М.И.  Одинцов

1905 год — начало вероисповедных реформ в России

(к 100-летию опубликования Указа «Об укреплении начал веротерпимости»)

Процесс огосударствления Православной церкви, начало которому было положено Петром Великим, к XX веку практически завершился. Церковь бы-ла интегрирована в государственную систему как одно из учреждений «полез-ных государству» и предназначенных «служить его целям».

Русская церковь, став административным учреждением («ведомством православного исповедания»), исполняла законодательно возложенные на нее функции. Православное духовенство вело запись актов гражданского состоя-ния, а также предоставляло разнообразные сведения для земств, статистиче-ских и архивных комитетов, других гражданских и военных ведомств. Духо-венство было обязано организовывать сбор пожертвований на различные нуж-ды (например, на усиление военного флота) и в многочисленные благотвори-тельные общества. Выполняя функцию призрения неимущих и незащищенных слоев населения, Церковь должна была заниматься благотворительностью. На ведомстве православного исповедания также лежала обязанность управления не только духовными учебными заведениями (академиями и семинариями), но и низшими мужскими и женскими училищами, начальными школами. Не могли обходиться без священнослужителей российская армия и флот, пени-тенциарные учреждения того времени. Одновременно Церковь исполняла обя-занности мировоззренческой и нравственной цензуры, являлась «идеологиче-ским аппаратом», осуществлявшим проправительственную пропаганду.

Отношения между Русским государством и Церковью, глубоко пронизан-ные «началами византизма» с его идеологией симфонии (союза), закреплены были в специальной главе «О вере» Основных государственных законов Рос-сийской империи. Российская церковь, которую возглавлял император Рос-сийский, признавалась «господствующей» и «первенствующей». Система цер-ковного управления строилась на сочетании власти иерархии и светских бю-рократов. Обер-прокурор Святейшего Синода непосредственно назначался ца-рем и имел неограниченные возможности влиять на высшие церковные струк-туры и по существу определял политику государства в отношении Православ-ной церкви.

Используя религиозно-церковные структуры в своих политико-идеологических и социальных целях, государство в ответ создавало для Церк-ви условия наибольшего благоприятствования, поддерживая ее материально и морально. В правовом отношении интересы Российской церкви защищены были более чем тысячью статей в Своде законов Российской империи.

Господствующее положение Православной церкви выражалось не только в особом характере ее управления, но и в ряде имевшихся у нее привилегий. Только Православная церковь имела исключительное право свободной пропо-веди среди населения, а миссионерство было вменено ей в обязанность. Также было запрещено и даже уголовно наказуемо отпадение от православия. Пере-ход из одного «терпимого» исповедания в другое требовал разрешения вла-стей, а для официального оформления перехода в православную веру необхо-димы были лишь письменное заявление и регистрация в метрической книге.

В начале XX века продолжала существовать разветвленная система льгот для духовенства, как особого сослоавия: отмена телесных наказаний, освобо-ждение от подушной подати и ряда повинностей, в том числе от военной службы, и другие. Церковь обладала широкими налоговыми льготами и имела монопольное право на производство и продажу церковных свечей. Государст-во возлагало на подданных обязанности по содержанию духовенства, устанав-ливая в правовой форме источники церковных доходов, как то: обеспечение земельными наделами и помещениями причтов, плата прихожан за обязатель-ные требы, натуральные сборы в пользу причта и пр. Государство также ока-зывало конфессиональным организациям значительную материальную по-мощь, выплачивало пособия и государственные пенсии не только духовным лицам и причетникам, но и преподавателям, и воспитателям духовных учеб-ных заведений. Особый порядок применялся в расследовании и разбиратель-стве гражданских и уголовных дел в отношении священников и духовных уч-реждений.

В России наблюдалось одно из наиболее тесных, по сравнению с другими европейскими странами, слияние религиозных и правовых норм. Россия имела наибольшее число статей об уголовном наказании за религиозные преступле-ния. Само уголовное право подтверждало многие религиозные запреты и при-меняло меры церковного наказания (покаяние, заключение в монастырь). За-конодательством также обеспечивалось исполнение поданными религиозных предписаний и обрядов. Свод уставов о предупреждении и пресечении пре-ступлений, Уложение о наказаниях, Уголовное уложение обеспечивали право-вую охрану религии и церкви, возлагая соответствующие обязанности на «места и лиц, имеющих начальство по части гражданской или военной». Спе-циальный раздел Уложения о наказаниях «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих оную постановлений», состоявший из 65 статей, предусматривал за данную категорию преступлений наказания от 4 месяцев тюрьмы до 15 лет каторжных работ. В России также действовал особый епар-хиальный (консисторский) суд с достаточно широкой компетенцией.

В сфере гражданского права ярко выраженный конфессиональный харак-тер носило законодательство о браке и семье. Одновременно в Своде законов Российской Империи имелся специальный раздел, регламентирующий все стороны жизни религиозных организаций. Он включал в себя Регламент Ду-ховной коллегии, Устав духовных консисторий и Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий, христианских и иновер-ных. Также детально регламентировалась религиозная жизнь духовенства и мирян.

Безусловно, сформировавшийся к началу XX века и законодательно закре-пленный союз Церкви и государств был обоюдожелательным. Каждая из сто-рон искала в нем для себя выгоды и стремилась его поддерживать и укреплять. Но, конечно, союз этот де-факто был не равноправным. И если государство было силой «ведущей», то Церковь — «ведомой».

Формально российское законодательство признавало за подданными им-ператора право исповедовать и иные, неправославные, религии. Но положение церквей, деноминаций, сект, религиозных общин и верующих различных ис-поведаний было неодинаковым. Христианские исповедания: католическая и армяно-григорианская церкви, протестантские секты (менониты и баптисты) имели преимущества перед нехристианскими (иноверными) исповеданиями, к которым относились: иудаизм, мусульманство, буддизм, язычество. Деятель-ность всех иных исповеданий была запрещена. Не признавалось государством и внеисповедное состояние.

Организационные структуры и порядок управления, права и обязанности, а также иные стороны деятельности «терпимых» религий определялись и нор-мировались в Уставе духовных дел иностранных исповеданий. В свою оче-редь, контроль за его исполнением, а также сбор необходимой отчетности воз-лагались на Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министер-ства внутренних дел (МВД). Департамент увольнял «духовных лиц», если деятельность их признавалась «вредной», контролировал духовные учрежде-ния и монастыри, разрешал командировки и отпуска духовенства, учреждал новые приходы, давал разрешения на постройку культовых зданий и покупку недвижимости, ведал выплатой содержания духовенству и средств государст-венного казначейства и т.д.  При Департаменте состояла особая Раввинская комиссия, а непосредственно при МВД — «ученый еврей». Иными словами, и неправославные исповедания находились в тесной связи с государством и в зависимости от него.

Нельзя не отметить и тот факт, что «религиозными проблемами» активно интересовался и занимался Департамент полиции при МВД. Среди агентов охранки, наряду с журналистами, деятелями партий, офицерами, врачами, студентами… во множестве были представлены священно-и церковнослужи-тели, прежде всего государственной церкви.

На рубеже XIX-XX вв. вопрос о содержании и условиях реализации прин-ципов свободы вероисповеданий оживленно дискутируется в российском об-ществе. Постепенно выявились три точки зрения. (1) Одна — официальная — от-рицала наличие в России каких-либо стеснений в вопросах веры. Ее защищали государственные и церковные круги. И те, и другие говорили о «симфонии» между государством и Православной церковью, и о необходимости сохране-ния существующих государственно-церковных отношений. Показательно вы-сказывание обер-прокурора Святейшего Синода К.П.  Победоносцева, который еще в 1888 г. в ответ на адрес евангельского Союза с просьбой к императору «разрешить религиозную свободу» заявил, что в России, как нигде, различные исповедания пользуются широкой свободой, а законы, ограждающие господ-ствующее в России исповедание, необходимы, так как это «важнейший исто-рический долг России, потребность жизни ее»".

Проправительственная «охранительная» пресса («Московские ведомости» и др.) утверждала, что Церковь пожертвовала собой, согласившись на уста-новление государством рамок твердого социально-политического строя, осно-ванного на союзе с Церковью, и «желать прекращения у нас союза государства с Церковью — это желать страшной по своим последствиям революции».

Вторая точка зрения, которую разделяло преимущественно либеральное православное духовенство, представляла из себя «сочетание несочетаемого»: теоретически осуждались «стеснения» в вопросах веры, но признавалась целе-сообразность их существования на практике для «пользы» подданных.

Представители либеральных кругов, «терпимых» и «гонимых» религий, социал-демократического движения заявляли об отсутствии в России свободы совести, о государственном насилии над убеждениями российских подданных. Наследуя во многом идущие с XIX столетия традиции видеть в Церкви и ду-ховенстве «только полицейский институт подавления народных чаяний и под-держания самодержавия», они рассматривали союз Церкви с государством как проявление «реакционности» и «антинародности» церковного института, отка-зывая ему в общественной поддержке.

Все три точки зрения активно отстаивались на страницах легальной офи-циальной и православной прессы, в книгах и сборниках, в нелегальной печати. И если одни авторы защищали необходимость поддержки интересов и приви-легий господствующей Церкви, ссылаясь на то, что народные массы находятся в «детском состоянии» и потому «ограждение» Церкви от «лжеучений» есть «не насилие, а педагогическое вмешательство», то другие приводили множест-во фактов, убеждающих, что в России нет ни свободы вероисповеданий, ни свободы совести. К примеру, видный публицист К.К.  Арсеньев писал:

«…миллионы людей числятся православными, не исповедуя или даже никогда не исповедовав православного учения, не будучи или никогда не быв членами православной церкви. Таковы »упорствующие« бывшие униаты в Привисленском крае; таковы остзейские эсты и латыши, возвра-тившиеся в лютеранизм; таковы новокрещенцы из татар или осетин, вновь впадающие в магометанство; таковы сибирские инородцы, которых притя-гивает к себе обратно буддизм. Противоречие между формой и фактом влечет за собою не только ряд стеснений, тягостных для религиозного чув-ства, но и ограничение гражданских прав, неопределенность юридических отношений. Иноверцы, именуемые православными, не хотят обращаться в своих религиозных нуждах к православному духовенству, которое считают для себя чужим, а искать помощи у духовных лиц исповеданиями им близ-кого и дорогого они не вправе. Представителям иноверного духовенства приходится выбирать между отказом в просьбах, исполнение которых они признают своим священным долгом, и нарушением закона, грозящим уго-ловною ответственностью и даже потерю духовного сана. Основываются новые семьи, не освященные браком; дети остаются не крещеными и не могут впоследствии доказать своего происхождения; больные, умирающие лишены религиозного утешения. Целые десятилетия продолжаются усилия покончить с этой аномалией, но она остается не устраненной, скорее уве-личиваясь, чем уменьшаясь. Что говорилось по этому поводу в официаль-ных отчетах двадцать лет тому назад, то повторяется, почти без изменений, и в последнее время. Это наводит на мысль, что средства не соответствуют цели".(2)

Правда, и в православной среде нет-нет, но раздавались критические вы-сказывания в адрес государственной вероисповедной политики, признавалась необходимость реформ в сфере государственно-церковных отношений. О сво-ем видении необходимых преобразований заявил, к примеру, профессор Ка-занской духовной академии И. Бердников. Выступая в 1888 г. на годичном со-брании Академии, он развивал идеи упразднения государственной религии и церкви, признания религии частным делом человека, правового равенства ре-лигиозных объединений, «десакрализации» государства и «разгосударствления православной церкви». Позднее эта речь была издана отдельной брошюрой, и на содержащиеся в ней идеи опирались многие участники «освободительного движения». (3)

Как ни старалась официальная пропаганда вместе с православной иерархи-ей, но скрыть факт банкротства государственной церковной политики было невозможно. В обществе преобладало настроение, что требуются коренные реформы в церковной сфере. Откровенно и прямо писал об этом Николаю II в одном из своих писем в январе 1902 г. Л.Н.  Толстой:

«Ваши советники говорят Вам, что …русскому народу как было свой-ственно когда-то православие и самодержавие, так оно свойственно ему и теперь, и будет свойственно до конца дней, и что поэтому для блага рус-ского народа надо во что бы то ни стало поддерживать эти две связанные между собой формы: религиозного верования и политического устройства. Но ведь это двойная неправда. Во-первых,  — никак нельзя сказать, чтобы православие, которое когда-то было свойственно русскому народу, было свойственно ему и теперь. Из отчетов обер-прокурора Синода Вы можете видеть, что наиболее духовно развитые люди народа, несмотря на все не-взгоды и опасности, которым они подвергаются отступая от православия, с каждым годом все больше и больше переходят в так называемые секты. Во-вторых, если справедливо то, что народу свойственно православие, то незачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такой жесто-костью преследовать тех, которые отрицают ее.

…Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответство-вать требованиям народа где-нибудь в Центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддер-живать эту форму правления и связанное с ней православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охра-ны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жес-токих дел".(4)

Критическую позицию в отношении государственной политики в отноше-нии к религиозным объединениям занимали и некоторые представители пра-вящей элиты. К примеру, князь Волконский сетовал, выступая на религиозно-философских собраниях в Петербурге:

«Введение начала государственности в Церковь противно смыслу Церкви: принципы государства — обособление, принцип Церкви - объеди-нение. Насилие и принуждение в делах веры противны духу христианства. Церковь, в лоно которой можно войти, но выйти из состава которой вос-прещается, атрофирует свою внутреннюю органическую силу. Обязатель-ность исповедания господствующей религии влияет расслабляющим обра-зом на общественную совесть. Свобода совести нужна для оздоровления совести на всех общественных ступенях".(5)

В самом начале ХХ века, когда все с предельной очевидностью свидетельствовало о глубоком кризисе общественно-политической системы в России, правящие круги осознали необходимость скорректировать государст-венную церковную политику. По указанию Николая II в 1902 г. начинается разработка Манифеста, в котором предполагалось обозначить основные направления преобразований во внутренней политике. Намечались они и в церковной политике, поскольку признавалась ее значимость в деле «охранения» основ существующего строя. В разработке Манифеста ведущую роль играло Министерство внутренних дел. В дневнике военного министра А.Н.  Куропаткина сделана запись его разговора с министром внутренних дел Плеве, из которой мы можем узнать о приоритетах в деятельности данного министерства: «прежде всего надо приподнять значение Церкви. Вернуть церковному влиянию население. Увеличить значение прихода. Затем надо приподнять достаток сельского населения. Если эти цели будут достигнуты, то он /Плеве/ надеется остановить поток недовольства, протеста и даже открытой борьбы». (6)

Кстати, о методах, которыми надеялся «реформировать» страну министр внутренних дел хорошо сказал В.М.  Гессен:

«Обыски и аресты, отдача под надзор полиции, лишение права на об-щественную службу, административная высылка и ссылка, употребление военной силы, массовые сечения, групповая материальная ответственность за ущерб, причиненный действиями отдельных лиц — эти и им подобные меры при обрели…воистину, какой-то повально-эпидемический характер. Не хватало тюрем, жандармы измучились, сбились с ног. Почти вся Россия объявлена была на положении усиленной охраны, — на положении, которое, как известно, является сплошным отрицанием права на личную неприкос-новенность »охраняемых«. Никакая »умеренность« не спасала от тюрьмы, приближалось время, когда сознательному и честному человеку становит-ся стыдно не быть преступником, стыдно жить на свободе".(7)

В первых вариантах текста Манифеста намечалось: «Деятельно продол-жать начатые мероприятия к улучшению материального положения сельского духовенства и поднятия его значения в общественной жизни прихожан… Раз-работать условия, на которых могла бы быть расширена разумная свобода слова и совести, в согласовании оной с духом нашей Церкви и государствен-ного строя». (8) Предлагалось даже включить специальную статью о свободе совести. Но в окончательном тексте Манифеста, обнародованным 26 февраля 1903 г., нет уже даже и обещаний разработать условия для «расширения» сво-боды совести. Все свелось к требованиям и обещаниям неуклонно соблюдать уже существующие законы.(9)

И лишь в указе «О предначертаниях к усовершенствованию государствен-ного порядка» (от 12 декабря 1904 г.) заявлялось о необходимости устранить религиозные стеснения, расширить права вероисповеданий. В частности, в шестом пункте Указа было записано:

«Для закрепления выраженного Нами в Манифесте 26 февраля 1903 г. неуклонного душевного желания охранять освященную Основными Зако-нами Империи терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконе-ния о правах раскольников, а равно и лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в адми-нистративном порядке соответствующие меры к устранению в религиоз-ном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения». (10)

Реальные шаги в реформировании своей вероисповедной политики госу-дарство вынуждено было сделать лишь под давлением внешних обстоятельств — начавшейся первой русской революции.

17 января 1905 г. на аудиенции у Николая II побывал министр земледелия и государственных имуществ А.С.  Ермолов, который в ранее поданной запис-ке высказал свои соображения о реформах. Ему удалось буквально «вырвать» у царя согласие в развитие Указа от 12.12.  1904 г. определить дополнительные вопросы к намечаемым в этом указе преобразованиям. Прочитав записку Ер-молова и распоряжение Николая II, С.Ю.  Витте составил перечень первооче-редных, по его мнению, проблем, о которых необходимо «говорить откровен-но»: «Война. Представительство (земс|кие| соборы)…Провинциальное уст-ройство. Единение п|равительст|ва. Церковь. Учебные заведения».

В соответствии с монаршей волей в январе же началась разработка специ-ального указа по проблемам религиозных свобод — «Об укреплении начал ве-ротерпимости». О позиции Комитета Министров и его главы мы можем судить по следующей записи, сделанной в Журнале Комитета Министров:

«…в области веры принуждение не должно быть допускаемо, а насиль-ственное удержание кого-либо в том или другом вероисповедании не мо-жет почитаться явлением нормальным. Убеждения совести каждого чело-века не подлежат контролю со стороны государства до тех пор, пока они не выразились в каком-либо неправомерном деянии".(11)

В ходе заседаний Особого совещания, на которое было возложено под предсдеательством С.Ю.  Витте обсуждение содержания и направленности ве-роисповедной реформы, его участники признавали и факт отставания религи-озного законодательства от современной жизни, и наличие административного произвола на местах в отношении верующих и религиозных общин неправо-славного исповедания. И потому в качестве своей первоочередной задачи Со-вещание признало необходимым «приступить к пересмотру постановлений за-конодательства о вере …и привести действующие нормы в точное соответст-вие с современными условиями жизни и требованиями терпимости в делах ве-ры"».

К разработке императорского указа был привлечен и первенствующий член Святейшего Синода митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вад-ковский). Он не возражал против расширения прав и свобод старообрядче-ских, сектантских и иноверных организаций и обществ, но считал, что это по-влечет за собой «умаление» интересов и прав Православной церкви, и потому предлагал рассмотреть и положение Православной церкви. В поданной им за-писке «Вопросы о желательных преобразованиях и в постановке у нас право-славной церкви» предлагалось ослабить «слишком бдительный контроль свет-ской власти», разрешить свободно приобретать имущество для нужд право-славных обществ, «дозволить» участие иерархов в Государственном Совете и Комитете Министров. Как эти, так и другие предложенные им меры должны были, давая «свободу» Церкви, упрочить ее союз с государством.(12)

Записка митрополита не понравилась С.Ю.  Витте. Стремясь максимально прояснить позицию правительства в отношении как характера и пределов цер-ковных реформ, так и ожидаемых от Церкви шагов, он составил и внес на об-суждение Совещания свою записку «О современном положении православной церкви». В ней без обиняков предлагалось Церкви освободиться от таких при-сущих ей «пороков», как «вялость внутренней церковной жизни», «упадок» прихода, «отчуждение» прихожан от священников, бюрократизм церковного управления. Особо подчеркивалась неподготовленность православного духо-венства к борьбе с «неблагоприятными церкви умственными и нравственными течениями современной культуры», тогда как государству нужна от духовен-ства «сознательная, глубоко продуманная защита его интересов».

Кстати, обо всем этом Витте судил не умозрительно, а на основании лич-ного богатого опыта, изучая содержание и направленность почты, поступаю-щей в правительство. В одной из записок, пришедшей в феврале 1905 г. из Черниговской губернии от И.Н.  Неплюева, с характерным для тогдашнего времени названием «О мерах борьбы по прекращению революционного дви-жения» отмечалось:

«Миряне настолько чужды христианского облика, что легко отторга-ются от церкви, становятся врагами ее, бессильны противостоять антицер-ковным и антигосударственным влияниям, увлекаются атеистическими и революционными теориями…Ни семья, ни крестьянская община, ни при-ход, ни уезд, ни губерния не могут быть названы здоровой живой клеткой живых организмов церкви и государства, а быстро разлагаются». (13)

Витте не только не отрицал значимость союза Церкви и государства, но считал, что обе стороны кровно заинтересованы в нем. Но следовало, по его мнению, изменить условия этого союза так, чтобы «не ослаблять самодеятель-ности ни церковного, ни государственного организма». И если для государства это означало реформирование правовой основы союза, то для Церкви - рере-формирование формы ее внутренней жизни, содержание и характер которых должны были быть обсуждены и приняты на Поместном соборе.

Как видим, обе стороны признавали необходимость «обновления» союза между ними, шли навстречу друг другу, хотя и с взаимными претензиями.

Отличную от всех позицию занимал обер-прокурор Святейшего Синода К.П.  Победоносцев. В своих воспоминаниях С.Ю.  Витте писал:

«Когда приступили к вопросам о веротерпимости, то К.П.  Победонос-цев, пришедши раз в неделю и усмотревши, что митрополит Антоний вы-ражает некоторые мнения, идущие вразрез с идеей о полицейско-православной церкви, которую он, Победоносцев, двадцать пять лет куль-тивировал в качестве обер-прокурора Святейшего синода, совсем перестал ходить в Комитет /Министров/ и начал посылать своего товарища Сабле-ра».  (14)

Спустя некоторое время, посчитав, что наступил момент для решительного противодействия, обер-прокурор Св. Синода выступил со своей запиской «Со-ображения статс-секретаря Победоносцева по вопросам о желательных преоб-разованиях в постановке у нас Православной церкви». Вступая в полемику с Витте и митрополитом Антонием, он отверг все выдвигавшиеся ими предло-жения о реформах на том основании, что их реализация повлечет за собой не «обновление», а разрушение союза Церкви и государства, что равноценно ги-бели и для первой, и для второго. (15)

Записки митрополита Антония, Витте и Победоносцева предполагалось специально обсудить на одном из заседаний Комитета министров, чтобы окончательно утвердить программу вероисповедных реформ. Но накануне дня заседания Победоносцев сообщает Витте о решении Николая II изъять вопрос о церковных реформах из ведения Комитета министров и передать его в Си-нод.

Но и всемогущему обер-прокурору пришлось вскоре испытать разочарова-ние. В марте 1905 г. неожиданно для него Синод во всеподданнейшем докла-де царю испрашивал разрешения на проведение Поместного собора для из-брания патриарха и решения назревших внутрицерковных проблем. Однако Николай II, не без подсказки все того же Победоносцева, отклонил предложе-ние о созыве Собора до «благоприятного времени».

В конфиденциальном письме обер-прокурора в Синод вчерне обрисовы-вался план возможной подготовки к Поместному собору:

«Намеченное определением Святейшего Синода от 18–22 марта сего года в самых общих чертах переустройство всего церковного управления, сложившегося в двухвековой период Синодального управления, представ-ляет великую реформу, объемлющую духовную жизнь всей страны и воз-буждает множество самых серьезных и важных вопросов, требующих предварительной обширной разработки, которая может быть совершена только при содействии людей глубокой осведомленности с историей Церкви вообще и существующим положением нашего церковного управ-ления и притом стоящих на высоте разумения церковных и государствен-ных интересов в их взаимодействии. Самое созвание поместного Собора нуждается в точном определении, на основании канонических постановле-ний в церковной практики, его состава, в установлении порядка рассмот-рения и разрешения дел Собором и организации при нем временного руко-водственного и подготовительного органа работ. Участие на Соборе пред-ставителей клира и мирян, если бы таковое признано было необходимым, вызывает чрезвычайно трудный и сложный вопрос о выработке такого по-рядка для избрания представителей, который при применении его не вы-звал  бы неудовольствия, неудобств и затруднений». (16)

Борьба в правительственном лагере и в среде православной иерархии во-круг реформ, хотя и затрудняла выработку указа о веротерпимости, но остано-вить не могла. 17 апреля 1905 г., в день православной Пасхи, указ публикуется в печати. Для своего времени это был огромный шаг вперед в развитии рос-сийского религиозного законодательства. Впервые признавался юридически возможным и ненаказуемым переход из православия в другую христианскую веру; облегчалось положение раскольников: старообрядцам разрешалось строить церкви и молельни, открывать школы. Католикам и мусульманам об-легчались условия строительства и ремонта культовых зданий. Провозглаша-лась свобода богослужений и преподавания в духовных школах на родном для верующих языке и т.д.

Вынужден был уйти в отставку четверть века занимавший пост обер-прокурора К.П.  Победоносцев. Сменил его князь А.Д.  Оболенский - предста-витель известного дворянского рода, прошедший бюрократическую школу на различных высоких постах в должностях управляющего Дворянским и Кре-стьянским поземельными банками, товарища министров внутренних дел и финансов; к тому бывший весьма близким Витте человеком. Новый обер-прокурор был настроен весьма положительно относительно быстрейшего со-зыва Церковного собора. В середине декабря по этому вопросу Николай II принял трех митрополитов - Петербургского Антония (Вадковского), Киев-ского Флавиана (Городецкого) и Московского Владимира (Богоявленского). Иерархи получили указание готовить и провести Собор «в ближайшее по воз-можности время».

Безусловно, Указ привнес в общественную жизнь России новые элементы религиозной свободы. Но он по-разному встречен был в различных общест-венных кругах.

Православные иерархи рассматривали его как «покушение» на права гос-подствующей Церкви и «унижение» ее перед иными вероисповеданиями. Об-ращаясь в закрытом письме к епархиальным архиереям, митрополит Антоний (Вадковский) следующим образом рисовал перспективу для деятельности Православной церкви в новых условиях:

«Новый закон, таким образом, для всех нас православных будет слу-жить испытанием крепости нашей веры, твердости ее исповедания и нели-цемерной преданности Церкви православной. Есть возможность думать, что доселе многие удерживались в Церкви внешними ограничениями. Те-перь нет более таких преград, удерживающих немощных верой в ограде церковной. Теперь их может удержать в ней только слово пастырского вразумления и убеждения. Какое великое испытание нашей пастырской ревности!

…Нельзя нам закрывать глаз своих от напряженной деятельности врагов Церкви православной. По местам они начали уже вести против нее уси-ленную и открытую борьбу, стараясь путем воззваний, подговоров, угроз и даже насилий отторгнуть от нее возможно большее число ее чад, несмотря на то, что основной закон, воспрещающий склонять православных к отпа-дению, остается в силе и в настоящее время".(17)

Действительно, после опубликования Указа началось массовое отпадение от государственной церкви. Сотни тысяч подданных Империи, ранее насиль-ственно обращенных в православие, перешли, как свидетельствовал Е. Тру-бецкой, «в католичество, протестантство, во всевозможные раскольничьи сек-ты и даже в мусульманство".(18)

В либеральных кругах Указ воспринимался лишь как один из первых не-обходимых шагов на пути утверждения в России свободы совести. Однако Указ был не только вынужденным, но и запоздалым шагом самодержавия на-встречу общественности в попытке усмирить «смуту и волнения». В условиях развивающейся по нарастающей народной революции он был недостаточным.

Конечно, видение причин и оценки народной революции, возможные фор-мы и способы ее «усмирения» у различных кругов были своими. Граф С.Ю.  Витте дает в воспоминаниях яркую характеристику общественной обстановки в России этого периода:

«Можно без всякого преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту, и что общий лозунг заключался в крике души: »Так дальше жить нельзя«, другими словами, с существующим режимом нужно покончить. А для того, чтобы с ним покончить, явились борцы действия и мысли во всех без исключения классах населения, и не единичные, а исчисляемые мно-гими тысячами. Большинство же, не двигаясь, совершенно сочувствовало действующим … вся Россия была недовольна существующим положением вещей, т.е.  правительством и действующим режимом. Все более или менее сознательно, а кто и не сознательно, требовали перемены, встряски, искуп-ления всех тех грехов, которые привели к безумнейшей, позорнейшей вой-не, ослабившей Россию на десятки лет. Никто и нигде искренно не выска-зывался в защиту или оправдание правительства и существующего режи-ма». (19)

В подтверждение можно привести и мнение левых сил. Так, в листовке Тверского комитета партии социал-революционеров (эсеров) говорилось:

«Правительство вот уже сколько лет ведет войну со всем русским на-родом, а в последние два-три года оно уже и совсем потеряло стыд и со-весть и распоряжается по всей Руси как в неприятельской стране. Тысяча-ми расстреливает и избивает оно народ русский, десятки тысяч томятся в тюрьмах и ссылке. И давно уже народ понял, что самый главный, самый злой его враг — это царское правительство".(20)

Монархические партии и союзы, например, Союз русского народа, видели в народном недовольстве и социальном протесте лишь «анархию и беспоряд-ки», «восстание черни». Любопытно, что эти силы возлагали ответственность за то, что «шатаются троны», и на иерархов Русской церкви. Лидер Союза русского народа А.И.  Дубровин в письме первенствующему члену Святейшего Правительствующего синода митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию указывал:

«…при Вашем безмолвии и потакательстве рясофорным крамольникам, дело революции шло успешно: бунтовал »Потемкин«, бунтовали запасные, бунтовали рабочие, бунтовали академии и семинарии, гибло народное дос-тояние, поджаривая на горячих плитах русских патриотов-рабочих, рас-стреливали губернаторов, солдат казаков, полицейских. Шайки грабителей врывались среди белого дня в банки и общественные учреждения, в вин-ные лавки и почтовые конторы, на фабрики и заводы, в магазины и жили-ща частных лиц и, нагло угрожая смертью, и часто зверски убивая, расхи-щали деньги и драгоценности…Русская жизнь целиком потекла под ак-компанемент револьверных выстрелов, и свист разрывающихся бомб». (21)

Подавая царю доклад о ситуации в стране, и предлагая меры по ее стаби-лизации, Витте указывал на основную причину «волнений и смут». Она за-ключалась, по его мнению, в том, что нарушено «равновесие между стремле-ниями русского мыслящего общества и внешними формами его жизни. Россия переросла форму существующего строя. Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы".(22)

Осенью 1905 г. в критической для самодержавия ситуации Николай II вы-нужден был пойти еще на одну уступку, и подписал 17 октября Манифест, ко-торым на правительство возлагалась обязанность «даровать населению незыб-лемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосно-венности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов».

Манифест оказал воздействие на реформирование российского общества, по крайней мере, в трех направлениях:

Одной из первоочередных задач после издания Манифеста стала необхо-димость разработки нового избирательного закона, внесения поправок и до-полнений в законодательные акты, определяющие состав, порядок формиро-вания и полномочия Государственной Думы и Государственного Совета и их соподчиненность.

Данная работа была поручена образованной 28 октября специальной ко-миссии («Особое совещание») под председательством члена Государственного Совета графа Д. Сольского. С ноября 1905 г. по январь 1906 г. она провела де-сять заседаний, в которых особенно бурно обсуждался вопрос о привлечении в состав Государственного совета «выборного элемента» из наиболее «устойчи-вых по взглядам и направлениям слоев населения». Вполне естественно, что речь зашла и о духовенстве. Большинство членов Комиссии поддерживало идею включения в состав Государственного Совета представителей от Право-славной церкви.

Лишь очень немногие высказывали иное мнение. В частности, известный правовед, член Государственного Совета Н.С.  Таганцев считал, что в разреше-нии этого вопроса следует исходить из «государственной», а не из политикан-ствующей« точки зрения. Многообразие вероисповеданий, присущих народам России, требовало учесть их интересы и обеспечить представительство в выс-ших органах власти.

Подготовленные Комиссией Сольского проекты законов в феврале 1906 г. вынесены были на окончательное обсуждение Особого совещания в Царском Селе под председательством Николая II. Из воспоминаний Н.С.  Таганцева яв-ствует, что, когда зашел разговор о представительстве духовенства, то присут-ствующие — министры, члены Государственного Совета и иные высшие санов-ники были единодушны. Даже не возникала мысль, что наряду с представи-тельством государственной Церкви может существовать, хотя бы в самом ми-нимальном виде, представительство иных религий и церквей, признаваемых Основными законами Российской империи. Таким образом, не были учтены интересы тех миллионов российских подданных, которые согласно законам (ст.ст.  66, 67) лишь только «пользовались свободою веры», не говоря уже об игнорировании интересов «нетерпимых» государством «раскольников» и «сек-тантов». В итоге решено было допустить в Государственный Совет лишь шес-терых представителей Русской церкви: три — от черного, и три — от белого ду-ховенства. Спор возник только при обсуждении порядка выборов представи-телей Церкви, и спорили о том, как смотреть на эти выборы — с государствен-ной или канонической точек зрения. Восторжествовало первое мнение — счи-тать выборы актом государственного строительства, но порядок выборов при-нят был в компромиссной форме: он определялся Святейшим Синодом, а ут-верждался императором.

Одновременно в эти же месяцы в обстановке строжайшей секретности ве-лась работа над новой редакцией Основных законов Российской империи. Первоначальный проект готовила Государственная канцелярия. Он представ-лял собой компиляцию различных европейских конституций, и предусматри-вал за законодательными палатами достаточно широкие полномочия.(23) В нем была и такая новация, как специальная глава «О правах российских подданных». Среди упоминавшихся в нем прав, было право на свободу совести и вероисповедания. Специальные статьи провозглашали равенство перед законом всех подданных, независимо от происхождения и вероисповедания; уравнивали в правах подданных как исповедовавших господствующую религию, так и «инородцев».

В конце февраля проект поступил в Совет Министров. Витте поручая рас-смотрение проекта, советовал своим подчиненным сопоставить этот текст с конституциями Пруссии, Австрии, Японии, чтобы заимствовать оттуда, как он писал, «полезные консервативные элементы".(24) И действительно, проект Канцелярии, обсуждавшийся 10, 12, 14, 18 и 19 марта, подвергся столь суще-ственным изменениям, что можно говорить о рождении фактически второго проекта законов — Министерского. Он носил сугубо »ограничительный« харак-тер, ставил под сомнение целесообразность включения главы »О правах под-данных« и отвергал какое-либо »расширение« их прав. В специально подго-товленной и подписанной членами Совета Министров мемории на имя Нико-лая II предлагалось: »в видах ближайшего согласования правил об основных правах и обязанностях российских подданных с современными условиями жизни нашего государства исключить из подлежащей главы некоторые не от-вечающие этой цели статьи и восполнить оную особою статьею, подтвер-ждающей свободу совести на основании указа Вашего Величества от 17 апре-ля 1905 г. об укреплении веротерпимости".(25)

20 марта 1906 г. С.Ю.  Витте представил царю измененный «министер-ский» проект Основных законов вместе с меморией министров. Сам председа-тель Совета Министров при этом предложил основную статью о религиозной свободе в следующей редакции: «Российские поданные пользуются свободою вероисповедания по велениям своей совести. Условия перехода из одного ве-роисповедания и вероучения в другое определяются законом».

На седьмое апреля Николай II назначил третье секретное совещание в Цар-ском Селе для обсуждения проектов Государственной канцелярии и Совета министров. Оно продолжалось несколько дней. Приглашены были великие князья, министры, несколько членов Государственного Совета и другие выс-шие чиновники. Ряд участников предыдущих Совещаний, продемонстриро-вавших свою либеральную позицию, приглашены не были.

Среди участников совещания проявились две позиции. Одна, ее излагал И.Л.  Горемыкин, заключалась в отрицании необходимости включения в Ос-новные закона главы о правах подданных. Сторонники другой, например, Д.М.  Сольский, С.Ю.  Витте отстаивали включение, хотя и с различной моти-вировкой данной главы. Однако полнокровного обсуждения содержания вто-рой главы не было. Большинство присутствовавших даже и не помышляло о «возвращении» изъятых Советом министров статей «о правах». Не подлежала обсуждению и глава «О вере». (26)

К середине апреля закончились выборы большей части депутатов Государ-ственной Думы первого созыва. Победу одерживала конституционно-демократическая партия. Негласно проект Основных законов передан был для обсуждения частному совещанию либералов, в состав которого входили лидер кадетов П. Милюков, профессор С. Муромцев, лидер партии демократических реформ профессор И. Ковалевский и представитель земства Ф. Головин. Их отношение к официальному законопроекту было отрицательным. От имени партии кадетов представлен был альтернативный проект. В его третьей главе «Об основных правах граждан» статьи о свободе совести выглядели следую-щим образом:

«ст. 6. Все русские граждане равны перед законом. Различие происхо-ждения и вероисповедания не может иметь своим последствием неравен-ство гражданских или политических прав и обязанностей.

…ст. 18. Каждому обеспечивается свобода совести. Посему никто не может быть ни преследуем за исповедуемые им верования или убеждения, ни понуждаем участвовать в обрядах какого-либо вероисповедания.

ст. 19. Никому не может быть возбранено выйти из состава вероиспо-ведного общества, к коему он принадлежит.

ст. 20. Все вероисповедные общества, существующие в империи, поль-зуются в одинаковых для всех них пределах, установленных законом, сво-бодою богослужения и отправления своих обрядов".(27)

Идеи лидеров кадетской партии, как и альтернативный проект в целом, были отвергнуты. Накануне открытия заседаний Государственной Думы Ни-колаю II был представлен окончательный вариант, исполненный по его пору-чению небольшой группой лиц из ближайшего окружения. Он был утвержден Николаем II 23 апреля, за четыре дня до открытия заседаний Думы. Без изме-нений, лишь с незначительными редакционными поправками осталась глава «О вере», определявшая взаимоотношения государства и Православной церкви и обеспечившая ее особое положение и привилегии. В главе же «О правах и обязанностях российских подданных» сохранилась лишь одна статья (81), ка-савшаяся вопросов веры и гласившая: «Российские подданные пользуются свободою веры. Условия пользования этою свободою определяются законом». Однако статья эта без четко и конкретно разработанного законодательства об-речена была оставаться всего-навсего декларацией, отнюдь не гарантирующей прав граждан в выборе религии. Разработка законопроектов по конкретным направлениям религиозного законодательства была возложена на министерст-во внутренних дел.

Либеральная интеллигенция откликнулась на принятую редакцию Основ-ных законов с раздражением и сарказмом. В журнале «Московский ежене-дельник» была опубликована своеобразная сатира на «права», провозглашен-ные в новой редакции Основных законов:

«1. Все российские граждане равны перед законом.

Примечание: Из сего изъемлются евреи, католики, конституцио-

налисты-демократы и прочие лица, образ мыслей коих, представ-

ляется сомнительным.

..4. Торжественно провозглашается полная свобода вероисповедания.

Примечание: Из сего изъемлются вероучения, с православием не-

согласные«. (28)

Как видим, государство даже в условиях революции продолжало ориенти-роваться на сохранение особых отношений с Российской православной церко-вью, и стремилось опереться на нее в период политической нестабильности. Не предполагалось вводить какие-либо принципиальные изменения ни в це-лом в вероисповедную политику, ни в положение всех других религиозных объединений. Вместе с тем, российское общество, можно сказать, впервые по-лучившее возможность публичного обсуждения вероисповедных проблем, было предрасположено в целом к более радикальным шагам. Периодические партийные, общественные и частные издания были переполнены статьями на эти темы. В них возможность проведения вероисповедных реформ жестко увязывалась с политическими преобразованиями в стране. Под особенным огнем критики оказался исторический девиз последних столетий российской власти: «Православие. Самодержавие. Народность".В журнале »Московский еженедельник«, где во множестве печатались авторы, симпатизировавшие ка-детским воззрениям, об этом говорилось следующим образом:

«…православие, религиозный кодекс, внешняя ненарушимость которо-го охраняется светским главой церкви при помощи полиции и жандармов. С помощью самодержавия этот девиз выражался в том, что все иноверные и даже инославные народы подвергались ограничениям в правах, которые упразднялись сейчас же , как только данное лицо внешним образом при-нимало православную личину. Благодаря этому, никто не мог добровольно из православия уйти, самое православие приобретало в качестве новых сы-нов церкви недостойных лицемеров, а вся религиозная жизнь народа за-держивалась в своем развитии. Злоупотребления православия с примерным мужеством разоблачались Л.Н.  Толстым и органом В.Г.  Черткова »Сво-бодное слово«. Но эти обличители принимали в расчет, главным образом, из ряду вон выходящий вред этого девиза. А сколько в нем было скрыто вреда обыкновенного, латентного, словно моль разъедавшего по существу религиозную душу русского народа». (29)

К религиозным проблемам обращались и политические партии, бурно на-рождавшиеся в 1905–1906 гг. По некоторым оценкам, их было уже около 40. Все они в своих программных документах и на страницах партийной прессы фиксировали неразрешенность «религиозного вопроса», наличие «стеснений» и «несвободы» в вопросах веры, предлагали свое вuдение разрешения этого вопроса.

Изучение и сопоставление документальных партийных материалов позво-ляет выделить три группы партий в зависомости от их позиций к религиозно-му вопросу. К первой относятся те из них, что выступали за сохранение в Рос-сии абсолютной монархии, ко второй — за конституционную монархию, к третьей — за демократическую республику. Сравнительный анализ показывает, что большинство партий выступало за равенство граждан вне зависимости от их вероисповедной или сословной принадлежности, за свободу совести и ве-роисповеданий. Достаточно распространенным было требование конфискации или выкупа монастырских и церковных земель, что отражало настроение, гос-подствующее среди крестьянства. Лишь незначительная часть партий, ориен-тирующихся на сохранение в России абсолютистской монархии, выступала за незыблемость союза между Православной церковью и государством, сохране-ние за Церковью всех ее прав, привилегий и первенствующего положения.

Программные положения партий в вопросах свободы совести в основе своей ориентировались на изменение церковной политики государства: отказ от традиционного союза с Православной церковью, уравнение в правах всех вероисповеданий и равные их отношения с государством. В целом они укла-дывались в буржуазную модель вероисповедной государственной политики. Более радикальные требования — отделение церкви от государства и школы от церкви — включались в программы социалистических партий. К ним примыка-ли партии: Радикальная, Умеренно-прогрессивная, Свободомыслящих.

В ходе выборов в Государственную Думу все партии, выставлявшие своих кандидатов, обещали разрешить безотлагательно и вопрос о свободе вероис-поведаний. Все они обнародовали свои предложения и программы по этому вопросу, стремясь тем самым привлечь избирателей. К примеру, в разделе об основных правах граждан программы кадетов, одной из популярных на тот момент партий, говорилось:

«1. Все российские граждане, без различия пола, вероисповедания и национальности, равны перед законом. Всякие сословные различия и 

всякие ограничения личных и имущественных прав поляков, евреев и всех без исключения других отдельных групп населения должны быть от-менены.

2. Каждому гражданину обеспечивается свобода совести и вероиспове-дания. Никакие преследования за исповедуемые верования и убеждения, за перемену или отказ от вероучения не допускаются. Отправление религиоз-ных и богослужебных обрядов и распространение вероучений свободно, если только совершаемые при этом действия не заключают в себе каких-либо общих проступков, предусмотренных уголовными законами. Право-славная церковь и другие исповедания должны быть освобождены от госу-дарственной опеки«. (30)

27 апреля 1906 г. открылись заседания Первой в истории России Государ-ственной Думы. Среди ее 499 членов 18 представляли Русскую церковь — 16 священников и два епископа. Уже 12 мая представители кадетской фракции внесли для обсуждения законопроект о свободе совести. В Объяснительной записке лидеры партии убедительно доказывали, что и в прошлом, и в на-стоящем Россия жила и живет «под режимом несвободы совести». Попытки царского правительства в предшествующие несколько лет устранить из рели-гиозно-церковной жизни наиболее нетерпимые «стеснения» и «ограничения» и реализовать на практике положения указа 17 апреля и манифеста 17 октября 1905 г., не принесли положительного результата. А потому для народных из-бранников делом первостепенной важности должна была борьба за обеспече-ние принципа свободы совести в жизни российского общества.

По мнению кадетов, следовало бы принять закон как своего рода манифест о свободе совести, определяющий принципы государственной церковной по-литики и лишь затем, на его основе рассматривать и принимать законы, регу-лирующие те или иные конкретные практические стороны деятельности рели-гиозных организаций различных конфессий.

Но была и другая позиция. Министерство внутренних дел, которому пра-вительством было поручено проведение реформ в вероисповедных вопросах, не видело необходимости в издании общего закона о свободе совести, а пред-полагало рассматривать законопроекты по отдельным конкретным сторонам религиозного законодательства.

Между этими политическими силами и развернулась в дальнейшем в тече-ние 12 лет острая борьба по вопроса реформирования государственной цер-ковной политики. В итоге демократические партии не смогли преодолеть кон-сервативного правительственного барьера. Но их усилия не пропали втуне. Сразу же после Февральской революции 1917 г. законопроекты кадетской и других партий становились законами новой России, нового государства - свет-ского.

Примечание

  1. См.: Арсеньев К.К.  Свобода совести и веротерпимость. СПб., 1905.
  2. Там же, с. 281.
  3. См.: Бердников И. Новое государство в его отношении к религии (К вопросу о сво-боде совести). — Казань, 1904.
  4. Былое. 1917. № 1. С. 17, 18.
  5. Цит. по: Красный архив. — М.-Л., 1932. Т. 2. С. 43.
  6. Цит. по: Кризис самодержавия в России. 1865 — 1917. Л., 1984. С.140.
  7. Гессен В.М.  На рубеже. СПб., 1906. С.31.
  8. Там же, с. 132–140.
  9. Законодательные акты переходного времени. 1904–1906 гг. — СПб., 1907. С.7
  10. См.: Историческая переписка о судьбах православной церкви. М., 1912. С. 26–31.
  11. Цит. по: Московский еженедельник. 1906. № 21. 12 августа. С. 13.
  12. См.: Историческая переписка о судьбах Православной церкви. М., 1912. С. 7–25.
  13. Цит. по: Куров М.И.  Революция 1905 — 1907 гг. и кризис политики царизма в рели-гиозном вопросе. Вопросы научного атеизма. Вып. 19. М., С. 174.
  14. Витте С.Ю.  Воспоминания. М., 1960. .Т. 2. С. 360.
  15. См.: Куров М.Н.  Революция 1905–1907 гг. и кризис политики царизма в религиоз-ном вопросе // Вопросы научного атеизма. — М., 1976. Вып. 19. С. 177–179.
  16. ГА РФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 27. Л.1.
  17. ГА РФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 28. Л. 1 — 1об.
  18. См.: Московский еженедельник. 1910. № 2. 9 января. Стб. 3.
  19. Витте С.Ю.  Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 552–554.
  20. См.: Исторический архив. 1997. № 5–6. С. 118 — 119.
  21. Цит. по: История русской православной церкви. Новый патриарший период. Т.1.  1917 — 1970. СПб., 1997. С. 777.
  22. Правительственный вестник. 1905. 18 октября.
  23. См.: Государственная дума в России. — М., 1957. С. 90–92.
  24. См.: Демин В.А.  Государственная Дума в России (1906–1917): механизм функцио-нирования. М., 1996. С. 11.
  25. Цит. по: Совет Министров Российской империи. 1905–1906. Л. 1965. С. 364.
  26. См.: Былое. 1917. № 4 (26). Октябрь.
  27. Конституционное государство. СПб.,1905. С. 528, 530.
  28. Московский еженедельник. № 36. 25.11.1906. С. 50–52.
  29. Московский еженедельник. № 20. С.52–53.
  30. Государственная Дума: Стенографические отчеты. — СПб., 1906. Т. 2. Стб. 1107.