Волокитина Т.В.

(Москва)

Москва и православные автокефалии Болгарии, Румынии и Югославии (К проблеме восприятия советской модели государственно-церковных отношений в 40-е гг. ХХ в.)

История сосуществования власти и церкви в «христианском госу-дарстве» дала несколько форм отношений между ними: «симфония властей», цезаропапизм, папоцезаризм. В православном мире была воспринята визан-тийская модель, обычно определяемая историками как «симфония», т. е. взаимодействие властей, не стремящихся к подчинению друг друга. Однако аксиоматичность подобного утверждения отнюдь не означает, что, во-первых, речь шла о чисто механическом восприятии. Процесс был более сложным, что неоднократно отмечалось разными поколениями исследователей . Он харак-теризовался обоюдными усилиями сторон (церкви и государства) по поддер-жанию отношений, характерных для византийской модели **. Во-вторых, эта модель включала в себя и определенные элементы цезаропапизма, что поро-дило спор о ее «чистоте». Но независимо от этого церковные институты тра-диционно использовались для укрепления внутри- и внешнеполитического влияния государства, достижения его единства, а также способствовали уси-лению роли Константинопольской патриархии как ведущей среди восточных церквей.

Конкретная история стран, в которых православие представляло собой наиболее крупную и влиятельную конфессию, выявляет некую закономер-ность, в соответствии с которой церковь в своем развитии следовала судьбе государства . Россия, усваивая церковно-политический опыт Византии, при-шедший вместе с христианством, не была в этом плане исключением. В от-ношениях церкви и государства рано выявилась тенденция к усилению цеза-ропапистской составляющей. Как в Византии со времен Константина импера-торы полностью контролировали церковь, назначали и смещали патриархов, так и в русских землях государственная власть постепенно начала присваи-вать себе многие функции власти церковной. Со времен Петра I реализовыва-лась тенденция к безоговорочному подчинению церкви государству. Отмена в начале XVIII в. в царствование Петра I патриаршества, введение синодальной системы с подчинением церкви бюрократическому аппарату лишили ее само-стоятельного голоса в обществе, превратили приходского священника в чи-новника, наделенного некоторыми полицейскими функциями, в частности, контроля за политическими настроениями паствы. Утвердившееся «государ-ственное всемогущество» диктовало прагматический подход в отношениях с церковью, намерение использовать ее для реализации интересов государства. Религиозная традиция во многом объясняет характер двусторонних отноше-ний и в советский период. Более того, по утверждению историка церкви А. Николина, там, где власть стоит на позициях атеизма, государственно-церковные отношения неизбежно принимают форму цезаропапизма или па-поцезаризма .

Исследователи единодушно признают наличие нескольких этапов в развитии отношений Русской православной церкви (РПЦ) и советского госу-дарства до середины ХХ в., констатируют неоднократную смену периодов жестокого преследования, «бури и натиска» , определенными послаблениями, как это было, например, во время перехода к новой экономической политике. В целом, однако, государство рассматривало церковь как реакционный инсти-тут прошлого, как опору и вдохновителя эксплуататорских классов, и именно это определяло антицерковный курс советской политики. Идеологическим оформлением последней явилась деятельность Союза воинствующих безбож-ников. Ставя своей целью бороться с «религиозным дурманом» во всех его формах, руководство Союза записало в своей программе, что « на третьем году »безбожной пятилетки«, т. е. к 1935 году, должна быть разрушена по-следняя церковь, а на ее пятом году в стране вообще не будет произноситься слово Бог» .

В мае 1922 г. власть спровоцировала церковный раскол, создав с помо-щью органов ОГПУ по разработанному Л.Д.  Троцким плану реформаторскую «обновленную» церковь. «Обновленцы», занимая лояльные по отношению к советской власти позиции, были призваны устранить «контрреволюционную часть церковников». В последующем государство планировало ликвидировать и саму «обновленную» церковь , однако отбросить альтернативное правосла-вие подобно отработанному материалу властям не удалось. Раскол, дливший-ся до конца 40 х гг., серьезно ослабил РПЦ.

Знаковым событием с точки зрения установления модели государст-венно-церковных отношений стало появление в 1927 г. Синодального посла-ния (иначе этот документ называют Декларацией 1927 г.). Авторами его был патриарший местоблюститель митрополит Сергий и некоторые члены его Синода. Объявленной целью послания являлось намерение иерархов «поста-вить нашу Православную русскую церковь в правильные отношения к совет-скому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного сосуществования» .

Следствием Декларации явилось установление основ такого сосущест-вования двух институтов, когда власть, согласившись на сохранение патри-аршего управления, получила взамен этого право на вмешательство во внут-рицерковные дела: хиротонии, назначения и перемещения архиереев прово-дились отныне с согласия силовых структур — НКВД и ОГПУ.

Декларация 1927 г. и поныне вызывает много споров. Сергия и других авторов упрекают, как и десятилетия назад, в предательстве интересов церкви, намеренном подчинении ее «безбожному» государству, установлении с по-следним «духовной симфонии». Заметим, однако, что такого рода обвинения, игнорирующие по большому счету исторические условия появления этого документа, независимо от намерений критиков отражают политизированный подход. С нашей точки зрения, Синодальное послание и последовавший за ним «сергианский» период истории РПЦ следует рассматривать прежде всего как попытку церковного руководства установить лояльные отношения с госу-дарством на компромиссной основе, восходившей к религиозной православной традиции цезаропапизма. Исторический прецедент несомненно влиял на соз-дателей Декларации, оказавшихся между двух огней — «государственным ате-измом» и «обновленчеством». В силу этого Декларацию 1927 г. вряд ли про-дуктивно истолковывать единственно как отступление ее авторов с принци-пиальных позиций и тем более предательство.

В начале 30-х гг. в связи с нарастанием международной напряженности и приходом в Германии к власти национал-социалистов характеристика церк-ви как реакционного института была дополнена: в глазах властей служители РПЦ оказались в одном ряду с буржуазными националистами, шпионами и прочей «агентурой фашизма» . И хотя в апреле 1934 г. власти не препятство-вали присвоению Сергию Синодом титула Блаженнейшего митрополита Мос-ковского и Коломенского, означавшего занятие им Патриаршей (Московской) кафедры, практически одновременно стала нарастать кампания репрессий и террора против церковников. По некоторым данным, если в 1931 г. было заре-гистрировано более 24 тыс. религиозных обществ, то в 1940–1941 гг. их оста-лось всего 1700. К этому времени «за веру» было репрессировано не менее 350 тыс. человек, в том числе около 140 тыс. священников . На свободе оста-вались лишь четыре епископа, деятельность Св. Синода была прекращена, организационная структура церкви развалена, материальная база фактически ликвидирована. На огромной территории СССР насчитывалось не более 100 православных храмов. В результате религиозная жизнь приняла очаговый характер, а РПЦ как общественный институт оказалась перед угрозой полного уничтожения.

Однако разгром церковной организации не только не привел к ожидае-мому результату — победе атеизма, но, наоборот, по признанию советских официальных органов, укрепил, как это на первый взгляд ни парадоксально, религиозные настроения. В ходе Всесоюзной переписи 1937 г. около 57% от-ветивших на вопрос о своем отношении к религии респондентов заявили о вере в Бога . Учитывая, что многие граждане уклонились от ответа, некото-рые авторы справедливо полагают, что в канун войны в Советском Союзе не менее половины населения продолжали оставаться верующими .

Негласное признание властями провала планов искоренения религии сопровождалось в условиях приближавшейся мировой войны отдельными проявлениями смягчения церковной политики советского государства. Харак-терно, что в действие вступал географический фактор. Присоединение к СССР в сентябре 1939 и летом 1940 г. Западной Украины, Западной Белорус-сии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, в результате которого общее количество действующих православных храмов увеличилось на 3350 , поставило власти перед фактом включения в государственную жизнь страны новых областей с активной религиозной деятельностью. Советское руково-дство было вынуждено проводить в западных областях более осмотрительную церковную политику , стремилось демонстрировать свою терпимость в ре-лигиозной сфере. Основным методом «привязки» к РПЦ православных при-ходов в западных районах страны стало собирание их «под крыло» Москов-ской патриархии. С основанием исследователи отмечают, что такая практика стала первым примером использования Московской патриархии для распро-странения советского влияния на новые территории . И этот опыт пригодил-ся уже в новых условиях после окончания Второй мировой войны.

На рубеже 30-40-х гг. не только в целом значительно уменьшился раз-мах антицерковных (в том числе и репрессивных) акций, но и изменилась то-нальность публикаций в партийной прессе: отныне большинство верующих из разряда «классово-враждебных элементов» были переведены в «отсталые». Вместе с тем этот период в государственно-церковных отношениях не следует идеализировать: имели место рецидивы прежней политики, административ-ный нажим, грубое вмешательство местных властей в жизнь приходов. Сло-вом, столь желанный для верующих диалог с государством еще не состоялся . Да и одна из прежних приоритетных идеологических задач государства — по-строение атеистического общества официально не была снята с повестки дня

Таким образом, можно констатировать, что предвоенные 1939–1940 гг. характеризовались переплетением разнонаправленных векторов, определяв-ших советскую государственную политику в религиозной сфере. Вслед за периодами «оттепели», обусловленными изменениями общего правительст-венного курса во внутриполитической жизни, шла полоса нового ужесточения.

Ситуация в корне изменилась с началом Великой Отечественной войны. За первые два года, несмотря на отсутствие аппарата управления, собственно-го печатного органа, юридического статуса, РПЦ смогла расширить и упро-чить свое влияние в стране. Реальная действительность и, не в последнюю очередь, высокопатриотическая позиция РПЦ заставили советское руково-дство, прежде всего Сталина, задуматься о необходимости диалога с церко-вью во имя победы. Поворотным пунктом в церковной политике явилась встреча Сталина с иерархами РПЦ 4 сентября 1943 г., многократно, хотя и не исчерпывающе описанная в литературе. Советское руководство инициирова-ло заключение компромисса с церковью, руководствуясь соображениями не только внутри- (оценка церкви как важнейшей интегрирующей силы и факто-ра духовно-нравственного возрождения народа), но и, главным образом, внешнеполитического характера . Условия компромисса были четко опреде-лены и подтверждены на протяжении 1943–1945 гг., в том числе и во время встреч церковных лидеров со Сталиным. РПЦ приобрела фактически статус покровительствуемой конфессии (отсюда относительная литургическая сво-бода и явная терпимость государства).

Уже во время встречи с первыми лицами церкви в сентябре 1943 г. Ста-лин, сообщив о решении правительства, а фактически о своем единоличном, создать Совет по делам РПЦ, в присутствии иерархов инструктировал руко-водителя Совета Г.Г.  Карпова: «Подберите себе 2–3 помощников, которые будут членами вашего Совета, образуйте аппарат, но только помните: во-первых, что вы не обер-прокурор; во-вторых, своей деятельностью больше подчеркивайте самостоятельность церкви» .

Психологический расчет Сталина очевиден: публично предостерегая Карпова от «обер-прокурорских» проявлений, Сталин явно стремился убедить иерархов в том, что «государева ока», надзирающего за руководством РПЦ, им не следует опасаться, что задачи у Совета будут иными.

Опубликованные ныне документы свидетельствуют о том, что Сталин к тому времени уже твердо решил для себя вопрос о восстановлении патриар-шества *. 8 сентября 1943 г. в Москве на Архиерейском соборе на этот пост был избран митрополит Сергий.

Подчеркнутое дистанцирование от петровского наследия в сфере госу-дарственно-церковных отношений означало, что государство будет использо-вать другие методы контроля за деятельностью РПЦ. Эту задачу, как известно, выполнял Совет по делам РПЦ, осуществлявший связь между правительством и патриархом, изучавший церковную обстановку в стране во всем ее много-образии и готовивший рекомендации правительству по всем вопросам, ка-савшимся деятельности церкви. С осени 1943 г. Сталин лично занимался рас-смотрением церковных проблем, требовал предоставления регулярной инфор-мации. Принципиальные решения принимались исключительно с его санкции. Случаи, когда это делал В.М.  Молотов, курировавший дела Совета со сторо-ны правительства, были единичными, но и тогда — по поручению Сталина.

Эти факты свидетельствовали о том, что компромиссу с РПЦ придава-лось большое значение. Объяснение крылось в ее согласии обслуживать инте-ресы государства в сфере внешней политики и пропаганды. Мало было сде-лать церковь управляемой частью режима, следовало обеспечить ее активное участие в международных делах. Как подчеркивает историк Д.В.  Поспелов-ский, Сталин был убежден, что от покорной церкви ему больше выгоды на внешнеполитическом фронте, чем потерь — на внутреннем .

Итак, осенью 1943 г. были заложены основы новой компромиссной мо-дели государственно-церковных отношений, причем, заключенный компро-мисс отразил и закрепил совпадение интересов государства и церкви на том этапе. Некоторыми исследователями данное состояние характеризуется как конкордат , что предполагает установление равенства сторон и принятие взаимных обязательств. Представляется, что констатировать подлинное ра-венство сторон вряд ли правомерно, поскольку власть, формально действуя в условиях отделения церкви от государства, получила «узаконенную» возмож-ность через ведомство Карпова руководить, направлять и контролировать деятельность РПЦ. Таким образом, если и говорить о конкордате, то, несо-мненно, о конкордате усеченном, дававшем выигрыш прежде всего государ-ству. Вместе с тем следует признать, что хотя Совет по делам РПЦ и контро-лировал все стороны жизни церкви, но деятельность его в первые годы суще-ствования никак не подпадает под определение «обер-прокурорской».

Документы подтверждают, что обе стороны следовали достигнутой до-говоренности. Для РПЦ изменения церковной политики оказались поистине благодатными, позволили ей не только избежать уничтожения, но и значи-тельно укрепить организационную структуру, материальное положение, уси-лить свои позиции в обществе. Руководство РПЦ продемонстрировало пол-ную лояльность режиму. В послании патриарха Сергия 7 ноября 1943 г. к па-стве содержался призыв поусерднее помолиться «о Богохранимой стране на-шей и о властех ее во главе с нашим Богоданным вождем».

В связи с этим сегодня некоторые церковные функционеры и историки, нередко оценивают действия руководства РПЦ как противоестественный для православия переход на службу тоталитарному режиму . Аналогия с Деклара-цией 1927 г. и обвинениями оппонентов в адрес митрополита Сергия очевидна. Но вряд ли убедительным будет говорить о простом совпадении. С нашей точки зрения, осенью 1943 г. снова проявилась «генетическая» приверженность РПЦ традиционной для России модели государственно-церковных отношений, содержавшей в основе своей элементы цезаропапизма. Эта модель представа-ла как естественная и понятная церковному руководству и вполне могла не вызывать того внутреннего отторжения, которое демонстрируют сегодняшние критики. Что касается Сталина, то ему, бывшему семинаристу, сущность це-заропапизма также была хорошо известна, как понятны и очевидны были вы-годы, которые получало государство от следования этой модели.

Практически одновременно власть выразила готовность улучшить от-ношения с другими конфессиями и конкретными религиозными организация-ми. В октябре 1943 г. были созданы Совет по делам Армяно-Грегорианской церкви при Совнаркоме Армянской ССР и Духовное управление мусульман Узбекистана, Казахстана, Туркмении, Таджикистана и Киргизии во главе с муфтием И.Б. Абдумаджиктхановым. Весной 1944 г. организовано Духовное управление мусульман Северного Кавказа, разрешена деятельность религиоз-ных центров баптистов, евангелистов и пр. При этом все крупные церкви и религиозные организации заявили о своей полной лояльности режиму. В мае 1944 г. был образован Совет по делам религиозных культов при СНК СССР. Все эти организации развернули активную деятельность, в том числе и меж-дународную. Данные факты не позволяют согласиться с историком О.Ю.  Ва-сильевой, утверждающей, что в тот период «вожделения [Сталина] связаны только с Русской православной церковью и не касаются других вероиспове-даний в стране» . Правильнее, на наш взгляд, говорить о серьезном фрон-тальном отступлении государства с непримиримых прежде позиций в конфес-сиональной сфере вообще, не замыкая ее только на Русской православной церкви, и это отступление имело глубокую политическую (в первую очередь внешнеполитическую) подоплеку. Другое дело, что подход государства к ка-ждой из конфессий был дифференцированным.

Для РПЦ наступившие изменения означали, что она оказалась в русле «большой политики» советского руководства.

Еще до установления новых отношений с РПЦ государство стремилось использовать ее в целях оказания влияния на антифашистскую борьбу в окку-пированной Восточной Европе. После Сталинградской битвы Московская патриархия с санкции высшего руководства страны неоднократно обращалась к православным верующим. В ноябре-декабре 1942 г. митрополит Сергий призвал румынское духовенство и солдат румынской армии «окончить войну с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства, и прекратить пролитие братской единоверной крови» . Весной 1943 г. по просьбе Всеславянского комитета борьбы с фашизмом Сергий подготовил аналогичное обращение «Всем христианам в Югославии, Чехословакии, Эл-ладе и прочих странах и народам, томящимся под гнетом фашистских окку-пантов». В деятельности Всеславянского комитета активно участвовал митро-полит Николай, неоднократно адресовавший антифашистские послания наро-дам Европы. Например, 11 июня 1943 г. он выступил с обращением «Братьям славянам!». На Западе эта активность первоиерархов РПЦ была замечена. Внимательно отслеживая изменения церковной ситуации в СССР, западные обозреватели, естественно, не могли не отреагировать на поворот в конфес-сиональной политике Москвы. 13 сентября 1943 г. газета «Журналь де Же-нев» опубликовала статью «Сталин и русская церковь», в которой писала: «Отныне все православные сербы, болгары, румыны, часть поляков, греков и народов стран Прибалтики обращают свои взоры к митрополиту Сергию. В результате этого крупного маневра, восстанавливающего старый союз право-славной церкви с царской политикой, Сталин, может быть, сорвал все попыт-ки создать тот »санитарный кордон«, который неотступно раздражает его. Таким образом, он подготовляет себе важный выход на юг и дает новое со-держание традиционным намерениям России. Чувствуя, что военное счастье укрепляет его внутреннюю позицию и благоприятствует внешнеполитиче-ским планам, советский режим может теперь позволить себе роскошь и до-пустить свободу вероисповедания» . Газете вторил американский журнал "Тайм«, отметивший в декабре 1943 г., что »восстановление Русской право-славной церкви почти равнялось религиозной оккупации Балкан" .

В целом правильно оценивая прагматизм действий Москвы, западные политические обозреватели вряд ли могли представить себе тот размах, кото-рый в последующие несколько лет приобретет с благословения советского политического руководства заграничная деятельность РПЦ. Ее развертыва-нию активно способствовали многие иерархи, но особенно митрополит Нико-лай, занявший позднее пост руководителя Отдела внешних сношений Мос-ковской патриархии.

Первыми шагами явилось настойчивое и спешное восстановление внешних контактов Московской патриархии, целенаправленно ликвидиро-вавшихся государством в 30-е гг. Особенно заметным процесс восстановления связей стал к окончанию Второй мировой войны, что лишний раз свидетельству-ет о глубокой политизации этой сферы церковной деятельности. В январе 1945 г. на Поместный собор, на котором происходило избрание нового патриарха РПЦ (Сергий скончался в мае 1944 г.) в Москву съехались представители восьми авто-кефальных церквей, а общее число участников и гостей превысило 200.

Показательно, что некоторые зарубежные православные церкви, узнав о проведении Собора, не дожидаясь официального приглашения, выразили большую заинтересованность в участии. Так, исполнявший обязанности гла-вы Сербской православной церкви (СПЦ) митрополит Иосиф заявил совет-ским представителям в Югославии, что Сербская церковь «считала бы особой честью быть приглашенной… Она желает близкого контакта с Русской церко-вью не только как со старшей сильной сестрой, но и как близкой себе по ис-торической судьбе, страданиям и духовной структуре, без сотрудничества с которой невозможно исполнение полезных дел православия вообще» . В Москве была также получена информация, что и югославское политическое руководство весьма положительно отреагировало на желание СПЦ установить связь с Русской церковью и участвовать в Соборе.

Масштабность Поместного собора, проходившего в военное время, по-разила гостей. Выражая общее мнение, митрополит Алеутский и Североаме-риканский Вениамин даже назвал его «почти Вселенским». «Не перенес ли Глава Церкви, Господь Иисус Христос, центр ее в Москву? Не суждено ли первопрестольной исполнить давнее пророчество инока Филофея »Москва — третий Рим?«», — спрашивал Вениамин. И сам отвечал: «Конечно, это еще более и сильнее обязывает Русскую церковь быть на деле достойной такого высочайшего положения в данный и ближайший момент истории. Но факт остается фактом: подобное собрание всей Церкви теперь могло быть лишь в белокаменной Москве» .

Новый патриарх Алексий I, по свидетельству современников, отличался верностью традициям, глубокой религиозностью, но «в твердо устоявшихся застывших формах», и в этом отношении «удовлетворял новым требованиям диктатора: являлся воплощением старого русского консерватизма, …без вся-ких излишеств и крайностей» . В рамки этого «старого русского консерва-тизма» логично вписывались мечты Алексия о международном триумфальном шествии русского православия, создании, по его словам, «московского Вати-кана», внутреннем, как в далеком прошлом, расширении церкви. Во всяком случае именно такие настроения превалировали с подачи Алексия в Москов-ской патриархии накануне и непосредственно после окончания войны. Сталин разделял идеи установления гегемонии РПЦ в православном мире. И хотя в беседе с иерархами 4 сентября 1943 г. он говорил о «московском Ватикане» в узко-конкретном смысле («Вам надо создать свой Ватикан, чтобы там и Ака-демия, и библиотека, и типография помещались, и все другие учреждения, необходимые такой крупной и значительной Патриархии, какой является пат-риархия Московская»), использование им этого определения кажется нам симптоматичным. Сталин, кроме того, упомянул в беседе и о неком «церков-ном центре», которому будет оказана государством материальная помощь . Очевидно, что размышления советского руководителя упорно склонялись к созданию в лице Московской патриархии православного "ядра«, способного впоследствии объединить вокруг себя единославные церкви.

На завершающем этапе войны, по существу, началась реализация этого плана. Одним из значительных шагов стало активное содействие снятию схизмы с Болгарской православной церкви (БПЦ) *, руководство которой в лице экзарха Болгарского Стефана открыто признало ведущую роль РПЦ в славянской семье как «старшей и передовой среди православных церквей» .

В марте 1945 г. на стол Сталина лег обширный документ за подписью председателя Совета по делам РПЦ Карпова. Это был подробный и тщательно продуманный план расширения сфер влияния Русской церкви за границей, популяризации мероприятий Московской патриархии, укрепления позиций православия . В качестве основной опоры в этой деятельности рассматрива-лись зарубежные православные приходы, действовавшие по всему миру, а также автокефальные православные церкви. В регионе Восточной Европы таковые имелись в Болгарии, Румынии и Югославии (Сербии).

В документе Карпова, в частности, предлагалось «в целях большего сближения» РПЦ с этими церквами направить в Белград, Софию и Бухарест церковные делегации Московской патриархии.

В начале апреля 1945 г. делегация Московской патриархии во главе с епископом Кировоградским Сергием прибыла в Белград. Положение СПЦ в то время было тяжелым. Начиная с осени 1944 г. коалиционная власть стре-мительно эволюционировала к монополии коммунистической партии. Про-возгласив свободу совести и отправления религиозных обрядов, власти при-ступили к ликвидации религиозного воспитания в школах, взяли «под защи-ту» брак. В декабре 1944 г. епископ Дамаскин передал Св. Синоду обещание официальных органов (его от имени Антифашистского веча народного осво-бождения Югославии сформулировал в беседе с Дамаскином И. Рибар) ниче-го не менять в положении СПЦ, а если придется, то делать это на законном основании. Вместе с тем государство, не желая публично признавать автори-тет церкви, что было чревато нежелательным усилением ее политических функций в обществе, стремилось оттеснить СПЦ (как, впрочем, и римо-католическую церковь) на периферию общественной жизни. При этом важ-нейшее значение приобретал тот факт, что большинство низшего православ-ного духовенства в годы Сопротивления не поддерживали партизан Тито, а после войны были настроены оппозиционно по отношению к новой власти. Что касается позиций высшего клира, то их характеристику дал один из руко-водителей правительства Э. Кардель в докладе о политической обстановке в Югославии, направленном в апреле 1945 г. в Москву Г. Димитрову. Кардель сообщал, что четники Др. Михайловича уже не пользуются поддержкой сер-бов, хотя «известные позиции великосербской реакционной клики еще можно найти в городских бедных слоях, в некоторой части интеллигенции и в кула-ческом элементе в деревне. Кроме того, они опираются на Сербскую право-славную церковь, которая в своих верхушках относится враждебно к нацио-нально-освободительному движению» .

Отношения государства к церкви в целом характеризовались прагма-тизмом, но, по свидетельству югославских авторов, отличительной чертой все очевиднее становилось острое нетерпение коммунистической власти в деле освобождения личности от религиозных предрассудков . Был взят четкий курс на отделение церкви от государства, хотя субсидирование ее из государ-ственного бюджета продолжало сохраняться.

Визит делегации РПЦ протекал сложно, что нашло отражение в отчете епископа Сергия и докладной записке Карпова Сталину от 30 апреля 1945 г. По главным вопросам, поднятым делегацией перед сербским Синодом (о борьбе с католицизмом, о переводе Мукачевско-Прешовской епархии под юрисдикцию Московской патриархии *, об осуждении деятельности Карло-вацкого эмигрантского синода), достичь конкретных договоренностей не уда-лось. Представителям РПЦ было заявлено, что без патриарха Гавриила (ин-тернирован немцами при оккупации Югославии, направлен в концлагерь Да-хау, после освобождения союзниками до 14 ноября 1946 г. находился за гра-ницей) решать эти вопросы руководство СПЦ не считает для себя возможным. Один из членов Синода епископ Тимочский Емельян подчеркнул, что «разрыв с эмигрантами для них тяжел, так как 26 лет они помогали эмигрантскому Синоду, полагая, что этим самым они помогают всей Русской церкви, и что сербский Синод карловчан как профашистов судить не будет, ибо это - поли-тика, а они ведут церковь Сербскую вне политики». С позиций аполитичности церкви сербские иерархи склонны были рассматривать и борьбу против като-лицизма, которая для советского руководства и РПЦ приобрела в это время исключительную политическую актуальность . Признавая опасность като-лицизма для православного мира и особую важность решения этой проблемы у себя, в поликонфессиональной стране, руководство СПЦ было твердо убеж-дено, что «борьба с католицизмом будет не политическая, а церковная». Чле-ны Синода заявили также, что они «не свободны в борьбе с католиками, пока во главе правительства и государства стоят католики: маршал Тито, доктор Рибар, министр Шубашич и другие, которые всегда будут за католиков и… бороться с ними не дадут» .

Выступая на заседании Синода 9 апреля (на нем как почетный гость присутствовал епископ Сергий), митрополит Иосиф заверил делегацию РПЦ в преданности, подчеркнув, что православные сербы «привязали свою малую ладью — Сербскую церковь к великому русскому дредноуту, судьбу Сербской церкви слили с Русской, но хотели бы в ладье быть абсолютно самостоятель-ными». Он сообщил также, что поездка в Москву на Поместный собор поста-вила сербских священников под огонь критики части верующих, обвинивших сербских делегатов в «красноте» и превращении в «большевиков» .

Однако подобные заверения не убедили русскую делегацию. Вероятно, поняв уже в Белграде фактический провал визита, епископ Сергий повел себя вызывающе: по свидетельству сербской стороны, «был нетактичен, разгова-ривал свысока, стучал по столу кулаком, нападал на хозяев и грубил им» . Митрополит Иосиф охарактеризовал его как «надменного аристократа», счи-тавшего возможным свысока поучать якобы «недостаточно патриотичное» сербское духовенство. Эффект от такой манеры поведения оказался таким, каким и должен был быть: митрополиты вынесли убеждение, что РПЦ — это рука Кремля, простертая к Белграду, что задача Москвы — «большевизиро-вать» Сербскую церковь . Возмущенный Сергий на одной из встреч с офи-циальными лицами (делегацию принимали маршал Й. Броз Тито, Э. Кардель, премьер-министр Сербии Н. Нешкович, глава Скупщины Сербии Ст. Станко-вич) высказал сожаление, что «Синод Сербской церкви занимает явно непра-вильную и несправедливую позицию по отношению к правительству». Мар-шал Тито ответил делегации, что ему «все известно, и он также сожалеет о том, что руководство Сербской церкви не идет с народом» . Заявление Сер-гия приобретало опасный характер подсказки официальным властям, которые вскоре после визита делегации РПЦ заметно активизировали свою деятель-ность по возвращению на родину патриарха Гавриила. Что же касается ми-трополита Иосифа, то, по его собственному признанию, пребывание русской делегации осложнило в дальнейшем его положение в стране .

Епископ Сергий предпринял попытку оказать давление на Синод СПЦ через благочинного русских церквей в Белграде гражданина СССР И.И.  Сока-ля. Сокаль провел ряд бесед с членами Синода, агитируя их подписать совме-стно с РПЦ декларацию против католической церкви и «русских квислин-гов» — Карловацкого синода. Однако успеха в этом деле благочинный не имел. Епископы Тимочский Емельян и Нишский Иоанн были категоричны: «Мы не хотим вмешиваться в политику, как это делает Русская церковь…Мы не хо-тим коммунизма, мы против всего направления [деятельности] нынешнего правительства» .

Видимо, с учетом неуспеха посреднической миссии Сокаля епископ Сергий в целом жестко сформулировал свои выводы по итогам поездки в Бел-град. В отчете после дежурной фразы об «огромном церковном и политиче-ском значении визита» с точки зрения сближения церквей он сообщил об «упорном нежелании [Синода СПЦ] упрочить единство с Русской церковью», о реакционности сербского епископата, неработоспособности Синода, разры-ве между народом и духовенством, дал негативную характеристику митропо-литу Иосифу и (!) рекомендовал назначить на пост министра культов священ-ника-партизана протоиерея Е. Караматиевича .

Сербское духовенство пребывание делегации по большому счету раз-очаровало. Вместо ожидаемой поддержки — невыполнимые для иерархов тре-бования и поучения, а кроме того Сергий, заявив о невмешательстве во внут-ренние дела СПЦ, отказался содействовать урегулированию отношений меж-ду руководством СПЦ и правительством, о чем его просили члены Синода. В частности, епископ Иоанн ставил вопрос о желательности получения церко-вью некоторых льгот. Заметим, что на посредничество Сергия рассчитывали и власти: глава Сербской скупщины Станкович просил Сергия оказать влияние на Синод для обеспечения поддержки церковью «народных чаяний и устрем-лений» . Из вышесказанного ясно, что для Сергия эта задача оказалась не-выполнимой.

С точки зрения перспектив установления советской модели государст-венно-церковных отношений поездка делегации Московской патриархии в Белград была, несомненно, важной. Она прояснила для Москвы ситуацию, в том числе и относительно желательности скорейшего возвращения патриарха Гавриила с тем, чтобы он «вступил в правильные отношения к существующей в Югославии государственной власти» . Примечательно, что процитирован-ные слова принадлежали патриарху Алексию.

В апреле 1945 г. делегация Московской патриархии побывала и в Бол-гарии. Возглавлял ее архиепископ Псковский и Порховский Григорий.

В отчетном докладе делегации подчеркивалось, что она застала БПЦ «в несколько смущенном состоянии»: после переворота 9 сентября 1944 г. цер-ковная иерархия испытывала опасения, не зная, какую позицию по отноше-нию к церкви займет правительство Отечественного фронта. По некоторым данным, в ноябре 1944 г. власти готовили арест членов Синода за антипатрио-тическую и антинародную деятельность. Это обвинение было связано, в част-ности, с тем, что еще до 9 сентября в обращении к правительству Синод БПЦ осудил партизанское движение в стране. Однако вмешательство находивше-гося в то время в Москве Г. Димитрова спасло положение . В декабре 1944 г. Димитров счел необходимым предостеречь болгарских коммунистов от фор-сированного решения вопроса о судьбе царской династии в стране и болгар-ской церкви. В письме в ЦК БРП(к) 18 декабря 1944 г. он сформулировал за-дачу привлечения БПЦ на службу новой власти . Одновременно проводи-лась чистка рядов духовенства. И хотя в радиограмме из Москвы Димитров предлагал «тактично произвести смещение пронемецко-гитлеровских церков-ных служителей» , по закону о Народном суде над виновниками вовлечения страны в войну на стороне фашистской Германии и связанных с ней злодея-ний были осуждены более 90 священников, причем многие из них пострадали безвинно. Прошедшие аресты, падение дисциплины, ширившиеся среди духо-венства настроения в пользу реформирования церкви и подготовки ее нового, «очень левого» устава крайне беспокоили руководство БПЦ.

Поводом для тревоги являлось также внимание официальных болгар-ских кругов к советскому опыту разработки церковной политики. Еще 17 октября 1944 г. заведующий IV Европейским отделом НКИД СССР В.А.  Зо-рин сообщал Г.Г.  Карпову, что болгарская правительственная делегация, при-бывшая в Москву для подписания перемирия, обратилась в наркомат ино-странных дел с просьбой оказать содействие в получении официальных доку-ментов, определяющих взаимоотношения государства и церкви в СССР. «Этот вопрос интересует болгарское правительство в связи с тем, что им из-дан декрет об отделении церкви от государства, и оно хочет выяснить, как складываются практически отношения между церковью и государством в СССР», — пояснял Зорин . В феврале 1945 г. после избрания митрополита Алексия патриархом посол Болгарии в Москве Д. Михалчев подготовил и направил в Синод БПЦ в порядке информации справку об отношении церкви и государства в СССР . Иными словами, факты указывали на то, что именно советская модель государственно-церковных отношений становилась ориен-тиром для болгарского руководства.

Делегация Московской патриархии приехала не с пустыми руками, привезла с собой Положение об управлении Русской православной церковью, принятое на Поместном соборе 1945 г. Оно определяло строго иерархический строй и управление, расширяло полномочия патриарха, епархиальных архие-реев и настоятелей приходов. Единоличная власть клирика устанавливалась на всех уровнях, что дало основание Д.В.  Поспеловскому охарактеризовать Положение как «крайне централизованный и клерикалистский устав римо-католического типа» . Как отмечал в отчете архиепископ Григорий, приве-зенный документ сработал в нескольких направлениях: «отрезвил» Союз свя-щенников, дал опору Синоду «в направлении жизни Болгарской церкви на твердых канонических началах», а правительству стал примером в установле-нии «нормальных» отношений между властью и церковью. Показательно, что один из членов Регентского совета, созданного при малолетнем царе Симеоне, коммунист Т. Павлов попросил Григория предоставить ему лично экземпляр Положения «для ориентировки» при выработке аналогичного документа по управлению Болгарской церковью .

Внутри болгарского Синода складывалось напряженное положение. От части его членов, по оценке Григория, можно было ожидать проявлений сдержанности по отношению к России. Ситуация осложнялась тем, что фигу-ра предстоятеля БПЦ экзарха Стефана казалась Москве не вполне надежной. Хотя его прорусские и славянофильские настроения были хорошо известны, но также были известны и тесные связи Стефана с экуменистами, его расчеты, которых он, кстати, не скрывал, на включение в экуменическое движение Русской церкви. Советская сторона к тому времени все более определенно склонялась к негативным оценкам экуменистов и активной политической на-правленности этого движения. В этих условиях экуменическое прошлое и настоящее Стефана перевешивало в глазах советских руководителей его сим-патии к России и славянству. По всей вероятности, еще в Москве был прора-ботан вариант зондажа настроений некоторых членов болгарского Синода, согласно которому Григорий провел несколько бесед. Более откровенный ха-рактер, судя по отчету, носила его беседа с митрополитом Иосифом. Григорий наставлял его «в оберегании русских интересов, в случае если бы оказались некоторые поползновения в другом направлении его сочленов [Синода]». Пе-редача именно Иосифу портретов патриарха Алексия в подарок, подчеркива-лось в отчете, «подкрепила его в этом отношении, и он, очень польщенный (по сравнению с прочими) написал письмо патриарху Алексию с выражением полной преданности». Помимо Иосифа, Григорий имел разговор с митропо-литами Филаретом и Кириллом, прибегнув к «деликатным намекам» на жела-тельность тесного сотрудничества с РПЦ * .

Для определения модели государственно-церковных отношений боль-шое значение имел приезд экзарха Стефана в Москву летом 1945 г. Помимо бесед в Московской патриархии с Алексием и другими иерархами, Стефан встречался с членами Совета по делам РПЦ и дважды — с Г. Димитровым. Итогом явилась выраженная Стефаном искренняя готовность сотрудничать с народной властью, а также прозвучавшие на приеме в Московской патриар-хии обещания учиться у Русской церкви, советоваться с ней по всем вопросам, в том числе и строительства отношений с государством.

По возвращении в Софию Стефан на заседании Синода рассказал об увиденном в Москве, о беседах с Г. Димитровым, особенно подчеркнув сфор-мулированную им задачу превращения Болгарской церкви в народную, т. е. такую, которая «будет полностью с нашим народом в строительстве великого дела Болгарии Отечественного фронта». 18 июля 1945 г. Стефан выступил по Софийскому радио с большой речью, в которой оценил государственно-церковные отношения в СССР как «полную гармонию между церковными и гражданскими властями». При этом он специально остановился на деятельно-сти «институции первостепенной важности» — Совета по делам РПЦ и лично-сти его руководителя. «Этот, без сомнения, большого значения Совет, — гово-рил экзарх, — возглавляется высокоинтеллигентным русским общественни-ком Георгием Григорьевичем Карповым, который в ранге министра умело поддерживает гармонию между духовной и гражданской властями, так чтобы Русская церковь была поднята на завидную высоту… Организатор первой величины господин Карпов вполне достоин своей высокой миссии. Он созда-ет новую эпоху в большом процессе церковного бытия в душах верующего русского народа, вызывая все церковные живительные силы прошлого и на-стоящего к восстановительной и творческой работе» .

Несомненный эмоциональный подъем, с которым говорил Стефан, име-ет свое объяснение. В ответ на обещанную экзархом лояльность Г. Димитров твердо заявил, что «никто не намерен большевизировать Болгарию», что за-мысел отделить церковь от государства был поспешным, а изъятие вероуче-ния из школ, начавшееся непосредственно после 9 сентября 1944 г., - непро-думанным. Димитров заверил экзарха, что посягательства на церковное и мо-настырское имущество не будет, если им управляют разумно и в интересах народа . Все это, конечно, рождало надежду на оптимистичный вариант раз-вития событий в дальнейшем. 7 августа 1945 г. Стефан пишет Димитрову своеобразный отчет о проделанной работе по возвращении на родину. Он от-метил, что на встрече с епархиальным руководством в Черепишском мона-стыре в конце июля был положительно решен вопрос об участии духовенства в предстоящих парламентских выборах, а на съезде православных братств в Рильском монастыре, собравшем более 50 тыс. участников, была выражена поддержка новому государству — Болгарии Отечественного фронта. «…Мы начинаем демократизировать нашу церковную действительность», — с опти-мизмом сообщал Стефан . Демонстрируя готовность к сотрудничеству с вла-стью, Стефан, на наш взгляд, переоценил возможность сохранения Болгар-ской церкви как института, равнопоставленного по отношению к государству, и прочность собственных позиций.

Хотя в качестве руководителя БПЦ Стефан пока оставался удобной фи-гурой, документы, однако, показывают, что официальные власти уже к сере-дине 1945 г. задачу демократизации церкви связывали с ограничением прав экзарха, а решать ее предстояло Союзу священников. Созданный еще в 1903 г. как профессиональная, культурно-просветительная и благотворительная ор-ганизация болгарского духовенства Союз просуществовал до лета 1942 г. В октябре 1944 г. он возобновил свою деятельность, сразу же заявив о полной лояльности новой власти. При Союзе был образован временный комитет Оте-чественного фронта, уже 17 октября превратившийся по распоряжению На-ционального комитета ОФ во Временный управительный совет Союза. Таким образом, проигнорировав традиционный метод формирования руководящих органов путем выборов, власти создали нелигитимную руководящую струк-туру Союза, фактически расколов его .

Даже беглое ознакомление с мероприятиями Союза священников во время упомянутого выше визита делегации Московской патриархии в Болга-рию позволило архиепископу Григорию отметить сходство с деятельностью русских «обновленцев» в первые годы после появления альтернативного пра-вославия в Советской России (в догматической сфере те же вопросы о браке епископов, второбрачии священников и пр.) .

Думается, что говорить о сходстве следует с осторожностью, учитывая при этом прежде всего искусственный характер появления «обновленной» церкви в России. Этого не было в Болгарии. Кроме того, в документах, кото-рыми мы располагаем, нет подтверждений тому, что целью Союза был раскол БПЦ. Речь шла о чистке рядов духовенства и достижении полной ориентации церкви на власть Отечественного фронта.

Не претендуя на обобщение, считаем тем не менее важным показать, кому конкретно предстояло решать задачу демократизации Болгарской церк-ви. В состав делегации БПЦ, посетившей Москву в июле 1945 г., входил ру-ководитель Союза священников Г. Богданов. В записке Карпова, которую он назвал «Справка моих личных замечаний и впечатлений о Болгарской цер-ковной делегации», о нем сказано следующее: «Священник Георгий Богданов, называющий себя коммунистом. (Когда я говорил с тов. Димитровым, то он мне сказал: »Не знаю я его, но думаю, что он такой же коммунист, как и ос-тальные члены болгарской церкви«). Тип сельского, совершенно некультур-ного священника… В беседах в отсутствие своих спутников говорит: »Я в Бога не верю, это все чепуха, я не интересуюсь церковью, я интересуюсь дру-гим  — футболом, гимнастикой, хотя сам заниматься этим не могу, т. к. стар и ожирел«. Будучи в Москве, посещал Комитет по делам физкультуры, где представлялся как вице-председатель спортивного общества в Болгарии. Получил несколько десятков мячей, несколько футболок, несколько бутс и сказал, что приедет в Москву с болгарской спортивной делегацией на парад физкультуры»

Вряд ли здесь нужны комментарии, хотя вопросов возникает немало. Становится вместе с тем понятным, почему болгарская исследовательница Д. Калканджиева, говоря о деятельности Союза священников, подчеркивает, что он духовно «ломал архиереев» . Союз священников стал тем инструмен-том, с помощью которого власть, используя реформаторские настроения час-ти клириков, решала задачу внедрения советской модели государственно-церковных отношений.

В августе 1944 г. в результате Ясско-Кишиневской операции советских войск в Румынии произошел государственный переворот. Диктатор И. Анто-неску был смещен, и Румыния вышла из войны на стороне гитлеровской Гер-мании. Практически сразу же при Союзе патриотов была создана группа свя-щенников-демократов. Как сообщал советским представителям в СКК про-фессор-коммунист П. Константинеску-Яш, эта группа была по настроениям ее членов «демио-советской», а сам он получил мандат Союза патриотов и руко-водства Румынской коммунистической партии реорганизовать Румынскую православную церковь (РумПЦ) «в направлении нового течения» . О том, чтo конкретно имелось в виду, можно судить по первым проявлениям группы. Ею, например, была издана брошюра «О религии в Советском Союзе», а од-ним из членов подготовлен и прочитан доклад «Советская конституция в хри-стианском духе». Вскоре группа, насчитывавшая примерно 100 человек по стране и около 40 в Бухаресте, трансформировалась в Союз священников-демократов, основная задача которого заключалась в пропагандистской рабо-те «за Советы и румыно-советское сближение» .

13 января 1945 г. руководитель Союза священник К. Бурдуча вместе с несколькими членами организации посетили заместителя политического со-ветника СКК в Румынии С.А.  Дангулова для решения некоторых вопросов орга-низации церковной жизни. Бурдуча, в частности, сформулировал две просьбы: организовать поездку в Румынию делегации русского духовенства или ру-мынского в Москву на предстоявший Поместный собор и наладить снабжение румынских священников информационными материалами о жизни и деятель-ности Русской православной церкви. При этом Бурдуча подчеркнул, что Союз священников намерен установить тесный контакт с Русской церковью. Дангу-лов обещал оказать содействие.

Обещание было выполнено. Москва через наркомат иностранных дел дала указание советской части СКК сообщить свое положительное решение по всем поднятым румынской стороной вопросам. Председателя Союза свя-щенников-демократов Бурдучу следовало информировать о возможности поездки делегации РПЦ в Румынию, но только если будет получено специ-альное приглашение со стороны румынского православного духовенства. Од-новременно патриарха Никодима и Бурдучу надлежало уведомить, что патри-арший местоблюститель митрополит Алексий приглашает Никодима посетить Поместный собор во главе небольшой группы священников (2–3 человека) или послать своего представителя. Советской части СКК поручалось оказать содействие в организации поездки . Таким образом, в это время советская сто-рона делала ставку не только на Союз священников, но и на официальное руко-водство РумПЦ. Сотрудники СКК С.П.  Кирсанов и С.А.  Дангулов охотно при-няли приглашение патриарха Никодима встретиться в неофициальной обста-новке. Во время встречи они передали поступившую из Москвы информацию. Не забыли сообщить и о том, что решился вопрос об отправке в Румынию церковной литературы. Никодим с удовлетворением воспринял сказанное и, в свою очередь, выразил благодарность за бережное отношение советских сол-дат к православным храмам и памятникам, приведя конкретные примеры .

Судя по некоторым отрывочным материалам, которыми мы располага-ем, в это время установились тесные контакты сотрудников СКК со священ-ником Бурдучей. Например, 24 января 1945 г. он вновь встретился с Дангуло-вым, чтобы, как отметил советский дипломат в своих записях, «сообщить не-которые данные оперативного характера». По информации Бурдучи, патриарх Никодим искренне стремился к установлению прочных связей между церква-ми России и Румынии .

В конце января — начале февраля 1945 г. делегация РумПЦ побывала в Москве. Патриарх Никодим на Поместный собор не приехал, а послал своего представителя епископа Арджешского Иосифа. В составе делегации был и К. Бурдуча. 22 марта газета «Моментул» поместила его интервью. К. Бурдуча, ставший к тому времени министром культов, высоко оценил деятельность русского православного духовенства, акцентировал внимание на подлинно народном характере РПЦ: «Священники СССР глубоко проникнуты сознани-ем своей миссии. Церковь, духовенство принадлежат народу. Это не аристо-кратическая церковь. Она во всем разделяет жизнь советского наро-да. …Русская церковь пользуется большим уважением со стороны государст-ва и получает поддержку во всей ее деятельности» .

Подобные оценки были особенно важны на новом этапе, в который вступила Румыния после прихода 6 марта 1945 г. к власти правительства П. Грозы, в составе которого были и коммунисты. Под лозунгами демократии в стране решались общенациональные задачи, объединенные по терминоло-гии тех лет понятием «дефашизация». В основу деятельности правительства была положена программа Национально-демократического фронта, обеспечи-вавшая, как официально подчеркивалось, всем социальным категориям насе-ления возможность «осуществить свои интересы». Церкви при этом отводи-лось значительное место, но от нее требовалось, по словам Грозы, не быть «институтом статичным», а вписаться в новое общество, осуществлять со-трудничество с государством во имя мира и завоевания демократических сво-бод. Церковь, отмечал Гроза, должна взять пример с РПЦ, которая «отброси-ла свой анахронический »балласт«, чтобы трансформироваться в новую цер-ковь, в живую церковь» .

В Москве в Совете по делам РПЦ постепенно накапливалась информа-ция о церковной обстановке в Румынии. Одним из важных каналов ее поступ-ления были отчеты Московской патриархии о непосредственных контактах русских церковников с их румынскими коллегами.

14 мая 1945 г. в Совет был представлен доклад епископа Кировоград-ского Сергия, руководителя делегации, выезжавшей в Югославию. Дважды (по пути в Белград и обратно) из-за нелетной погоды делегация останавлива-лась в Бухаресте, где Сергий встречался с румынскими священниками и со-ветскими дипломатическими представителями. «Опекал» его К. Бурдуча, произведший на Сергия благоприятное впечатление. Своего представителя прислал в помощь делегации и Никодим. Бурдуча предложил нанести визит патриарху. Из доклада Сергия: «Желая соблюсти этикет вежливости и такт международной и междуцерковной учтивости, я согласился посетить патри-арха. В тот же день в 22 ч. З0 м. по местному времени мы поехали в Патриар-хию. По прибытии были введены в тронный зал Патриархии, роскошно уб-ранный и величественно архитектурно-оформленный, и через несколько ми-нут к нам вышел сам патриарх Никодим. Высокого роста, совершенно прямой, седой как лунь, в белой рясе и панагии, в черной камилавке — так выглядел патриарх. Радушно приветствовал меня и делегатов, каковых я ему предста-вил. Я приветствовал его несколькими словами от своего лица и лица делега-ции. Патриарх выразил надежду иметь удовольствие принять в Патриархии специальную, к нему направленную делегацию, которая бы сослужила бы ему в церкви. Пригласив нас сесть, он очень тепло вспоминал Киевскую духовную академию, которую он окончил в 1895 г. Он хорошо говорит по-русски. Вспоминал московский Поместный собор 1917 г., на котором он был в каче-стве главы делегации Румынской церкви. Он много говорил о русском хлебо-сольстве, о Москве, в которой он тогда жил целый месяц, о личности патри-арха Тихона, с которым был знаком». Далее в беседе, затронув церковные вопросы, Никодим, имея в виду укрепление Русской церкви, подчеркнул: «ко-гда у народа испытания и трудности, народ сам обратится к Богу».

Хотя румынский патриарх произвел на Сергия, по его словам, хорошее впечатление, епископ все же усомнился в его искренности, мотивировав это прогерманскими настроениями Никодима во время войны, участием его в организации православной румынской миссии в Транснистрии *.

Находясь в Бухаресте, Сергий неоднократно подчеркивал, что пребы-вание делегации в румынской столице носит неофициальный характер, в силу чего он отказывался от публичных выступлений и интервью. Отказ получил даже министр пропаганды П. Константинеску-Яш. Но для органа Союза свя-щенников-демократов газеты «Люмина» русский иерарх все же сделал ис-ключение. Сергий пояснил в интервью главному редактору цели визита в Югославию и, отвечая на вопрос о состоянии РПЦ и ее роли в Советском Союзе, подчеркнул высокопатриотические благородные позиции русской церкви, отражающие интересы народа. В качестве стабилизирующего поло-жение православия фактора Сергий назвал институт патриаршества . Сам факт интервью епископа Сергия, несомненно, с разрешения СКК, свидетель-ствовал о доверии к Союзу священников и к ее руководителю К. Бурдуче. Видимо, повлияло также и намерение последнего в качестве священника по-сетить Московскую патриархию и патриарха Алексия, а в качестве министра культов встретиться с председателем Совета по делам РПЦ. «Он намерен у Вас получить консультацию по ряду вопросов его ведомства», — сообщал Сер-гий Г.Г.  Карпову .

События осени 1945 г. зафиксировали своеобразное «двоевластие» в Румынской церкви. В начале августа на собрании Св. Синода патриарх Нико-дим выступил с программной речью, в которой высоко оценил «политический переворот» 23 августа 1944 г., разорвавший «противоестественный союз» с Германией и приведший Румынию на сторону антигитлеровской коалиции. Никодим говорил о великих победах Красной армии, о благоприятных усло-виях перемирия, решившего, в частности, вопрос о территориальной принад-лежности Северной Трансильвании. Он призвал православных оказать под-держку деятельности государственных органов в выполнении условий пере-мирия. «Мы все должны обеспечить будущее нашего народа сегодняшними усилиями», — подчеркнул патриарх. Никодим сформулировал также основы, на которых должны были строиться отношения церкви и государства: «Ны-нешнее правительство страны, как всякое другое, должно приложить все ста-рания к тому, чтобы поставить нашу страну в один ряд с теми государствами, где уважают желания народа в соответствии с демократическими принципами. Исходя из этого, а также из положения, что »всякая власть дана Богом и все души должны подчиняться высшим властям«, мы призываем наш православ-ный народ к послушанию правительству нашей страны, к поддержке его ста-раний преодолеть трудности настоящего времени и привести наше государст-во к свободе и независимости на благо всех граждан» .

Прошедший в октябре 1945 г. съезд Союза православных священников-демократов, получивший, кстати, благословение Никодима, казалось, проде-монстрировал сходство позиций его руководства и патриарха. На съезде мно-го говорилось о необходимости сотрудничества церкви с демократическим государством, об оказании помощи духовенством в проводимых властями мероприятиях и пр. Была подчеркнута необходимость тесных контактов с РПЦ. Примечательно, что накануне открытия съезда Бурдуча встретился с патриархом Никодимом. В материалах ТАСС указывалось, что их беседа по вопросам деятельности Румынской церкви свидетельствовала о тесном со-трудничестве церкви и правительства .

Однако этот вывод, по всей вероятности, фиксировал лишь то, что ле-жало на поверхности. На самом деле взаимоотношения были более напряжен-ными. В одном из донесений ГлавПУРККА в Совет по делам РПЦ от 19 декабря 1945 г. о положении Румынской церкви в Олтении * указывалось, что Министерство культов стремилось осуществить замену церковного руко-водства сторонниками Национально-демократического фронта. Таким обра-зом, как и в Болгарии, демократизация Румынской церкви становилась делом исключительно Союза священников, члены которого реально претендовали на вхождение в церковную иерархию. Патриарх Никодим противился такому пониманию демократизации в связи с чем и деятельность Союза вызывала у него серьезные опасения . В румынской литературе указывается также, что в целом официальные власти сдержанно относились к Никодиму. Патриарху не могли простить, что в прошлом он симпатизировал «историческим» парти-ям - национал-либеральной и национал-царанистской (это расценивалось как проявление «деградирующего оппортунизма» ), обвиняли его в связях с маршалом Антонеску и легионерами. Не желая вступать в открытую полеми-ку, Никодим рассчитывал, что, демонстрируя свою лояльность власти, он сможет лавировать в целях сохранения независимости РумПЦ в румынском обществе и ее автономии в православном мире. С этой точки зрения актив-ность Русской православной церкви в установлении международных контак-тов внушала патриарху определенные опасения, поскольку РПЦ Никодим воспринимал прежде всего как церковь «советскую».

Размышляя о характере государственно-церковных отношений, румын-ские власти стремились опереться на исторический прецедент, подчеркивали, что Румынская церковь всегда в своей истории была на стороне народа и должна оставаться с ним и впредь. Именно это и делало ее народной. Патрио-тизм Русской церкви в Великой Отечественной войне становился примером служения народу и стране. Кроме того, власти рассчитывали инспирировать издание епископатом Румынской церкви обращения к православной пастве и духовенству, подобное тому, с каким в 1927 г. выступил митрополит Сергий. В перспективе замысел официального Бухареста сводился к созданию «ру-мынского сергианства» . Однако появление этого феномена связано уже с другой крупной фигурой Румынской православной церкви патриархом Юсти-нианом, занявшим церковный Олимп после смерти Никодима в феврале 1948 г. Именно при Юстиниане советская модель отношений церкви и госу-дарства была окончательно внедрена в Румынии.

Таким образом, в 40-е гг. народно-демократическим режимам, утвер-дившимся в Болгарии, Югославии и Румынии, удалось, несмотря на особен-ности внутриполитической ситуации и расстановки политических сил, заклю-чить с православными церквами компромисс (французский историк О. Жил-лет определяет его как «некую разновидность »пакта«» ), согласно которому государство признало свободу культа, а церковь обязалась быть лояльной по отношению к официальной власти. Учитывая роль и авторитет РПЦ в право-славном мире, естественно, что именно советская модель государственно-церковных отношений становилась в странах советской сферы влияния ори-ентиром, хотя в рядах национального духовенства имелось немало критиков этой модели.

Духовенство в указанных странах не было единым. В его составе суще-ствовала оппозиция, в том числе и по отношению к высшему эшелону цер-ковной власти. Рассматривая оппозиционные элементы как «демократиче-ские», официальная власть способствовала обособлению их в самостоятель-ные организации — Союзы священников и использовала последние как инст-румент, с помощью которого осуществлялась чистка рядов духовенства, сме-на старых кадров и насыщение церковного руководства новыми клириками, ориентированными на сотрудничество с государством. Доминация при этом политических целей очевидна. В Болгарии и Румынии процесс создания Сою-зов демократических священников пришелся на начальный период установ-ления народно-демократической власти. В Сербии Союз возник позднее, во второй половине 1947 г. и, как и в Болгарии, имел статус профсоюза. Офици-ально он действовал под контролем Синода СПЦ, но как субъект центральной профсоюзной организации находился под прямым государственным и пар-тийным (коммунистическим) контролем. Деятельность Союза направлялась против церковной иерархии, а целью являлась тотальная реорганизация цер-ковного устройства. Для стимулирования вступления священников в Союз государство широко использовало систему льгот при распределении продук-тов питания, одежды и пр., но помимо «пряника» применялся еще и «кнут»: многие священники были вынуждены вступить в Союз под нажимом против своей воли. Особую активность при этом проявлял руководитель отделения Союза в Белграде священник Смилянич, тесно сотрудничавший с органами государственной безопасности. В Сербской патриархии оценивали создание Союза как реальную угрозу для всей структуры СПЦ . Как позднее сообщил патриарх Гавриил в Москву Алексию, с помощью Союза «существующий режим хочет любой ценой нашу православную церковь превратить в слепое и послушное свое орудие». Официально, однако, руководство СПЦ не выступа-ло ни против создания Союза, ни с протестом против его деятельности, так как «за ним стояло и стоит правительство» .

Ставший реальностью в результате создания Союзов раскол рядов ду-ховенства, несомненно, способствовал усвоению советской модели государ-ственно-церковных отношений в указанных странах.

ПРИМЕЧАНИЯ

См., например: Цанков Ст. Народ, държава, свят и църква в Православния изток като богословска проблема // Годишник на Софийския университет. Богословски факултет. 1936/1937. Т. XIV; Караянопулос Й. Политическата теория на византийците. София, 1992.

Применительно к Болгарии эту закономерность отметила Д. Калкан-джиева в монографии «Българската православна църква и държавата. 1944–1953». София, 1997. С. 18.

Там же. С. 14.

Шкаровский М.В.  Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939–1964 годах). М. 1999. С. 94.

Союз воинствующих безбожников // Малая советская энциклопедия. М., 1930. Т. 8. С. 254.

Шкаровский М.В.  Указ. соч. С. 80–81.

Цит. по: Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской церкви. 1917–1997. М., 1997. С. 158.

Алексеев В.А.  Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 323.

Шкаровский М.В.  Указ. соч. С. 87, 90–93.

Всесоюзная перепись 1937 года. Краткие итоги. М., 1991. С. 106–107.

Жиромская В.Б. Отношение населения к религии: по материалам переписи 1937 года // Труды Института российской истории РАН. 1997–1998 гг. Вып. 2. М., 2000. С. 330.

Шкаровский М.В.  Указ. соч. С. 102.

Религиозные организации в СССР: накануне и в первые годы Великой Оте-чественной войны. 1938–1943 // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 39.

Шкаровский М.В.  Указ. соч. С. 104.

В огне войны. Русская православная церковь в 1941–1945 гг. (По материалам Ленинградской епархии) // Русское прошлое. 1994. № 5. С. 262; Поспелов-ский Д. Православная церковь в истории Руси, России и СССР. М., 1996. С. 2.

Волокитина Т.В.  Русская церковь и православные автокефалии на Балканах после Второй мировой войны (За кулисами интеграции) // Человек на Бал-канах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений ХХ в. М., 2002; она же. Конфессиональный фактор в геополитических планах Москвы по-сле Второй мировой войны (К проблеме советского влияния в Восточной Европе) // Russian history / Histoire russe. The Soviet global impact: 1945–1991. 29. Nos. 2–4 (Summer-Fall-Winter 2002).

Одинцов М.И.  Русские патриархи ХХ века: судьбы Отечества и Церкви на страницах архивных документов. М., 1999. С. 290.

Поспеловский Д.В.  Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 193.

См., например: «Русская церковь стала на правильный путь». Докладные записки председателя Совета по делам Русской православной церкви Г.Г.  Карпова И.В.  Сталину. 1943–1946 гг. // Исторический архив. 1994. № 3. С. 140; Поспеловский Д.В.  Православная церковь в истории… С. 299.

Якунин Г. В служении культу (Московская патриархия и культ личности Сталина) // На пути к свободе совести. М., 1989. С. 186–187.

Васильева О.Ю.  РПЦ в политике советского государства в 1943–1948 годах. М., 1999. С. 109.

Религиозные организации в СССР… С. 65–67.

ГА РФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 13. Л. 68об.

Там же. Л. 94.