за правительственный вариант, считая, что он в наибольшей мере отвечает интересам государства и его союзнице – Православной церкви. Не помогла прийти к компромиссу и двухсторонняя согласительная комиссия: каждая из сторон осталась при своем мнении. Законопроект был возвращен в Думу на повторное рассмотрение, но оно так и не состоялось.

Очевидно, не случайно в ходе бурных дискуссий возник и такой вопрос, как право человека не вступать ни в одно из исповеданий. От имени кадетской партии выступил П.Н. Милюков, который предлагал даже принять отдельный закон, защищающий это право. Но необходимого числа голосов депутатов это предложение не набрало, и не стало предметом самостоятельного обсуждения.

Принятие Думой, вопреки позиции правительства и в бурных спорах с ним, двух важнейших вероисповедных законопроектов «О старообрядческих обществах» и «О переходе из одного вероисповедания в другое», заставило П.А. Столыпина изъять из Думы некоторые из ранее внесенных МВД законопроектов. Премьеру было понятно, что большинство Думы не принимало принципиальных положений государственной вероисповедной политики и требовало ее изменения, а потому он стремился избежать конфликтной ситуации между Думой и правительством по вероисповедным вопросам. Вместо них правительство внесло более десятка новых законопроектов, направленных на «пресечение иностранной колонизации западных окраин России», т.   е. против деятельности штундистов, баптистов и «других рационалистических сект», или на поддержку Православной церкви, православного духовенства и церковных школ.

В сентябре 1911 г., после смерти Столыпина, на пост председателя Совета министров был назначен министр финансов В.Н. Коковцов. Спустя несколько месяцев он выступил в Думе с программной речью. Касаясь вопросов вероисповедных законов, Коковцов ограничился лишь ссылкой на общие принципы, которыми должны руководствоваться правительство и Дума при разработке законопроектов в этой сфере. По его мнению, они сводятся к «неуклонной охране издревле положенных в основу русской государственной жизни… единства и нераздельности империи, первенства в ней русской народности и веры православной»  . После подобных заявлений стало совершенно ясным, что у правительства нет никакого намерения продолжать реальные вероисповедные реформы, а, значит, оставалось неурегулированным правовое положение российских «терпимых» и «гонимых» религий и церквей.

Весь ход обсуждения в Третьей думе вероисповедных законопроектов показал, что большинство депутатов не принимает правительственной точки зрения на характер реформ религиозного законодательства и не поддерживает правительственные законопроекты. Правительство же убедилось, что ему не удастся провести через Думу свои вероисповедные законопроекты. В результате большинство принципиальных вероисповедных законопроектов так и не было рассмотрено. А единицы из тех, что пробились через думское горнило, либо были блокированы правым большинством в Государственном совете, либо не удостаивались «Высочайшего повеления», а потому и не приобретали юридической силы.

Несколько удачнее складывалась судьба законопроектов, касавшихся каких-либо конкретных и непринципиальных проблем деятельности религиозных объединений. Так, были приняты внесенные МВД законы:

• О предоставлении Московскому Евангелическо-лютеранскому генерал-суперинтенданту ежегодно собирать консисторский синод

• О порядке возведения римско-католических духовных лиц в звание прелатов и каноников и разрешения совмещения духовных должностей

• О предоставлении проповедникам Рижского пробстского округа созывать в пределах округа пасторские синоды

• Об изменении личного состава реформатских заседаний генеральной и местной евангелическо-лютеранских консисторий

• Правила деятельности мариавитов.

Здесь уместно сказать о той роли, которую играл в вероисповедных вопросах Государственный совет. За 1907–1912 гг. все принятые Думой и представленные ею на одобрение Государственного совета законопроекты были провалены консервативным большинством последнего. Можно заметить, что такая его позиция была предсказуема. Еще в 1909 г., когда Дума только приступала к рассмотрению вероисповедных законопроектов, С. Котляревский писал: «Мы не делаем иллюзий относительно того, в каком виде эти законопроекты выйдут из Государственного Совета. Вероятно, там будет отвергнуто все, в чем усмотрится какое-либо посягательство на прерогативы ведомства православного исповедания. Но это, конечно, не умаляет моральной важности думского вотума и ответственности его участников. Плосок и близорук политический утилитаризм, который ценит исключительно готовые законченные результаты. Как ни черны тучи, застилающие русский небосклон, как ни чувствуется постоянно страшная общественная слабость - самые усилия есть уже подлинный признак жизни – и долг всех, без различия политических направлений, бережно хранить это тлеющее пламя религиозной свободы, которого тщетно ждали столько поколений, о котором мечтали благороднейшие сыны русского народа и православной церкви, хранить его для лучших дней. Они придут»  .

К чести кадетов и иных думских фракций, они бросили моральный вызов власти и ее политическому утилитаризму. В ответ Дума обвинялась в поспешности и непродуманности принятых решений, в стремлении «разбрасывать все, чем только живо, чем существовало государство», и поддержать «врагов государства и православной церкви». С консервативным большинством во многом солидарны были и члены Государственного совета – иерархи Русской Церкви. Архиепископ Варшавский Николай (Зиоров) в ходе заседаний Совета при обсуждении законопроекта о старообрядческих обществах вообще относил старообрядцев к «революционерам и политическим преступникам» и требовал к ним соответствующего отношения. С. Котляревский, комментировавший высказывания архиепископа, писал в «Московском еженедельнике»: «По мнению архиепископа Николая, старообрядцев следует сравнивать не с инородцами, а с революционерами и политическими преступниками, причем владыка решился сопоставить церковную власть над ними с карательной властью товарища министра внутренних дел, заведующего полицией, над врагами государственного и общественного порядка. Они мятежники, самозванцы и кроме того проповедуют бессмыслицу; государство также не может оказывать терпимость фальсифицированию веры, как выпускать фальшивую монету. Последнее сравнение, как известно, было весьма распространено в инквизиционной литературе, и им оправдывалась смертная казнь еретиков. В глазах архиепископа новые законопроекты делают государственную власть соучастницей греха схизмы, и обязанность церковных пастырей без уловок и дипломатии подымать свой обличающий голос. Владыкам, на глазах которых мужики-старообрядцы позволяют себе надевать митры, также естественно защищать достоинство церковного облачения, как военными людям – честь мундира»  .

Позиция Государственного Совета почти полностью совпадала с точкой зрения Св. Синода на вероисповедные реформы. Синод выступал за нерушимость союза государства и Православной церкви, против любых реформ, которые хоть в малейшей мере могли бы нанести ущерб «первенствующему» положению православия в Российской империи. Такая позиция Церкви встречало осуждение в обществе, особенно резкое со стороны социал-демократи-ческих кругов. Но и либеральная общественность критически оценивала позицию Церкви в вопросах о вероисповедных реформах (См. Документ № 10).

Особенно обострились отношения между Думой и «ведомством православного исповедания» после того, как в мае 1911 г. пост обер-прокурора Св. Синода занял В.К. Саблер. Придя к власти, он развил бурную деятельность, сопровождавшуюся громкими фразами о церковных реформах, о церковности, о благе отечественной Церкви. За лето 1911 г. было создано множество комиссий и проектов, которые по его утверждению должны были разрешить все основные вопросы церковной жизни, но только так, как это представляло себе ультра-консервативное крыло Православной церкви. Так, например, разработанный ими новый устав духовных академий расширял права монашеского начальства в управлении академиями, а преподавателям духовно-учеб-ных заведений вновь было объявлено о недопустимости их принадлежности к каким-либо союзам, партиям, организациям, не одобренных церковной властью.

Свидетельствуют документы

Документ № 10

Статья из журнала «Московский еженедельник»

В переходные годы общественно-политической смуты, когда в страшных конвульсиях умирало изжитое старое и в тяжелых, для многих смертельных, муках нарождалось новое, руководители духовного ведомства заявили себя самой энергичной и кипучей деятельностью, но …крайне односторонней и едва ли похвальной. Высшее правящее духовенство, а за ним и все, прислуживающееся ему, выделило из своей среды целый ряд громких политических деятелей, резко определенной окраски, направивших всю свою работу, все свои проклятия и благословения к достижению одной, мало почтенной цели – насколько возможно, предотвратить, уничтожить, или по крайней мере, затормозить проявление ростков новой жизни. С небывалой и неслыханной прежде ни в одном чисто церковном деле (не исключая и преследования раскольников и сектантов) энергией сановники нашей церкви беспощадно огульно громили все новое общественное движение и деятельно насаждали различные мнимо патриотические организации. Благословения, отлучения, крестные ходы, молебны, торжественные религиозные процессии с перенесением мощей и чудотворных икон, епархиальные съезды, богословские лекции, приходские попечительства, сама, наконец, церковная проповедь – все это было обращено на борьбу с противниками бюрократического клерикализма и приказного строя, во славу и процветание.. союза русского народа, большинство почетных, а нередко и наиболее активных членов которого состоит из лиц духовного звания, начиная с митрополитов и епархиальных архиереев и кончая рядовыми приходскими батюшками и мелкими консисторскими чиновниками.

Московский еженедельник. 1910. № 22. 5 июня. С. 13

***

Саблеровская приходская реформа еще больше урезала права прихожан, а полномочия архиереев и духовенства, наоборот, возрастали. В вопросе об обеспечении духовенства был намечен принципиально новый курс, предполагавший ввести государственное содержание духовенства, что с одной стороны, должно было еще больше сблизить его с самодержавием, а с другой – ослабляло зависимость духовенства от прихода. Такое реакционное решение насущных вопросов церковной жизни вызывало протест в российском обществе. В противовес саблеровским законопроектам группа членов Думы (более 50 человек) выдвинула принцип самоуправления прихода и расширения его прав. Кроме того, на приходско-общинном базисе должно было строиться материальное обеспечение духовенства. Однако этому проекту не суждено было сбыться.

Саблер, используя свое влияние в Государственном Совете, старался тормозить все вероисповедные проекты, предполагавшие проведение свободы совести в жизнь, которые, по мнению Синода, ущемляли интересы православия. В результате этих действий атмосфера в Думе накалилась настолько, что при обсуждении сметы для церковных нужд на 1912 г., произошел так называемый «штурм церкви». По адресу церковного руководства думским боль шинством было сказано множество резких слов, настолько огорчительных для «духовного министра», что Синоду пришлось утешать его специальным адресом.

В феврале-марте 1912 г. в канун выборов в четвертую Государственную думу в избирательную кампанию активно включились Синод и епархиальные управления. Они указывали приходскому духовенству на необходимость голосовать за партии правее октябристов. В данном случае речь шла о скоординированной деятельности Синода и Министерства внутренних дел. Причем, в отличие от предшествующих выборов предлагалось не столько выдвигать в Думу священников, сколько добиться их максимального участия в голосовании в качестве выборщиков на уездном уровне. Тем самым «для обеспечения благоприятных результатов предстоящих выборов в Государственную думу и соответственного с видами правительства хода выборов» на чашу выборных весов вбрасывались голоса православного духовенства  .

Четвертая Государственная Дума

15 ноября 1912 г. – 6 октября 1917 гг.

Четвертая государственная дума (1912–1917 гг.) уже по традиции приняла к рассмотрению остававшиеся от предшествующих созывов Дум вероисповедные законопроекты.

В декабре 1912 г. кадеты предложили вернуться к обсуждению законопроекта о свободе совести, вносимого ими еще в Первой Думе (1906). Это был пропагандистский демарш с целью обратить внимание государства на бедственное положение с религиозными свободами в России. Ответом правительства стало направление законопроекта на суждение обер-прокурора В.К. Саблера. Как и ожидалось, обер-прокурор категорически отверг все принципиальные положения законопроекта кадетов и счел невозможным даже обсуждение его в парламенте. Особо резкую отповедь Саблера вызвали предложения о введение принципа правового равенства религий и церквей, и проистекающее из этого право каждой церкви на свободное проповедование своих идей. По мнению обер-прокурора не может идти и речи о признании «равноправия» в России православия и каких-либо иных религий, например, протестантизма. «Нельзя забывать, – писал он, – что и досель протестантство прикрывает…мирскую борьбу знаменем религии и в лице баптистов и штундистов возбуждает русское население против православной России, а в Балтийском море – стремится к онемечению и подавлению всяких попыток со стороны местного населения к более прочному единению с Россией»  .

Совет министров на специальном заседании рассмотрел мнение Синода и согласился с тем, что законодательное предположение кадетов идет вразрез с Основными законами Российской империи. В соответствии с этим решением недавно назначенный на пост министра внутренних дел Н.А. Мак-лаков – принципиальный противник реформирования государственно-церков-ных отношений – отозвал в январе 1913 г. из Думы остававшиеся там столыпинские вероисповедные законопроекты. Демонстрируя тем самым, что время лавирования и компромиссов кончилось, что царь и правительство, будучи против коренных изменений государственной церковной политики, не желают дальнейшего публичного их обсуждения.

Решение Совета министров обсуждалось на заседании государственной Думы 13 февраля 1913 г. От имени кадетов законопроект «О свободе совести» отстаивал и защищал П.Н. Милюков. Речь его была проникнута горьким сожалением о том, что с апреля 1905 г. дело утверждения в России принципов свободы не продвинулось вперед ни на шаг, и, более того, страна все дальше откатывалась от провозглашенных монархом идей. Но Дума голосами правых и националистов оставила решение Совета министров в силе.

Правда, правительство сохраняло, пока внешнее, лояльное отношение к идее реформ вероисповедного законодательства. На страницах правительственных изданий были опубликованы сообщения о намерении МВД продолжить разработку законопроектов по «упорядочению быта инославных вероисповедных сообществ», что должно было затронуть интересы ряда церквей. Так, для Римско-католической церкви ожидался пересмотр положений о духовных консисториях и семинариях; для Евангелическо-лютеранской церкви – расширение прав прихожан в управлении церковными делами; для Армяно-григорианской церкви – утверждение выборного начала при замещении духовных должностей; для исламских организаций – выработка нового положения о мусульманском духовенстве; для иудейских организаций – устройство раввината, легализация духовных раввинов и преобразование духовного и хозяйственного управления еврейских обществ. Но при всем кажущемся многообразии и количестве предполагаемых изменений, на деле намерение власти было очевидным – сосредоточив внимание законодательного органа на второстепенных вопросах, уйти от обсуждения принципиальных проблем реформирования вероисповедной политики государства. Но даже и при их обсуждении столкновения между Думой и правительством продолжались.

Ярким примером может служить конфликт из-за церковно-приход-ских школ. Саблер выпросил в Государственном совете твердый бюджет для церковно-приходских школ. Дума на этот обходной маневр чиновника ответила снятием с повестки дня вопроса о новых школьных кредитах. К разрешению конфликта был «подключен» Николай II, который на встрече с депутатами специально обращал их внимание на необходимость дополнительного субсидирования церковно-приходских школ, и на нежелательность любых попыток их изъятия из ведения Православной церкви. Но октябристы, как основная партия Думы, прибегая к процедурным уловкам, и намеренно срывая кворум пленарных заседаний, не позволили даже приступить к обсуждению данного вопроса.

В условиях начавшейся летом 1914 г. Первой мировой войны вероисповедная проблематика оказалась как бы в тени, привлекая к себе общественное внимание лишь в связи с нарастающей скандальной известностью Г. Распутина, во многом подменявшего высшие церковные власти и Синод, назначая и смещая епископов и обер-прокуроров (за войну их сменилось четверо). Одновременно нараставшие в российском обществе националистические настроения отражались на положении иностранцев и представителей «иностранных» религий. Все было пущено в ход: обыски в молитвенных домах, запрещения проводить молитвенные собрания, аресты руководителей, обвинения в военном шпионаже, изъятие документов, литературы и имущества, высылка из районов военных действий, заключение в тюрьмы, постоянный гласный и негласный контроль со стороны правоохранительных органов… В условиях войны власть раздражали антимилитаристские и космополитические идеалы, содержавшиеся в религиозных учениях и настроениях верующих протестантских общин. К примеру, начальник Саратовского губернского жандармского управления предлагал высылать в отдаленные места империи верующих-адвентистов лишь на том основании, что, как он писал, «пропаганда адвентизма, учение коего направлено против войны, в данное военное время представляется особенно вредной и является нежелательной»  .

Поражение русской армии летом 1915 г., развал экономики, общее обострение внутриполитической обстановки в стране и кризис в самом правительстве, возглавляемом И.Л. Горемыкиным, подтолкнули ряд думских фракций, а также часть членов Государственного совета к перегруппировке и единению сил на общей политической программе, дабы оказать давление на правительство и добиться изменения его состава и курса. Состоявшиеся 11 и 12 августа 1915 г. совещания представителей этих политических сил положили начало «Прогрессивному блоку», который вплоть до февраля 1917 г. контролировал и определял деятельность Государственной Думы.

При разработке программы Блока много внимания было уделено и религиозному вопросу. Указывалось на то, что за десять лет, прошедших после манифеста 17-го октября, ничто не изменилось в лучшую сторону в деле обеспечения религиозных свобод, более того, принятые правительственные постановления которые во многом обусловили откат к временам начала века. Среди требований, которые предлагалось занести в программу, были и такие: соблюдать законы о веротерпимости, принять закон о переходе из одного вероисповедания в другое, объявить амнистию лицам, осужденным за религиозные преступления, освободить униатских духовных лиц, сосланных в Сибирь, и т.   д. 

Рубеж 1916–1917 гг. был временем, тягостным для Российской империи: военные поражения, разрушение экономики, обнищание населения, нехватка продуктов питания, забастовки. Почти физически ощущалось разложение власти, ее неспособность предотвратить надвигающуюся катастрофу, утрата ею остатков авторитета в российском обществе. В этой агонии власть лихорадочно искала «виновников» внутреннего разложения общества, тех, кто препятствовал, по ее мнению, укреплению патриотического духа в борьбе с внешним врагом – Германией и ее союзниками. По стране прокатилась волна погромов против еврейского и немецкого населения, выходцев из стран, входящих в воюющий с Россией блок. Были арестованы или высланы из страны многие лидеры протестантских церквей и общин, закрыты молитвенные дома, вводился запрет на распространение религиозной литературы.

По меткому выражению лидера кадетов П.Н. Милюкова, «атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы, и никто не знает, куда упадет удар». Удар разразился и пал на того, кого многие считали одним из главных виновников маразма, разъедавшего Двор. Был убит Распутин. В высших кругах, в Государственной думе, в политических партиях почти открыто говорили о зреющем дворцовом перевороте в пользу наследника Алексея. И это рассматривалось как возможный второй удар судьбы по дряхлеющему зданию абсолютистской монархии.

Однако история распорядилась по-своему: назревавший переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно.

Уже 23 февраля 1917 г. в имперской столице появились первые признаки народных волнений. На следующий день мирные митинги уступили место вооруженным стычкам с полицией. 25 февраля работа фабрик и занятия в учебных заведениях приостановилась. Весь Петроград вышел на улицы. У городской Думы произошло крупное столкновение народа с полицией, а на Знаменской площади при таком же столкновении казаки приняли сторону народа, бросились на конную полицию и обратили ее в бегство. 26-го, в воскресенье, правительство приготовилось к решительному бою. Центр столицы оцепили патрули и были установлены пулеметы. Это, однако, не устрашило толпу. В громадном количестве, со знаменами люди ходили по улицам, собирались на митинги, происходили столкновения, при которых правительством были пущены в ход пулеметы. Чтобы усилить полицию, часть солдат была переодета в полицейские шинели, что вызвало в полках петроградского гарнизона чрезвычайное негодование, и дало толчок к переходу солдат на сторону народа.

А в это время в здании Синода собрались его члены. Но не все. Часть из них по тем или иным причинам не смогла прибыть. Не было и обер-прокурора Раева. Вел заседание его заместитель князь Н.Д. Жевахов. Он призывал, настаивал, заклинал присутствующих не стоять в стороне от разыгрывающихся событий на улицах Петрограда, выступить на стороне правительства, выпустить воззвание со словами вразумления к пастве и с грозным предупреждением к тем, кто отступает от принципа «за веру, царя и отечество». Но предложение повисло в воздухе. «Это всегда так, – подал голос митрополит Владимир (Богоявленский), – когда мы не нужны, нас не замечают, а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью.

Князь пытался настаивать, уговаривать, но иерархи заупрямились, с воззванием ничего не получалось. Никто из присутствовавших и предположить не мог, на пороге, каких событий оказались Государство, Церковь, Народ. По обыкновению последних лет участники собрания лишь «демонстрировали» свое недовольство сложившимися отношениями Синода с обер-прокурорской властью, но никак не вступали в оппозицию политической власти. Волею обстоятельств это заседание Синода, оказавшись последним при старом режиме, стало рубежом во взаимоотношениях Церкви и государства.

В течение нескольких последних дней февраля православная монархия в России рухнула. Власть перешла к Временному правительству. Закончилась эпоха самодержавия, а вместе с ней должны были уйти в прошлое и прежние отношения между Российским государством и Российской православной церковью. Христианско-православное государство уступало место нарождавшемуся светскому государству. Россия получила исторический шанс воспользоваться плодами демократии - обрести свободу совести.

После падения самодержавия и образования Временного правительства Государственная дума фактически прекратила свое существование. История предоставила шанс тем политическим силам, что в течение десяти лет в заседаниях Думы говорили, характеризовали и призывали к проведению реформ во всех сферах государственной и общественной жизни, попытаться реализовать их на практике. В полной мере это относилось и к проблемам реформирования государственной вероисповедной политики.

3 марта 1917 г. правительство опубликовало Декларацию с разъяснением своего политического курса и задач, к разрешению которых намеревалось приступить немедленно. Среди прочего обещались и «религиозные свободы».

Однако порядок государственного управления церковными делами сохранился прежним: в отношении Православной церкви он осуществлялся через обер-прокурора Святейшего синода; а в отношении всех остальных

культов – через департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел.

Обер-прокурор входил в состав Правительства, его права, обязанности и полномочия определялись, как и прежде, Духовным Регламентом Петра  I и позднейшими к нему дополнениями. Фактически всевластие обер-прокурора не было поколеблено: без его визы ни одно из определений Синода не приобретало юридической силы и обязательного характера. Первым, как тогда говорили и писали, «революционным» обер-прокурором стал В.Н. Львов  сторонник партии октябристов, член Государственной Думы и Председатель думской комиссии по церковным вопросам.

К самой идее сохранения поста обер-прокурора отношение среди чле-нов Временного правительства, в его министерствах и ведомствах, было неоднозначным. К примеру, товарищ обер-прокурора А.В. Карташев считал ее «недостаточно революционной, умеренной и компромиссной комбинацией», в которой изначально были заложены предпосылки к конфликтам и недоразумениям между Церковью и государством  . Он предлагал В.Н. Львову тактический план, согласно которому, старый Синод и обер-прокуратура распускались, а на их место Временным правительством назначался министр исповеданий, который должен был объявить о созыве Церковного собора и образовании «Временного Св. Синода» для его подготовки. Однако ни В.Н. Львов, ни премьер-министр Г.Е. Львов, ни его помощники по министерству внутренних дел Д.М. Щепкин и А.Г. Алексеев на такие шаги не дали согласия из опасения быть обвиненными в «насилии» над Церковью.

4 марта В.Н. Львов впервые появился в Синоде. Он объявил об освобождении Православной церкви от былой зависимости от государства и заявил, что отныне она вправе сама определить форму церковного самоуправления, и может начать практическую подготовку к Поместному собору. Пока же было предложено принимать к исполнению директивы правительства от обер-прокурора и через него же подавать в правительство просьбы и предложения.

Временное правительство, формируя свою программу реформ государственно-церковных отношений, исходило из убеждения, что прежний их характер объективно изжил себя. В одной из записок департамента духовных дел МВД в адрес Правительства об этом сказано было вполне определенно: «Падение старого государственного строя привело к необходимости коренного пересмотра всех существующих в России вероисповедных отношений. Старый строй не признавал полной свободы совести и исповедания. Он не допускал свободы вероисповедных переходов, свободы религиозной пропаганды, равенства всех религий и культов перед законом. Новый государственный строй возвестил о начале полной религиозной свободы. Этому началу противоречит существующее положение церквей и религиозных обществ в России, унаследованное от старого порядка. Явилась необходимость коренной реорганизации этого положения».

Принимая такую оценку и исходя из того, что Российское государство отныне не есть «христианское», а есть – «внеконфессиональное» государство, Правительство через обер-прокурора намеревалось провести следующие меры: объявить амнистию всем, кто был осужден по «религиозным делам»; отменить вероисповедные, тесно переплетавшиеся с социальными и национальными, ограничения; обеспечить равенство религий, а также граждан независимо от их отношения к религии; отменить обязательное преподавание в государственных учебных заведениях Закона Божьего; передать в ведение министерства народного образования церковно-приходские школы; снять ограничения на деятельность старообрядческих, католических, протестантских и иных религиозных объединений.

Практически сразу же представители ранее «терпимых» и «гонимых» религиозных объединений признали «историческую закономерность» падения самодержавия, объявили о поддержке внутренней и внешней политики Временного правительства, а также и его программы по разрешению религиозного вопроса. В адрес нового правительства поступали приветственные телеграммы и обращения от мусульманских, старообрядческих, иудейских, армяно-григорианских, униатских, баптистских, адвентистских, евангельских и других общин. В них выражалась надежда на изменение в кратчайшие сроки прежней государственной церковной политики и утверждение в российском обществе принципов свободы совести.

Неправославным объединениям особенно импонировал провозглашенный правительством принцип равенства религиозных объединений перед законом и их равноудаленность от государства. В резолюции, принятой в апреле 1917 г. съездом старообрядцев, например, так решался вопрос о взаимоотношении государства и Православной церкви, государства и религиозных объединений: «Церковь не может быть в услужении государственной власти, Церковь должна отказаться от всяких поползновений к господству, должна отказаться от денежной поддержки государства… Полное отделение Церкви от государства и свобода религиозных групп, находящихся в России, послужит только к благу, величию и процветание свободной России»  .

Представители общин евангельских христиан и баптистов, в том числе и возвращенные из сибирских ссылок и административных высылок и тюрем, поспешили на практике реализовать религиозные свободы, провозглашенные Временным правительством. В течение апреля-мая прошли съезды баптистов и евангельских христиан, где среди вопросов возрождения церковной жизни, встал и вопрос об их объединении. В столицах и в других крупнейших городах проводились многолюдные призывные собрания, торжественные богослужения, молодежные собрания, шествия по улицам, активно действовали христианские солдатские и студенческие кружки, читались лекции с раздачей религиозной литературы в парках, на площадях и улицах, приступили к деятельности палаточные и уличные миссии. Во всех этих мероприятиях требование отделения церкви от государства выдвигалось как основа выстраиваемых государственно-церковных отношений в новых политических условиях  .

Вполне определенно о том, что должно было быть сделано государством на пути «отделения церкви от государства», говорил руководитель российских баптистов В.Г. Павлов, выступая 3 апреля 1917 г. в Большой аудитории Политехнического музея в Москве (См.: Документ № 11).

Православная же церковь оказалась в сложном положении. К власти пришли политические силы, по отношению к которым в предшествующие десятилетия она находилась в конфронтации, не принимая «покушений» с их стороны на «полноту самодержавия», права и привилегии Православной церкви, отвергая их видение реформ государственно-церковных отношений. Не случайно в сообщениях с мест, поступавших в адрес новой власти, отмечалось: «Священники, даже в пригородах Петрограда, продолжали поминать царя и держали себя так, как будто ничего не случилось…Наибольшие симпатии к старой власти и наименьшую активность в возвещении начала нового строя проявило, между прочим, повсеместно духовенство. Нет почти ни одного делегатского отчета, в котором не было бы указаний на это».

Синод, состав которого был утвержден еще Николаем II, был в замешательстве, фактически устранившись от религиозной жизни на местах. Образно и живо об этом писал в своих записках служащий Московской синодальной конторы А.И. Денисов (См.: Документ № 12).

Свидетельствуют документы

Документ № 11

Из выступления В.Г. Павлова

Но, как и в чем должно выразиться на практике отделение православной церкви от государства?

1. В предоставлении церкви широчайшей автономии и полного невмешательства государства в ее дела. Религия должна быть частным делом. Раз государство не дает церкви материальной поддержки, то пусть оно и не вступается в ее устройство или управление: пожелает ли она остаться при синодальном управлении или же изберет себе патриарха, или же разделится на несколько самостоятельных церквей, государству нет до нее, как и до всех прочих духовных организаций, никакого дела. Если православная церковь пожелает остаться церковным союзом, то пусть выработает себе устав и представит на утверждение правительству, которое должно и утвердит его, если он не будет противоречит интересам нашего теперешнего республиканского строя.

2. Необходимо вовсе упразднить Департамент духовных дел и прервать всякие сношения с Ватиканом, потому что при полной религиозной свободе все это становится ненужным и лишним.

3. Объявить все церковное имущество и земли, в особенности монастырские, национальной собственностью. Если кому не нужна земля и собственность, то именно монахам, потому что они при поступлении в монашество дают обет нестяжательности, а сами владеют, хотя и не единично, а коллективно, наилучшими землями, рыбными промыслами и прочими благами, получая для своих монастырей громадные доходы. Ведь истинные монахи жили трудами рук своих, питались кореньями и не владели никакими землями, не получали никаких доходов. Вот что проповедовал монах Нил Сорский: «братия должны питаться исключительно трудами рук своих, милостыню принимать только в крайней нужде, дорогих вещей не заводить, даже в церкви, из монастыря не выходить ни под каким предлогом; владение вотчинами не иметь».

Но что же делать с церквами? Этот вопрос разрешен во Франции очень просто: там при отделении церкви от государства все церкви признаны государственною собственностью, и желающие пользоваться ими должны составить корпорацию и взять их на аренду у государства. То же нужно сделать и у нас.

4. Все духовно-учебные высшие заведения, академии и семинарии следует передать в ведение министерства внутренних дел, куда могут поступать все без различия исповеданий. Только для православных можно учредить богословский курс в последних классах. Церковно-приходские школы должны быть совсем отменены. Преподавание закона Божьего должно быть необязательным и по изучению его вовсе не должно ставиться отметок.

Церкви католические и армянские должны быть предоставлены самим себе, но законы о них должны быть пересмотрены, потому что для перехода в другие исповедания, например, в римско-католическое, нужно было испрашивать согласие министра внутренних дел. Все исповедания вообще в России не должны получать поддержки из казны, но не следует чинить им никаких препятствий в их духовной деятельности.

5. Необходимо ввести гражданский брак, то есть регистрацию браков государственными установлениями, не требуя предварительно для этого церковного обряда венчания, дабы и не признающие никакой религии могли записывать свой брак, а верующие сами не вступят в брак без церковного благословения.

6. Отменить утверждение правительством духовных лиц всех исповеданий, но предоставить права юридических лиц общинам и союзам общин. Наш идеал: свободная церковь в свободном государстве.

Павлов В.Г. Баптисты: церковь и государство. М., 2004. С. 128.

***

Наконец, 6   марта было опубликовано синодальное послание, в котором «верные чада Православной церкви» призывались к поддержке Временного правительства. Синод принял к сведению акты об отречении от престола Николая и Михаила Романовых; отменил обязательное упоминание во время церковных служб имени императора и постановил «возносить моления о благоверном Временном правительстве». Епархиальному начальству рекомендовано было проводить съезды и собрания с непременным принятием резолюций в поддержку новой государственной власти и одновременно призвать приходское духовенство в проповедях и во внебогослужебное время разъяснять пастве общецерковную точку зрения на происшедшее в России. Указания добросовестно выполнялись и в адрес Синода, и обер-прокурора потоком пошли телеграммы, обращения, послания и приветствия, в которых проклиналось «самодержавное прошлое», утверждалось, что «свершился суд Божий и грозный суд народной воли. Россия воскресла для жизни новой, на святых началах братства, равенства и свободы»  .

Правительство проводило линию постепенной отмены наиболее несправедливых норм и правил религиозного законодательства. К примеру, объявлена была амнистия по религиозным вопросам, из тюрем и ссылок освобождались тысячи ранее осужденных католиков, униатов, старообрядцев, протестантов. 20 марта 1917 г. было принято Постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», провозглашавшее равенство граждан в социально-экономической, политической и вероисповедной областях, отменявшее «ограничительные статьи» уголовно-административного законодательства в отношении неправославных граждан и объединений. Обратим внимание на то, что пункт  IX Постановления был чрезвычайно важным для многих протестантских организаций в России. Ибо им отменялись ограничения, установленные в отношении иностранцев, а именно из их среды было много проповедников и руководителей протестантских организаций (См.: Документ № 13).

Свидетельствуют документы

Документ № 12

Из воспоминаний А.И. Денисова

март 1917 г.

Пронеслось ощутительное веяние свободы. Многие (хотя далеко не все) действительно вздохнули легко. Звуки слова «республика» действовали опьяняюще на людей, измученных в мысли и на деле самодержавным режимом, гнет которого длился целые столетия... В памяти воскресали знакомые со школьной скамьи славные легендарные времена Новгородского народоправства и еще более отдаленного Киевского веча. Моральный подъем был сильный, несмотря на отражавшиеся на обществе и народе тягости войны и соединенного с ними денежного, промышленного и продовольственного кризиса. Встречные радостно приветствовали друг друга, охотно раскупали бронзовые медальки с изображением «Свободной России», украшали себя красными бантами.

…На улицах трехцветные императорские флаги сменились красными, в войсках появились красные знамена... Молодые монахи и либеральные «батюшки» неизвестно чему бессознательно радовались и ходили «гоголем», точно их рублем одарили. Пожилые монастырские «старцы» и маститые отцы протоиреи, поседевшие в консисторских интригах, вели себя уклончиво, сумрачно отмалчивались. Мелкая духовная челядь «дерзала»: пела под пьяную руку революционные песни, ходила на митинги, даже «выступала» на них перед жадно глазеющим на новинку столичным сбродом. А в церквах по-прежнему, по заведенной рутине, молились «о благочестивейшем, самодержавнейшем». Впрочем, здесь низшая братия была не виновата: она обращалась за разъяснениями и указаниями к церковным властям, но те как-то мялись и отнекивались, либо отвечали: «живите, как хотите». Они ссылались при этом, что нет еще «указа» от Святейшего Синода. Рутина царила вовсю, инициативе не было места.

Исторический архив. 1997. № 3. С. 70, 72.

***

Идя навстречу пожеланиям инославных и иноверных объединений, правительство и органы, ведавшие церковной политикой на местах, существенно расширяли и облегчали для них условия жизни и деятельности в части строительства культовых зданий, организации богослужений и церемоний, открытия школ, учреждения духовных изданий. Все это воспринималось ранее «терпимыми» и «гонимыми» религиозными организациями как очевидное выполнение программных установок в религиозном вопросе тех политических сил, которые вели ожесточенные споры с правительством вокруг вероисповедных законопроектов в Государственной Думе.

Естественно, что это предопределяло политическую поддержку верующими гражданами внутренней политики Временного правительства.

Свидетельствуют документы

Документ № 13

Об отмене вероисповедных и национальных ограничений

Постановление Временного правительства (извлечение)

20   марта 1917   г.

Исходя из незыблемого убеждения, что в свободной стране все граждане должны быть равны перед законом и что совесть народа не может мириться с ограничением прав отдельных граждан в зависимости от их веры и происхождения,

Временное правительство постановило:

Все установленные действующими узаконениями ограничения в правах Российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности, отменяются.

В соответствии с этим:

1. Отменяются все узаконения, действующие как на всем пространстве России, так и в отдельных ее местностях и устанавливающие, в зависимости от принадлежности Российских граждан к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности, какие-либо ограничения в отношении:

1) водворения, жительства и передвижения;

2) приобретения права собственности и иных вещных прав на всякого рода движимые и недвижимые имущества, а равно владения, пользования и управления сими имуществами и предоставления либо принятия их в залог;

3 ) всякого рода занятия ремеслами, торговлею и промышленностью, не исключая горной, а равно участия в казенных подрядах и поставках и публичных торгах;

4) участия в акционерных и иных торгово-промышленных обществах и товариществах, а равно занятия в сих обществах и товариществах всякого рода должностей, как по выборам, так и по найму;

5) найма прислуги, приказчиков, подмастерьев, рабочих и принятия к себе ремесленных учеников;

6) поступления на государственную службу, как гражданскую, так и военную, порядка и условий ее прохождения, участия в выборах в учреждения местного самоуправления и иные всякого рода общественные учреждения, занятия всякого рода должностей по правительственным и общественным установлениям и исполнения всех сопряженных с таковыми должностями обязанностей;

7) поступления в учебные заведения всякого рода, как частные и общественные, так и правительственные, прохождения в них курса и пользования стипендиями, а равно занятия преподаванием и воспитанием;

8)  исполнения обязанностей опекунов, попечителей и присяжных заседателей;

9) употребления иных, кроме русского, языков и наречий в делопроизводстве частных обществ, при преподавании в частных учебных заведениях всякого рода и при проведении торговых книг  *

V Ш. Действие всех изданных до обнародования настоящего постановления административных распоряжений, как гражданских, так и военных властей, в силу которых ограничивается пользование какими-либо правами в зависимости от принадлежности к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности – прекращается.

IX . Действие сего постановления распространяется на соответственные ограничения, установленные в отношении иностранцев, не принадлежащих к гражданам воюющих с Россией держав, в зависимости от принадлежности их к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальности.

Сборник указов и постановлений Временного правительства.

Вып. 1. Пгр. 1917. С. 46–49 .

***

Поступавшие в адрес Временного правительства сведения из различных регионов России свидетельствовали о том, что словно по мановению волшебной палочки улетучивались монархические настроения в обществе. Правительственный отдел «сношений с провинцией» с долей удивления отмечал в своих отчетах: «Широко распространенное убеждение, что русский мужик привязан к царю, без царя «не может жить», было ярко опровергнуто той единодушной радостью, тем вздохом облегчения, когда они узнали, что будут жить без того, без кого они «не могли жить». Распутинская история известна в самых дальних углах России. И крестьяне обыкновенно говорят: «Царь-то до чего себя довел! И нас разорил вконец». Если и были у кого симпатии к монархии, то настолько было сильно противоположное течение, что монархистов совершенно не было слышно. Они притаились и если пробовали высказываться, пробуя почву, то скоро меняли тон, так как почва везде была недобрая»  .

Весна 1917 г. – уникальный период в истории России, характеризующийся бурным проявлением религиозной жизни во всем ее многообразии, религиозным возрождением и обновлением. Всколыхнулась и многомиллионная православная паства, все пришло в движение. Лозунг «демократизации» церковной жизни выдвигался чуть ли не повсеместно. Многочисленные съезды духовенства и мирян, наряду с внутрицерковными, выдвигали и политические вопросы. Порою «бунтующие низы» свергали нелюбимых епископов с кафедр из-за их «пристрастия» к прежнему режиму и требовали от Синода утвердить эти решения.

К правительственным мерам в религиозной сфере Синод в целом относился отрицательно, рассматривая их как покушение на «первенствующее» положение Церкви в государстве и обществе. Отсюда глухое сопротивление действиям обер-прокурора, стремление притормозить церковные реформы. Тогда В.Н. Львов воспользовался одной из неотмененных обер-прокурорских привилегий и предложил Временному правительству «состав зимней сессии Святейшего Синода освободить от присутствования» и вызвать на летнюю сессию новый состав. «Отставленные» члены Синода, хотя и выразили повиновение воле правительства, но в специально составленном акте признали такой способ формирования Синода не соответствующим каноническим требованиям  . От их имени первенствующий член Синода митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) обратился с письмом к председателю Временного Правительства князю Г.Е. Львову с просьбой, «не отменяя действующих порядков в корне, дать устройству Св. Синода какие-либо прочные, всеми признаваемые и всем понятные основания и, прежде всего, устранить давно уже всеми осужденный произвол в вызове присутствующих в Св. Синод, т.   е. предварительно вызова необходимо избирать к присутствию в Св. Синод: архиереев – епархиальными архиереями, а лиц пресвитерского сана – духовенством»  . Однако правительство поступило по-своему, самостоятельно определив состав вызываемых в Синод представителей черного и белого духовенства. Из прежнего состава Синода оставлен был лишь архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский).

Брожение началось и в епископате, в пастве православной. К примеру, глава Российской Духовной миссии в Китае епископ Переславский Иннокентий (Пустынский) писал 24 марта 1917 г. в письме архиепископу Арсению (Стадницкому): «Церковь Христова в свободной Державе Российской ныне освободилась от векового рабства и для нее занялась заря апостольской жизни в свободной стране. С свержением монархии Церковь избавилась от позора, от участия в навязанном ей грехе цезарепапизма. Царское учреждение Синод лишился теперь своих полномочий и само собою упраздняется; мы лишились такого гласа, который бы возводил и низводил архипастырей и властно направлял жизнь Церкви. Нам теперь надлежит незамедлительно собраться вкупе для избрания патриарха и решения множества вопросов. Воспитанные в рабстве, страдая слабоволием и, будучи лишены инициативы, мы едва ли найдем в среде себя достойного кандидата на патриарший престол. Лучше бы такого взять из благочестивых светских людей или царской фамилии. Чтобы не колебаться в выборе директив для обновленной жизни Церкви Российской, нужно обратиться к Книге Правил и ее принять за надежное кормило нашей церковной жизни»  .

Политические изменения в России, ставшей самой свободной страной в мире, раскрепощение общества, а также объявленная Синодом демократизация церковной жизни вызвали необычайное оживление. Со своими программами к духовенству и верующим обращаются самые различные церковные группы и движения, что возникли либо еще в начале века, либо сразу же после Февральской революции. Назовем такие из них, как «группа 32-х священников», «Союз прогрессивного петроградского духовенства». В центре внимания их лидеров была не только церковная проблематика, но вопросы политические и экономические.

Вопрос о возможном отделении церкви от государства в России перестал быть запретным для православного духовенства. Весной и в начале лета он обсуждался даже на нескольких съездах духовенства – в Воронежской, Тверской, Орловской губерниях. Хотя в большинстве епархий духовенство не желало отказаться от прежних воззрений на взаимоотношения Церкви и государства, согласно которым: «Православная церковь не может быть отделена от государства, но должна быть свободна от всякого влияния на нее гражданского управления и управляться только церковными законами. Государство обязано признавать православную веру, как первую между равными,... обеспечить православное духовенство жалованием и пенсией, содержать на государственные средства учебные заведения, подготавливающие пастырей церкви, и установить во всех учебных заведениях преподавание Закона Божьего на одинаковых с другими предметами правил, оплачивая труд законоучителей»  .

Но особенно оживленно обсуждался вопрос «отделения» в обеих столицах. Примечательна статья профессора Санкт-Петербургской духовной академии Б.В. Титлинова «Отделение церкви от государства», опубликованная во «Всероссийском церковно-общественном вестнике»  . В ней разбирались различные точки зрения относительно возможных отношений между государством и религиозными объединениями в демократической России. Автор убеждал, что Церкви нет оснований страшиться «отделения» от государства, ибо в прошлом этот союз был и неравноправным, и тягостным для церковного института.

Хотя Титлинов видел множество «идейных выгод» в освобождении Церкви от государственной зависимости, предвосхищал в связи с этим рост нравственного авторитета русского православия, и считал отделение «величайшим благом», все же он признавал такое решение для России преждевременным, настаивал на постепенности в его реализации, выражая надежду, что и государство, на которое ложится моральная ответственность за создавшуюся ситуацию, «бросить церковь сейчас …не имеет права».

Но взгляды Титлинова не находили поддержки среди большей части духовенства и иерархии, которые выступали за сохранение союзнических отношений Православной церкви с российским государством и против каких-либо форм «отделения» церкви от государства. Наиболее наглядно эта позиция проявилась в ходе работы собравшегося в начале июня 1917 г. в Москве Всероссийского съезда духовенства и мирян. Главными на нем были два вопроса: об отношении Церкви к свершившейся революции и о проблемах взаимоотношения государства и церковного института.

Показательно, что делегаты, как это ни трудно им было, но не призывали к восстановлению поверженного самодержавия. Как выразился один из основных докладчиков на съезде, преподаватель Московской духовной семинарии М.И. Струженцов: «царское самодержавие, как исполнившее в истории свое назначение внешнего собирания Руси, должно отойти в прошлое». Участники съезда весьма критично характеризовали состояние государственной и церковной жизни накануне Февральской революции. Популярный в церковных кругах князь Е.Н. Трубецкой говорил: «в те дни императорская Россия стала похожа на темное, бесовское царство, и случилось это именно вследствие глубокого упадка жизни религиозной, духовной». «Распутин роди Питирима. Питирим роди Штюрмера» – вот ходячая стереотипная фраза, которая всего несколько месяцев назад прекрасно резюмировала сущность создавшегося у нас положения. Россией правил бес, – нужны ли другие объяснения той грязи, которую мы видели, той атмосферы лжи, предательства и измены, которая нас окружала?»  .

Думается, что резкость публичных заявлений о сошедшей с исторической арены царской династии в связке с обличением распутинщины, объяснялась достаточно широко распространенными в российском обществе антиромановскими настроениями, в том числе и в церковной среде. К примеру, преподаватель Московской духовной Академии А.Д. Беляев записал в своем дневнике 23 марта 1917 г.: « Тысячи революционеров не уронили так самодержавия, монархию, трон и династию Романовых, как эта германка (имеется в виду императрица Александра Федоровна – М.О .) со своим гнусным Распутиным , со своим германизмом, со своей сумасшедшей хлыстовщиной, со своей отчужденностью от России и чуть ли не изменами в пользу Германии, с отчужденностью даже от всех членов царского дома и чуть ли не с манией величия. А царь повредил себе и монархии безволием, ленью, беспечностью, пристрастием к вину (по-видимому), тугоумным подчинением своей обер-кликуше, неумением управлять, нежеланием, хотя бы на время войны, составить кабинет по образу конституции. Жалкие люди и жалкая теперь, да и прежде, семья, несчастная семья! Нравственно, умственно и культурно обе главы семьи упали еще раньше переворота и окончательного падения»  .

Общий политический настрой участников съезда проявился в призывах к пастве принять свершившиеся изменения государственного строя в России, поддержать Временное правительство, «подчинение которому необходимо во избежание гибельного ...безначалия». В приветственной телеграмме Временному правительству съезд писал: «Собравшийся в Москве всероссийский съезд православного духовенства и мирян приветствует Временное правительство, как опору порядка и законности в стране, и выражает уверенность, что, опираясь на все здоровые силы России, правительство доведет страну до Учредительного собрания, которое организует новый прочный государственный строй»  .

Перед делегатами съезда выступил и обер-прокурор В.Н. Львов. Он подтвердил, что целью правительства является «отделение» Православной церкви от государства, но при этом подчеркивал, что «необходима долговременная подготовка к этому акту, так как существует тесная связь между Церковью и государством и немедленное отделение явится разрухой и для Церкви, и для государства. Итак, предварительно необходимы: 1) дарование Церкви свободы, 2) разграничение сфер церковной и государственной и 3) через очень долгий промежуток времени полное отделение Церкви от государства»  .

Съезд почти единодушно не принял такой позиции. Отдельные попытки в защиту «отделения» потонули в общем хоре его противников. Их позицию сформулировал тот же Трубецкой в краткой, ставшей поистине крылатой, фразе: «Лозунг отделения Церкви от государства выдвигается против Церкви людьми ей враждебными или к ней равнодушными. И в наших рядах, и на епархиальных съездах он может быть поставлен только по недоразумению. Отделение Церкви от государства есть полное упразднение Церкви, коего мы допустить не можем и не должны»  . Это мнение и было закреплено в единогласно принятой резолюции, зафиксировавшей православное видение основных принципов церковно-государственных отношений (См.: Документ №   14).

Работа Всероссийского съезда, принятые на нем решения, воспринятые в церковных кругах как голос всей Церкви, идущей к своему Поместному собору, однозначно свидетельствовали, что иерархия и духовенство выступали за сохранение российского государства как «христианского государства», неразрывными узами связанного с православием. По существу, эта позиция противопоставила Церковь всему разбуженному революцией российскому обществу.

Свидетельствуют документы

Документ №   14

Резолюция

Всероссийского съезда духовенства и мирян

июнь 1917   г.

1.   Отделение Церкви от государства не может быть допущено, но должна быть объявлена и последовательно проведена свобода вероисповедания и культа.

2.   Православие признается первой среди других исповедуемых в России религий.

3.   Соответственно с этим православная вера пользуется преимуществом во всех актах государственной жизни, в которых государство обращается к религии, и в публично-богослужебных действиях, а равно сохраняет силу православно-богослужебный календарь. Православная вера не может подвергаться оскорблениям ни в обществе, ни в печати.

4.   Глава Русского государства и министр исповеданий должны быть православными от рождения.

5.   Православная церковь является институтом публично-правового характера, коему государство оказывает покровительство в законах и материальную поддержку.

Примечание: Значение институтов публично-правового характера и материальная поддержка в силу признания свободы вероисповедания могут быть предоставлены и другим вероисповеданиям.

Всероссийский церковно-общественный вестник. 1917. №   49.

***

Во-первых, подавляющее большинство неправославных религиозных организаций выступало за строительство новых государственно-церковных отношений на принципах отделения церкви от государства, равенства религий и религиозных организаций. Об этом принимались решения на многочисленных съездах, собраниях и иных мероприятиях.

Во-вторых, абсолютное число политических партий России, имевших значительную поддержку во всех слоях общества, в своих программных документах высказывалось за строительство светского государства, осуждая прежнюю «религиозную политику» в Российской империи. Отсюда требования: отделение церкви от государства и школы от церкви, национализация церковно-монастырской собственности; равенство граждан независимо от их отношения к религии и религиозных организаций; отказ от государственного субсидирования деятельности конфессий; признание за гражданами права на вневероисповедное состояние (См.: Документ №   15).

Свидетельствуют документы

Документ №   15

Социал-демократическая печать о свободе совести

В государстве должен быть установлен такой порядок, при котором каждый человек мог бы верить так, как он хочет, и никто не мог мешать в этой вере. Помимо того, что закон должен вполне обеспечить каждому свободы веры, мы все должны быть свободны и в неверии. Религия должна быть частным делом людей... Никакая церковь, никакое вероисповедание, никакой культ не могут быть соединены с государством, с властью, не должен быть ею поддерживаем или порицаем. Свободное проявление убеждений своей совести влечет за собой столь же свободное объединение людей одинаково верующих или неверующих в группы, общества, церкви, общины. Эти церкви или общины, собирая между собой пожертвования, должны иметь свою кассу, из которой должны поддерживать нуждающихся прихожан, оплачивать жалование причту, нанимать или строить помещения для богослужений, расходоваться на печатание книг, листовок и пр. Ни одна копейка государства не должна тратиться на церковь. Ни один священник не должен быть поддерживаем властью в своей деятельности. Вообще, церковь должна быть совершенно отделена от государства.

Известия. 1917. 12   марта.

лены общественной собственностью, и предоставляться гражданам для общественных целей – политических, религиозных и других собраний. Церковные приходы могут организовываться из желающих избрать свой причт; общины верующих могут пользоваться церковными зданиями для собраний и «богослужений» на общем с прочими гражданами основании. Никакой церковный ритуал не может быть обязательным в общественной жизни... А метрические книги должны вестись в районных думах. В школе не должно быть преподавания Закона Божьего.

Правда. 1917. 17   июня.

***

Несовпадение взглядов политических организаций и Православной церкви на предпочтительный характер государственно-церковных отношений улавливалось пытливыми наблюдателями даже в церковной среде. Они не отрицали права Церкви на выявление своей собственной позиции, но подчеркивали, что вопрос этот будет и должен решаться в сфере политической, и государство при этом будет проводить свою собственную линию. Передовая статья во «Всероссийском церковно-общественном вестнике» прямо указывала: «Проблема отношения государства и Церкви есть проблема политическая, и решаться она будет в политическом порядке. Чтобы ни сказал Церковный собор, для государственной власти это не обязательно. Поэтому самое достоинство Собора требует, чтобы он говорил лишь о том, что от него зависит, и установил твердо церковную линию поведения, не сбиваясь на политическую. В политике же проблема отношений к Церкви решится политическими силами, на Учредительном собрании, а если Церковь хочет реально воздействовать на решение, то она должна лишь иметь в Учредительном собрании побольше сторонников ее платформы. Это единственный правильный метод и по существу».

Общественно-политическая обстановка в стране оказала влияние и на государственно-церковные отношения. В начале лета вынужден был уйти в отставку В.Н.   Львов, что в православных кругах было воспринято с облегчением. Думается, что и правительство с легким сердцем рассталось с ним. Управляющий делами В.Д.   Набоков следующим образом охарактеризовал «итоги» деятельности первого «революционного» обер-прокурора: «Несомненно, В.Н.   Львов имел не одну положительную черту: он не был политическим интриганом, он всей душой отдавался той задаче, которую себе поставил: оздоровление высшего церковного управления. К несчастью, эта задача оказалась для него не по плечу.… И, несмотря на всю развитую им за пять месяцев пребывания в должности обер-прокурора энергию, я не знаю, оставила ли его деятельность хоть какие-нибудь следы в «ведомстве православного исповедания».

Партия кадетов выдвинула на освободившийся пост кандидатуру Ф.Ф.   Кокошкина – специалиста по государственному праву. Мотивируя свое предложение тем, что основная задача деятельности обер-прокурора на современном этапе должна заключаться не в управлении Церковью, а в налаживании государственно-церковных отношений, в постепенной подготовке к превращению этого поста в пост министра исповеданий. А это, как утверждалось, требует познаний в области публичного и государственного права   . Однако глава Временного правительства А.Ф.   Керенский остановил свой выбор на другом видном деятеле партии кадетов – А.В.   Карташеве. Как объяснял Керенский, накануне Поместного собора должность обер-прокурора должен занимать человек особого такта и деликатности, и, кроме того, имеющий глубокие познания в области церковной истории и исповедующий идеи «партнерства» государства и Церкви   .

По мнению представителей Православной церкви, кандидатура Карташева была предпочтительнее, чем другие. Как отмечал в воспоминаниях митрополит Евлогий: «Замена А.В.   Карташевым В.Н.   Львова пришлась…вовремя. В.Н.   Львов вносил в деловую атмосферу наших заседаний [Предсоборного Совета – М.О .] раздраженный, истеричный тон, предвзятую недоброжелательность по отношению к архиереям – он не помогал работе, а мешал. С А.В.   Карта-шевым можно было договориться»   .

Июль 1917   г. можно считать рубежом в проведении вероисповедных реформ государства. До сего времени правительство неоднократно заявляло о том, что проблема взаимоотношений государства и религиозных объединений может быть решена только на Учредительном собрании. Потому оно сосредоточивало основное внимание на текущих проблемах бытия религиозных объединений, стремясь максимально использовать сохраненную от царских времен систему управления данной сферой общественных отношений, лишь приспосабливая ее к новым условиям. Значительная доля работы по-прежнему возлагалась на МВД и, прежде всего, на департамент духовных дел иностранных исповеданий. Именно он в этот период выстраивал новые отношения между государством и ранее «гонимыми» и «терпимыми» религиозными организациями. Здесь и проведение всевозможных съездов религиозных организаций, учреждение ими выборных органов управления, утверждение новых правил и инструкций о деятельности религиозных объединений, разрешение проблем, связанных с собственностью религиозных организаций. В системе МВД для изучения поступающей от представителей конфессий предложений и подготовки вероисповедных законопроектов было создано Особое совещание по общим вероисповедным вопросам. В необходимых случаях вопросы жизнедеятельности конфессий выносились на рассмотрение Юридического совещания при правительстве. Департамент обеспечивал участие в разработке вероисповедных законопроектов представителей религиозных организаций, научных учреждений, общественности, организуя в этих целях специальные комиссии и совещания.

Теперь же (в середине июля) правительство пришло к убеждению, что следует переходить от простого отказа от норм религиозного законодательства царского времени к разработке самостоятельных вероисповедных законопроектов. Вновь встал вопрос о теоретических основах такой политики. Практика показала, что идею «внеконфессионального государства», на которую ориентировалось правительство в феврале-июне 1917   г., и в основе которой лежит принцип равенства всех религиозных объединений и равноудаленности от них государства, независимо от его исторических связей в предшествующий период, реализовать в России не удалось. Осознавалась и необходимость глубокого реформирования государственных органов, осуществлявших до того вероисповедную политику государства.

Одним из принципиальных актов этого времени стало постановление правительства «О свободе совести». В нем государство заявляло, что каждому гражданину обеспечивается свобода совести, и все граждане обладают равными правами независимо от отношения к религии. Кроме того, определялся порядок «принадлежности» несовершеннолетних к вероисповеданиям и порядок их возможного перехода из одного вероисповедания в другое. Пожалуй, впервые, пусть и не вполне внятно, признавалось право граждан и на вневероисповедное состояние. (См.: Документ №16).

Бремя перемен пало на вступившего на пост обер-прокурора А.В.   Карташева. В своей деятельности он руководствовался кадетской программой «по религиозному вопросу». Она подразумевала строительство светского государства, но с сохранением определенных «близких» отношений между государством и Православной церковью, некоторого покровительства со стороны государства в отношении Церкви. В этих случаях «отделение» трактовалось как «отдаление» Церкви от государств и не более того. К слову сказать, «приближение» касалось только Православной церкви, и в этом уже заключена была возможность к конфликту между государством и неправославными объединениями. Личное видение теоретических основ «церковной политики» государства в России Карташев изложил в одной из своих статей таким образом: «Церковь и государство не должны быть враждебны друг другу. Кесарево и Божие не должно быть в конфликте, но в полной гармонии и согласии, друг другу помогая, но, не упраздняя свободы и самостоятельности каждого в его собственной автономной области. По официальной терминологии это «симфония»…Церковь ведает делами божественными, небесными. Государство – человеческими, земными. Но в тоже время всемерно печется о хранении церковных догматов и чести священства. А священство вместе с государством направляет всю общественную жизнь по путям угодным Богу. При таком единстве идеальной христианской цели государство и церковь мыслятся двумя различными функциями одного организма»   .

Новый обер-прокурор вплотную занялся и проблемой учреждения поста министра исповеданий. К разработке законопроекта о министерстве были привлечены: от православных кругов – С.Г.   Рункевич, П.В.   Гурьев, от специалистов-юристов – В.Д.   Набоков, барон Б.Э.   Нольде, бывшие также членами кадетской партии. После обсуждения текста законопроекта в Юридическом совещания, правительство 5   августа утвердило его.

Свидетельствуют документы

Документ №   16

О свободе совести

14   июля 1917   г.

В изменение, дополнение и отмену подлежащих узаконений, постановить:

1. Каждому гражданину Российского государства обеспечивается свобода совести. Посему пользование гражданскими и политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию, и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждения в делах веры.

2.  Принадлежность к вероисповеданию малолетних, не достигших девятилетнего возраста, определяется их родителями. При отсутствии соглашения родителей, малолетние принадлежат к вероисповеданию отца. При раздельном жительстве родителей дети принадлежат к вероисповеданию родителя, при котором они находятся.

3. В случае смерти или неизвестности родителей и невозможности установить принадлежность к вероисповеданию малолетних, не достигших девятилетнего возраста, принадлежность к вероисповеданию малолетних определяется их усыновителями или опекунами.

4. Для перехода достигших четырнадцатилетнего возраста из одного исповедания в другое или признания себя не принадлежащими ни к какой вере, не требуется ни разрешения, ни заявления какой-либо власти. Правовые же отношения, вытекающие из принадлежности к данному исповеданию, прекращаются письменным или устным заявлением оставляющего это исповедание местному судье.

5.  Поступившее в порядке, указанном в предшествующей (4) статье, заявление местным судьей немедленно сообщается приходу или религиозной общине, к которым принадлежало оставившее их лицо. О лицах, признающих себя не принадлежащими ни к какой вере, сообщается подлежащему органу местного самоуправления.

6. Малолетние, не достигшие девятилетнего возраста, могут быть переведены в другое вероисповедание при переходе в таковое обоих родителей, или оставшегося в живых родителя. При переходе же одного из родителей в другое вероисповедание и отсутствия между родителями соглашения, малолетние, не достигшие девятилетнего возраста, сохраняют принадлежность к прежнему исповеданию.

7. Малолетние в возрасте свыше девяти лет не могут быть переводимы в другое вероисповедание без их согласия.

8.  Акты гражданского состояния лиц, не принадлежащих ни к какому вероисповеданию, ведутся органами местного самоуправления по правилам, содержащимся в статьях   39–51 раздела  II именного высочайшего указа 17   октября 1906   г. о порядке образования и действий старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях, входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов (Собрание узаконений, 1729).

9. Действие настоящих правил не распространяется на изуверские учения, указанные в статье   96 Уголовного уложения (Свод законов, т.  XV , изд. 1909).

10. Настоящее постановление (См. 1–9) ввести в действие до обнародования его правительствующим сенатом.

Вестник Временного правительства. 1917. №   109.

***

Инициатор реорганизации управления «церковными проблемами» – А.В.   Карташев стал первым российским министром исповеданий. Один из ближайших его помощников С.А.   Котляревский в интервью газете «Русские ведомости» следующим образом охарактеризовал задачу министерства исповеданий: «осуществление начал свободы совести, религиозная автономия отдельных церковных союзов. Православие не может остаться господствующим в прежнем смысле слова, но должно быть предметом культурного покровительственного отношения со стороны государства, отказавшегося от полицейской точки зрения на церковь. Роль государства ограничится надзором за закономерностью церковных союзов, без вмешательства в их внутреннюю жизнь»   .

Прозвучавшие из уст Котляревского слова «культурное сотрудничество» и стали главной характеристикой политики Временного правительства в отношении Российской православной церкви с июля и вплоть до октября 1917   г.

Предложенное правительством новое видение сущности вероисповедной политики воспринято в обществе было неоднозначно. Многие расценили факт создания министерства исповеданий исключительно как символический шаг, произведенный ради упразднения обер-прокурорской должности, бывшей синонимом тяжкой зависимости Церкви от государства. Поскольку сохранялось, хотя и в завуалированной форме, первенство Православной церкви, ибо и министр, и оба его заместители должны были принадлежать к православному вероисповеданию. К тому же, вплоть до того момента, когда Поместный собор разработает и представит для «принятия государственной властью нового устройства высшего церковного управления», оставались незыблемыми все «прежние правящие установления Русской церкви, к учреждению коих государственная власть приложила печать своей санкции». А это, безусловно, давало преимущества Православной церкви. Очевидным для всех было и то, что «новая политика» выстраивалась исключительно в интересах и применительно к Российской церкви.

Левые партии восприняли все это, как отступление от принципов светского внеконфессионального государства. Неправославные объединения расценивали новый курс как возвращение к временам существования «особых» (привилегированных) отношений государства и Церкви, что неминуемо отрицательно должно было сказаться на положении всех иных религиозных объединений. И вскоре с протестами в адрес Временного правительства обратились мусульмане, старообрядцы, баптисты, лютеране, духоборы, приводившие массу примеров неправомерного ограничения их национальных и религиозных прав.

Свою позицию в вопросах религиозной реформы они высказали и в заседаниях Государственного совещания, собравшегося в середине августа в Москве для выработки мер «по спасению Родины». Представитель Всероссийского союза евангельских христиан И.С.   Проханов прямо указывал, что верующие ждут от правительства таких акций, как: «1)   раскрепощение государственной церкви и отделение ее от государства, освобождение ее от подавляющего влияния иерархии и церковного бюрократизма; 2)   утверждение свободы совести в полном ее объеме, действительное уравнение перед законом всех религий и церквей, и вероисповеданий»   .

Недовольство протестантских объединений вызывала и противоречивость политики правительства в отношении т.   н. отказников, т.   е. лиц, отказывавшихся по религиозным мотивам от службы в армии. Хотя сразу же после свержения самодержавия эти люди, ранее привлеченные к уголовной ответственности, и были амнистированы, но в условиях продолжающихся военных действий их могли вновь призвать в действующую армии. Конфликт мог быть устранен только с принятием специального закона. Не однажды религиозные лидеры представляли в правительство проекты данного закона, но все попытки убедить в необходимости спешного его принятии так и не привели к положительному результату.

Правительство свое новое отношение с Русской церковью объясняло тем, что именно предложенный курс способен помочь избежать конфликтов в государственно-церковных отношениях, что он более ориентирован на постепенность реформирования, чем на одномоментный слом устоявшихся отношений. Карташев в ответ тем, кто обвинял его в отходе от принципа равенства религиозных объединений, разъяснял, что, будучи «русским, национальным», правительство должно относиться к Православной церкви как «исторически-первенствующей среди других исповеданий в русском государстве»   .

Справедливости ради следует отметить, что «отступление» от ранее достигнутого в реформировании государственно-церковных отношений не было тотальным. Государство не отказывалось от принципа светскости, как и от тех законодательных актов по вопросам свободы совести, что были приняты в предшествующий период и самым существенным образом преобразовавшие общественную жизнь России.

Православной церкви предлагалось смириться с изменениями, происшедшими в государственно-церковных отношениях. Точно также ей предлагалось добровольно отказаться от былых привилегий и преимуществ в пользу всех разрешенных законом религий и от чрезмерных претензий на «господство» в обществе и государстве, ставших после Февраля 1917   г. уже иными, чем прежде.

Что касается иноверных и инославных объединений, то правительство подтверждало, что сохранит реальные достижения религиозных свобод, касавшиеся их жизнедеятельности. А среди них: изменение порядка пользования вакуфными землями; утверждение новых инструкций по управлению лютеранских приходов в Гдове, Ревеле и Пскове; проведение протестантских, мусульманских съездов; предоставление права ламаитам именоваться в официальных документах буддистами. Представителей неправославных объединений успокаивали, что государство и впредь будет руководствоваться и обеспечит принцип свободы вероисповеданий. Это подтверждалось ссылками на внесенные изменения в такие акты, как Законы о состоянии, Положение об инородцах, Положение о наказаниях уголовных и исправительных, Устав гражданского судопроизводства, Устав о воинской повинности, Уставы иностранных исповеданий. В результате, отменены были наказания за вступление в брак лиц христианского исповедания с иноверцами; писание икон, изготовление крестов и торговлю ими нехристианами; устранялись запреты на: усыновление лиц христианского исповедания нехристианами и наоборот; наследование нехристианами предметов христианского культа; принятие в число присяжных и частных поверенных лиц нехристианского исповедания без разрешения министра юстиции; политическую пропаганду римско-католичес-кого духовенства; отменены были ограничения на строительство синагог и мечетей.

И все же этих изменений было явно недостаточно. Последующие события показали, что правительству не удалось согласовать интересы различных религиозных объединений и предложить приемлемый для всех религиозных организаций курс вероисповедных реформ.

Противоречивость «церковной» программы кадетов обрекла на противоречивость и курс правительства. Не смогли кадеты найти точки соприкосновения по этим вопросам с другими партиями и в правительстве, и за его пределами. Это существенно сужало социальную базу поддержки Временного правительства.

Более того, новый курс не спасал правительство от сложнейших коллизий в отношениях с Российской православной церковью. Одна из них связана была с дилеммой относительно судьбы церковно-приходских школ: сохранить ли их в ведении Церкви при одновременном продолжении государственного финансирования их деятельности, либо передать их в ведение Министерства образования. Собственно, то было продолжение спора между родившейся после отмены крепостного права (1861   г.) земской, подлинно народной школы, и отжившей свое, но вместе с тем всячески насаждаемой и поддерживаемой государством – церковно-приходской школой. А также спора вокруг проблемы «удельного веса» в государственном образовании светского и церковного начал. Известный русский педагог Н.В.   Чехов свидетельствовал о сложившемся в 90-х   гг. XIX  в. противостоянии: «Церковно-приходская школа…окончательно становится государственной по преимуществу и является уже не мирной соперницей школы светской, а ее победоносной и воинствующей противницей».

В годы первой русской революции массовыми были бойкотирование церковно-приходских школ, требования сокращения их государственного финансирования, придание государственному образованию светского характера. Показательно, что учредительный съезд Всероссийского крестьянского союза, собравшийся летом 1905   г., потребовал, чтобы все школы были светскими, а преподавание Закона Божьего признано было необязательным и предоставлено «усмотрению родителей». Во вторую Государственную Думу общественно-педагогической организацией «Лига образования» был внесен законопроект о народном образовании, предусматривавший упразднение обязательности религиозного обучения. В послереволюционный период образовательные учреждения пережили волну консерватизма и реакции, что выражалось в обшей клерикализации учебных программ и учебников, в вытеснении светских предметов из школьных программ.

Крушение монархии повлекло за собой «возвращение» вопроса о судьбе церковных школ. Он активно дебатировался политическими партиями, церковными кругами, школьным учительством. За пределами Церкви и околоцерковных кругов перевес был на стороне сторонников светской школы.

В церковной среде большинство высказывалось за сохранение церковно-приходских школ. Так, Полоцкий епархиальный съезд духовенства и мирян, проходивший в Витебске в мае 1917   г., вынес следующую резолюцию: «Представители приходов Полоцкой епархии единодушно высказались за сохранение церковно-приходской школы, ныне переданной в распоряжение приходов, чем обеспечивается соответствие этой школы приходским нуждам…Содержание школы должно быть принято на счет казны наравне с другими школами». Но, как это ни странно, принимались и другие решения. Епархиальные и духовно-педагогические съезды, состоявшиеся весной-летом 1917   г. в Москве, Курске, Галиче, Симбирске и других городах, высказались за то, чтобы передать церковно-приходские школы и епархиальные училища в Министерство народного просвещения.

Ожесточенный спор вокруг «школьного вопроса» проходил и на заседаниях Всероссийского съезда духовенства и мирян в Москве. Здесь мнения, отражая настроения на местах, тоже разделились. Часть делегатов высказалась за передачу церковных школ приходу, другая – земству. Но все же, в конце-концов, победило мнение о необходимости оставить церковно-приходские школы в ведении Церкви, но с осуществлением некоторого контроля за их деятельность со стороны министерства народного образования   .

Точку в этом споре поставило Временное правительство, которое своим решением от 20   июня передало в ведение министерства народного просвещения все школы, содержащиеся на государственные средства, в том числе и около 37   тысяч церковно-приходских и церковно-учительских.

Против этого решения выступил Синод, который в определении от 3   июля отмечал, что насильственное отнятие школ у Православной церкви ставит ее из «первенствующего» положения в состояние наиболее, сравнительно с другими исповеданиями, обездоленное, а данный акт признавался не только несправедливым, но и нарушающим законы. Синод предлагал отложить окончательное решение по этому вопросу до Учредительного Собрания   . Однако правительство полагало, что он давно и безвозвратно решен российским общественным мнением и твердо придерживалось принятого закона. Боле того, шум вокруг «школьного вопроса» квалифицировался как чисто политический. Разъясняя официальную точку зрения, Карташев писал: «Правительство не запрещает и не мешает Церкви создавать, сколько угодно, свои общеобразовательные христианские школы на собственные средства. Но все субсидируемые государством школы должны быть подчинены министерству… Государство не может продолжать политического дела старой власти»   .

В тесной связи с судьбой церковно-приходской школы был и вопрос о преподавании Закона Божьего в государственной школе. Государственный комитет по народному образованию принял временное положение о преподавании Закона Божьего в учебных заведениях министерства народного образования. Согласно нему во всех заведениях, кроме высших, должна была быть обеспечена возможность обучаться Закону Божьему, но обучение этому предмету не является обязательным, не прохождение его не ограничивает прав учащихся. Частным же лицам и обществам предоставлялось право открывать учебные заведения без преподавания Закона Божьего.

Синод в обращении к правительству от 28   июня 1917   г. предлагал «вопрос о коренных изменениях в положении преподавания религии в школах» вынести на обсуждение в Учредительное собрание. При совместном обсуждении в бюро Государственного комитета с членами Синода этой проблемы начались настолько серьезные пререкания, что было решено созвать экстренную однодневную сессию Государственного комитета, целиком посвященную этому вопросу. Однако согласие так и не было достигнуто.

В левой же прессе отмечался компромиссный характер принятого документа; подчеркивалось, что государство не выполняет своих обещаний о «полной светскости народного образования»; раздавались требования «удалить» раз и навсегда из государственной школы Закон Божий.

В августе 1917   г. министр народного просвещения был буквально завален многочисленными заявлениями, приговорами и телеграммами с протестом против предполагаемого будто бы упразднения Закона Божьего из школьной программы. Это заставило его выступить в печати с разъяснением политики министерства, отмечая при этом, что никаких предложений об устранении Закона Божьего, как предмета преподавания, у министерства не было и нет. Но в соответствии с законом от 14   июля 1917   г. о свободе совести, лица, которые по своим религиозным воззрениям не считали бы возможным обучать своих детей Закону Божьему, получают право подавать об этом соответствующее письменное заявление педагогическим советам. При этом срок, по достижении которого учащийся мог самостоятельно определить свое отношение к религии, определялся в 14   лет.

Думается, что июль-август 1917 г. можно охарактеризовать как период утраты Временным правительством инициативы в разрешении «религиозного вопроса». Многие из ранее обещанных «религиозных свобод» не реализовывались, а принятые решения буксовали в аппаратной «трясине». Нарастало ощущение, что правительство утратило некий стратегический ориентир в вероисповедных реформах. Дрейф правительства в сторону возрождения союза с Православной церковью, которая так и не была в правовом отношении «отделена от государства», при отказе учитывать многообразие интересов религиозных организаций, воспринимался как свертывание реформ в сфере государственно-церковных отношений. Правительство явно недооценило напора масс, требовавших радикализации вероисповедной политики, т.   е. реального отделения церкви от государств, обеспечения действительного равенства религиозных объединений, полной национализации церковно-монастырской собственности, введения гражданской метрикации, освобождения Церкви от каких-либо государственных функций, признания за гражданами и вневероисповедного состояния, прав атеистов и неверующих.

И потому, когда осенью 1917 г. с особой остротой обозначился общий кризис политики Временного правительства, защищать его никто не спешил. Как писал в своих воспоминаниях член ЦК партии кадетов А.С. Изгоев: «режим погибал при всеобщем к нему отвращении. Ясно было, что никто и пальцем не шевельнет в его защиту, а Керенский продолжал успокаивать, …что все меры приняты и он ждет выступления большевиков, чтобы решительно с ними расправиться... Слепой поводырь тянул за собой в яму других, всю Россию»  .

6 октября 1917 г. Временное правительство приняло постановление о роспуске IV  Государственной думы в связи с назначением на 12 ноября выборов в Учредительное собрание. Тем самым была поставлена «юридическая точка» в думском периоде российской истории начала XX  века. Спустя многие десятилетия Россия вновь вернется к думскому парламентаризму, а вместе с этим «вернутся» в Думу все те же вероисповедные проблемы, что столь ожесточенно обсуждались в начале века и которые не найдут своего окончательного, полного и справедливого разрешения и в советский период отечественной истории.

 См.: Русские ведомости. 1917. 23 июня.

  Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М.,1993. С. 238

  Евлогий, митрополит . Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М.: Московский рабочий, 1994. С. 269.

  Карташев А.В. Взаимоотношения церкви и государства (восточно-православная точка зрения) / Евразия: исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992. С. 131.

 Русские ведомости. 1917. 6 августа.

  Государственное совещание: Стенографический отчет. М.-Л., 1930. С. 69–70.

  Карташев А.В. Временное правительство… С. 14.

 Русские ведомости. 1917. 8 и 11 июня.

 ГА РФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1449. Л. 1–6.

 Уже в дни работы первой сессии Поместного собора, 18 августа 1917 года, правительство вторично опубликовало постановление от 20 июня, тем самым подтверждая неизменность своей позиции в «школьном вопросе». 26 августа в городские и земские управы, а также директорам народных училищ министерство народного просвещения направило циркуляры с конкретными предложениями по скорейшему проведению в жизнь данного постановления. Хотя в последствии Поместный собор в обращениях в Правительство признавал его явно недостаточным и считал, что выбор за учащегося должны были делать родители, но предложения Министерства народного просвещения остались в силе.

  Изгоев А. Пять лет в Советской России (отрывки воспоминаний и заметки). Архив русской революции. М., 1991. Т.  X . С. 20.

*  В следующих далее пп.  II – VII данного постановления перечислялись статьи Свода законов Российской империи, которые в силу этого постановления либо отменялись, либо изменялись и уточнялись.

  Карташев   А.В. Революция и Собор 1917–1918   гг. (наброски для истории русской церкви наших дней)   / Богословская мысль. Труды православного богословского института в Париже. Париж, 1942. Вып.   6. С.   76.

  Карташев   А.В. Временное правительство и Русская церковь   / Из истории христианской церкви на родине и за рубежом в ХХ столетии. М., 1995. С.   17.

 Русские ведомости. 1917. 18   апреля.

 См.: Савинский   С.Н. История евангельских христиан-баптистов Украины, России, Белоруссии (1917–1967). СПб., 2001. С.   13 – 17.

 Вестник Временного правительства. 1917. №   20

 Красный архив. Т.   Х V . М.-Л., 1926. С.   35.

 ГА РФ. Ф.   550. Оп.   1. Д.   97. Л.   1.

 Там же. Л.   3об.

 Там же. Д.   95. Л.   1.

 Вестник Временного правительстива.1917. 6   мая.

 Всероссийский церковно-общественный вестник (ВЦОВ). 1917.

 ВЦОВ. 1917. №   42.

  Отдел рукописей РГБ. Ф.   26. К.   4. Д.   6.

 ВЦОВ. 1917. №   45.

 ВЦОВ. 1917. 13   июня.

 ВЦОВ. 1917. №   47.

 См.: Кризис самодержавия в России. 1865–1917. Л., 1964. С. 490; Государственная Дума. Стенографические отчеты. 1909–1910 гг. Сессия пятая. СПб. 1910. Стб. 2891–2894, 3286.

 См.: Московский еженедельник. 1909. № 21. Стб. 51–52.

 Обзор деятельности Государственной Думы третьего созыва (1907–1912). СПб., 1912. Ч. 2. С. 55.

 Цит. по: История евангельских христиан-баптистов. М., 1989. С. 136.

 Цит. по: Националисты в 3-й Государственной Думе. СПб., 1912. С. 198.

 Государственная дума. Созыв 4. Стенографический отчет. Сессия 1, ч. 1 СПб., С. 262.

 См.: Московский еженедельник. 1909. № 19. Стб. 6–7.

 Московский еженедельник. 1910. № 21. Стб. 6.

 См.: Дякин В.С . Буржуазия, дворянство и царизм в 1911–1914 гг. М., 1988. С. 640.

 Цит. по: Пинкевич В.К . Указ. соч. С. 183.

 Цит. по: Юнак Д . История церкви христиан адвентистов седьмого дня в России. 1886–1981. Т. 1. Заокский, 2002. С. 129.

 См.: Красный архив. М.-Л., 1932. № 1–2 (50–51). С. 117–160.

 См.: Конституционное государство. СПб., 1905. С. 66.

 Государственная Дума: Стенографические отчеты. СПб., 1907. Т. 1. Стб. 107–108.

 См.: Государственная Дума. Стенографические отчеты. СПб., 1906. Т. 2. Стб. 1111.

 См.: Московский еженедельник. 1906. № 21, 12 августа.

 ГА РФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 45. Л. 1об.

 Цит. по: «Церковный вестник». 1906. № 36.

 Государственная Дума. Стенографические отчеты. СПб., 1907. Т. 1. Стб. 109–110.

 Государственная Дума. Стенографические отчеты. СПб., 1907. Т. 1. Стб. 341.

  Каменский П.В. Вероисповедные и церковные вопросы в Государственной думе третьего созыва и отношение к ним «Союза 17 октября». СПб. 1912. С. 11.

 Государственная Дума. Второй созыв. Обзор деятельности комиссий и отделов. СПб., 1907. С. 112.

 Московский еженедельник. 1907. № 32. С. 59.

 Государственная Дума. Стенографические отчеты. СПб., 1908. Ч. 1. Стб. 310–311.

 См.: Церковные ведомости. СПб., 1908. № 1.

* 1 – Равенство граждан независимо от их религиозной принадлежности

2 – Свобода совести

3 – Свобода вероисповеданий (веротерпимость)

4 – Отделение церкви от государства

5 – Отделение школы от церкви

6 – Сохранение за РПЦ «первенствующего положения»

7 – Конфискация (или выкуп) монастырских (церковных) земель

 Совет министров Российской империи. 1905–1906. С. 364.

 См.: Былое. 1917. № 4 (26). Октябрь.

 Конституционное государство. СПб.,1905. С. 528, 530.

 Московский еженедельник. № 36. 1906. С. 50–52.

 Московский еженедельник. № 20. 1906. С. 52–53.

  Иванович В. Российские союзы, партии и лиги: Сборник программ, уставов и справочных сведений. СПБ., 1906.

 Государственная Дума: Стенографические отчеты. СПб., 1906. Т. 2. Стб. 1107.

 Совет Министров Российской империи. 1905–1906 гг. С. 433.

 Цит. По: Куров М.Н. Революция 1905–1907 гг. и кризис политики царизма в религиозном вопросе // Вопросы научного атеизма. Вып. 19. М. С. 174.

  Витте С.Ю . Воспоминания. Т. 2. С. 360.

 См.: Куров М.Н . Указ. соч. С. 177–179.

 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 550. Оп. 1. Д. 27. Л. 1.

 Цит. по: Пинкевич В.К . Вероисповедные реформы в России в период думской монархии (1906–1917 гг.). М. 2000. С. 45–46.

 ГА РФ. Ф.  550. Оп.  1. Д.  28. Л.  1–1об.

 См.: Трубецкой Е.Н. Церковь и духовная школа // Московский еженедельник. 1910. № 2. Стб. 3, 4.

  Рейснер М.А . Государство и верующая личность. СПБ., 1905. С. 419.

 Цит. по: История русской православной церкви. Новый патриарший период. Т. 1. 1917–1970. СПб., 1997. С. 777.

 Правительственный вестник. 1905. 18 октября.

*   Ныне – Армянская апостольская церковь.

*  Полное название записки – «Краткая записка о возникновении, развитии и о настоящем положении евангельского движения в России и о нуждах евангельских христиан (известных в общежитии под различными народными кличками: пашковцев, баптистов, новомолокан и т.   д.». Составлена она была И.П.   Кушнеревым при участии В.И.   Долгополова и В.Н.   Иванова.

ПРИМЕЧАНИЯ

 Подробнее о системе взаимоотношений государства и религиозных объединений в Российской империи и о религиозном законодательстве см.: Клочков В.В. Закон и религия. М., 1982.

 См.: Арсеньев К.К . Свобода совести и веротерпимость. СПб., 1905.

 Прибавления к «Церковным ведомостям». 1908. № 2. С. 47–52.

 Прибавления к «Церковным ведомостям» 1906. № 26. С. 2095.

 Цит. по: Красный архив. М.-Л., 1932. Т. 2. С. 43.

 См.: Бердников И . Новое государство в его отношении к религии (К вопросу о свободе совести). Казань. 1904.

 Цит. по: Кризис самодержавия в России. 1865–1917. Л., 1984. С. 140.

  Гессен В.М . На рубеже. СПб., 1906. С. 31.

 Законодательные акты переходного времени. 1904–1906 гг. СПб., 1907. С. 7

 См.: Историческая переписка о судьбах православной церкви. М., 1912. С. 26–31.

  Витте С.Ю . Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 355.

 См.: Ганелин Р.Ш . Российское самодержавие. С. 68–71.

 Цит. по: Московский еженедельник. 1906. № 21. 12 августа. С. 13.

 См.: Историческая переписка о судьбах Православной церкви. М., 1912. С. 7–25.