Пимен (Извеков) — ПОСЛЕДНИЙ «СОВЕТСКИЙ» ПАТРИАРХ (1970 — 1990 гг.)

17 апреля 1970 г. скончался патриарх Алексий (Симанский), возглавлявший Русскую церковь в течение двадцати пяти лет. Согласно Положению об управлении Русской православной церкви в должность патриаршего местоблюстителя вступил старейший по хиротонии постоянный член Священного Синода митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков).

15 мая Синод в своем заседании постановил «призвать епископат, клир и всех верных чад Русской православной церкви творить заупокойное поминовение почившего Святейшего патриарха Алексия в храмах Патриархата в течение года со дня кончины».

В конце июня 1970 г. на расширенном заседании Синода определена была и дата Поместного собора, на котором должен был быть избран новый патриарх: 30 мая — 2 июня 1971 г. Подготовкой Собора занималась синодальная комиссия во главе с митрополитом Пименом. В епархиях проходили съезды духовенства и мирян, избиравшие членов Собора и обсуждавшие возможную кандидатуру патриарха. В адрес Комиссии поступали предложения рассмотреть на готовящемся Соборе некоторые из вопросов внутренней жизни Церкви: деятельность приходов, права и обязанности настоятеля храма, «двадцатки» и ее органов управления.

Период местоблюстительства, растянувшийся на год, заполнен был борьбой различных сил внутри Церкви и за ее пределами по поводу кандидатуры и порядка избрания нового патриарха. В качестве возможных кандидатов на епархиальных съездах назывались имена 5–6 человек, но чаще всего — митрополит Пимен и митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов). Они и стали наиболее вероятными кандидатами на патриарший престол.

Уже с самого начала периода местоблюстительства и светская власть стремилась определиться в выборе приемлемого для нее кандидата на пост главы Церкви.

К середине мая 1970 г. Совет по делам религий при СМ СССР (далее — Совет), обращаясь в ЦК КПСС за разрешением на проведение Поместного собора, высказался за кандидатуру митрополита Пимена. Председатель Совета В.А.  Куроедов подчеркивал, что «Пимен — один из видных и авторитетных деятелей Русской православной церкви, вполне лоялен, активно поддерживает политику советского государства, является членом Советского комитета защиты мира и Всемирного совета мира».

Политбюро ЦК КПСС согласилось с предложением Совета и санкционировало созыв Собора на май-июнь 1971 г.

Выбор митрополита Пимена качестве единственно возможного кандидата на выборах патриарха дался Совету по делам религий не просто. Среди руководства Совета существовало стойкое предубеждение к нему. Еще в конце 60-х годов В.А.  Куроедов в беседе с патриархом Алексием о возможном его преемнике высказывался против кандидатуры Пимена, указывая, в частности, и на то, что среди епископата многие считают его «выскочкой», «чужаком», «темным человеком», неизвестно откуда «прилепившимся» к церкви и несправедливо оттершим более достойных. Патриарх в чем-то соглашался с Куроедовым, но все же своим преемником видел Пимена. Как бы угадывая непроизнесенное Председателем Совета имя митрополита Никодима, восходящей звезды среди епископата, патриарх заметил: «Но он еще молод. Пожалуй, это не поймут. Пимен на пост патриарха больше подходит. Патриарху совсем не нужно быть активным путешественником по другим странам. Он может быть как бы в стороне, а выступать патриарху следует тогда, когда этот нужно».

Причина предпочтения властями митрополита Пимена, очевидно, лежит в особенностях биографии патриаршего местоблюстителя, а также в особенностях его личного характера и прежней церковной деятельности: отказ от какой-либо конфронтации с властью, подчеркнутая лояльность, консерватизм убеждений в отношении устройства религиозно-церковной жизни, и неприемлемость «церковного модернизма».

Все это устраивало власти, которые хотели иметь «ручного патриарха» и тем самым сохранять возможность воздействовать на церковный институт в интересах продолжения своей церковной политики, направленной на «угасание религиозной жизни». Эта политика, которая проводилась в отношении Церкви с конца 50-х годов, а особенно с 1961 г., привела к выполнению намеченной цели: духовенство было отстранено от административной и финансово-хозяйственной деятельности религиозных общин и переведено на твердые оклады; расширены права «двадцаток»; запрещены участие детей и подростков в религиозных службах и благотворительная деятельность религиозных обществ; были ужесточены нормы налогообложения духовенства и церковнослужителей и т.д.

В одной из записок в ЦК КПСС в 1970г. заместитель председателя Совета В.Г.  Фуров так писал об «успехах» антирелигиозного наступления:

«…в 1960 г. действовали 13008 церквей, … в настоящее время 7338. За последнее десятилетие прекратили свою деятельностью 5676 православных церквей (религиозных объединений) или 43,6%. Кроме того, в настоящее время около полутора тысяч церквей, хотя и состоят на регистрации, но фактически не действуют. Все это, несомненно, уменьшает возможности религии. За последние годы прекратили свою деятельность 32 православных монастыря, в том числе Киево-Печерская лавра. Ныне действуют 16 монастырей, в которых проживают 1200 монахов, главным образом престарелого возраста. Сократилась за последние годы и сеть духовных учебных заведений, прекратили свою деятельностью пять православных семинарий; ныне функционируют две духовные академии и три семинарии. Неуклонно снижается количество учащихся в духовных школах: в 1960 г. их было 617 чел., а в 1969/70 учебном году — 447. В минувшем году из духовных школ были направлены на приходы 57 чел. Церковь испытывает ныне кризис с кадрами священнослужителей. В 1969 г. из их числа, по разным причинам, выбыли 214 чел., а посвящены в сан 175 священнослужителей» .

В 1970–1971 гг. Совет прорабатывал программу дальнейшего давления на церковный институт. В этих целях уполномоченным Совета в союзных республиках, краях и областях предложено было направить в Москву предложения по ограничению деятельности православных обществ. Среди поступивших были и такие: свернуть производство свечей и ограничить их отпуск епархиям; запретить тарелочный и кружечный сборы в церквах; ограничить число богослужений в приходских храма; не допускать проведения «варварского обряда» крещения; не разрешать включать в число чле-в нов «двадцатки» священников. После Поместного собора Совет намеревался выставить эти требования вновь избранному патриарху.

Среди епископата и духовенства все же преобладающим было мнение о Пимене как о человеке скромном, внимательном к людям, имеющем богатый опыт церковной деятельности, хорошем организаторе и «церковном службисте», отличавшемся консерватизмом в отношении устройства религиозно-церковной жизни, не приемлющем «церковного модернизма».

Но были и те, кто отвергал кандидатуру митрополита Пимена, хотел избрания на патриарший престол митрополита Никодима. Да и сам он, хотя публично и не высказывался на эту тему, но надеялся, что его кандидатура будет предложена на Соборе архиереями. Однако, как вскоре выяснилось, рассчитывать на успех ему не приходилось, поскольку и Совет по делам религий, и его уполномоченные в республиках, краях и областях, центральные и местные органы Комитета государственной безопасности (КГБ) проводили работу по дискредитации Никодима в церковных кругах. Упор делался в основном на четыре момента: относительную молодость Никодима (1929 г.р.), его «увлеченность» католицизмом, устремленность на церковные реформы, жесткость характера. Касаясь последнего, можно упомянуть имевшее хождение среди иерархов мнение о Никодиме: «Человек он энергичный, деятельный, но очень властолюбив. Пожалуй, будь он патриархом, на коленях заставит к нему подползать. И справиться с ним будет трудно».

В предсоборный период проявили себя представители церковной оппозиция и религиозного диссидентства. В обращениях и письмах к верующим, духовенству и архиереям они выступили с критикой миротворческой деятельности Церкви и ее участия в экуменическом движении, настаивали на более наступательной позиции по отношению к государству и на проведении реформ во внутрицерковной жизни .

В канун Собора, 26 мая 1971 г., в Успенском храме московского Новодевичьего монастыря состоялось Архиерейское совещание. Споры велись вокруг нескольких вопросов. В том числе и относительно необходимости утверждения на Поместном соборе решения Архиерейского собора 1961 г. о внесении изменений в «Положение об управлении Русской православной церкви», согласно которым священник отстранялся от административно-хозяйственной деятельности на приходе и становился «наемником», приглашенным для отправления обрядов и треб. Возражения в основном раздавались со стороны архиереев-иностранцев. Архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин), сравнивая ситуацию в приходских общинах и в епархии в 40-х и 60-х гг., говорил:

«Я отнюдь не предлагаю вернуться к порядкам 1945 г. Там был перегиб в смысле предоставления слишком большой власти настоятелям и умаление участия мирян в управлении материальной стороной приходской жизни. Но в 1961 г. произошел перегиб в противоположную сторону: настоятели были совершенно отстранены, и все было передано мирянам. Нужно сейчас выработать нечто среднее» .

Однако «поиск среднего решения» был заранее обречен на неудачу, т.к.  действовавшее на тот момент законодательство о религиозных объединениях не представляло такой возможности. Оно знало и регулировало деятельность исключительно религиозных обществ, в управлении которых основное влияние имели члены приходского (церковного) совета во главе со старостой, избиравшиеся из членов-учредителей общества. Их состав фактически формировался представителями местных органов власти, которые имели право отвода (вывода) любого лица из членов «двадцатки». В законодательстве отсутствовали такие правовые понятия, как духовенство, епископат, церковь (как социальный институт). Об этом в своих выступлениях говорил и митрополит Пимен, и митрополит Никодим .

Полемика возникла и при обсуждении порядка избрания патриарха: выдвигать ли несколько кандидатур и проводить ли тайное голосование? В результате обсуждения победила точка зрения о выдвижении на Соборе только одной кандидатуры — подавляющее большинство высказалось за Пимена. Выборы патриарха решено было производить открытым голосованием.

30 мая 1971 г. в Троице-Сергиевой лавре в Загорске (ныне — Сергиев Посад) открылся очередной Поместный собор. Его членами было 236 человек: архиереи, клирики и миряне, представлявшие 67 внутренних и 14 зарубежных епархий, монастыри и духовные школы. Гостями Собора были представители православных автокефальных церквей, инославных церквей, экуменических организаций.

Во второй день, 31 мая — были заслушаны доклады митрополита Пимена «Жизнь и деятельность Русской православной церкви», митрополита Никодима — «Экуменическая деятельность Русской православной церкви» и «Об отмене клятв на старые обряды и придерживающихся их», митрополита Таллинского и Эстонского Алексия (Ридигера) — «О миротворческой деятельности Русской православной церкви». Прошли прения по докладам и

обсуждены были проекты решений Собора.

Главным событием последнего дня работы Собора — 2 июня — явилось избрание патриарха. Единогласно им был избран митрополит Пимен.

3 июня в патриаршем Богоявленском соборе Москвы состоялась интронизация нареченного патриарха .

Патриарху Пимену суждено было возглавлять Церковь двадцать лет. Первые пятнадцать лет его патриаршества стали логическим продолжением того периода в истории Церкви, что начался в 1965 г. после окончания «хрущевской оттепели» и закончился в эпоху «гласности и перестройки», связанной с именем М.С.  Горбачева. Эти двадцать лет — с 1965 г. по 1985 г. — были временем сложным и неоднозначным. Безусловно, Московский патриархат сталкивался с определенными трудностями: угасание сельских приходов; падение религиозной активности прихожан; нехватка священно- и церковнослужителей; «размывание» массового религиозного сознания, в котором светские идеалы успешно «конкурируют» с религиозными; возрастание числа верующих, у которых религиозность ограничивалась «церковной оградой», а обыденное поведение определялось «мирскими» заботами.

Сетования на то, что для верующих 60-80-х  годов характерна «внутренняя секуляризация» сознания, а их религиозная жизнь ограничивается лишь воскресным посещением храма и выполнением отдельных церковных предписаний, можно было неоднократно встретить на страницах официальных изданий Церкви. Еще более откровенно говорилось об этом в проповедях духовенства. Так, один из священников приходской церкви (г. Ленинград), обращаясь к своей пастве, укорял ее:

«Наша жизнь так далека от идеала праведности! Оскудела вера. В наших взорах не блещет вера и святая надежда. Охладела любовь в наших грехолюбивых сердцах. Много ли найдется между нами истинно православных, которые бы строили жизнь свою по заветам святого Евангелия, желали бы в жизни прежде всего царства Божия и правды его?»

Но не стоит переоценивать и абсолютизировать глубину этих кризисных явлений. Церковь обладала определенной жизнестойкостью и способностью к «выживанию», ее возможности к эволюционным изменениям не были исчерпаны. Кризис сигнализировал не только о наступивших «трудных временах», но и одновременно выступал в качестве мобилизующего фактора церковной жизни. Последнее особенно стало заметным в 70-х годах, когда настало время постепенного залечивания ран, нанесенных «хрущевским натиском». Прекратились массовые кампании закрытия храмов, монастырей, духовных учебных заведений, административные гонения против духовенства и церковного актива. В 1972 г., после двадцатилетнего перерыва, началась регистрация православных обществ и открытие храмов. К примеру, за 1977–1981 гг. таковых насчитывалось 25. Церковь, хотя и с ограничениями, но получила возможность «выходить» в общество, в котором «антирелигиозный зуд» уже не пользовался популярностью. Она чаще, чем прежде, встречала понимание и поддержку в своих просьбах со стороны властных структур, будь то издательская деятельность и урегулирование правового положения приходов, духовенства, церковного актива.

Можно даже говорить, что высшее церковное руководство с конца 70-х годов становится своеобразной частью советского истеблишмента, пользуясь благами, которыми их наделяла власть (загранпоездки, дачи, квартиры, медицинское обслуживание, правительственные приемы и награды и т.п.). Привлекались они и к участию в различных государственных и общественно значимых мероприятиях, дипломатических приемах. Впечатление об одном из них — правительственном приеме в Кремле 7 ноября 1977 г. в честь 60-летия Октябрьской революции — следующим образом записал митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков):

«Во время правительственного приема 7 ноября с.г.  в Кремлевском Дворце съездов состоялась краткая встреча между Генеральным секретарем Коммунистической партии СССР, председателем Президиума Верховного Совета СССР Л.И.  Брежневым и председателем Совета министров СССР А.Н.  Косыгиным и представителями духовенства, среди которых от Русской православной церкви были патриарх Пимен, митрополит Алексий и митрополит Ювеналий. После поздравления духовенством высоких руководителей с 60-летием Великой Октябрьской социалистической революции, Л.И.  Брежнев при обмене рукопожатием с патриархом Пименом благодарил его за миротворческую деятельность. В ответ на пожелания патриарха Пимена Л.И.  Брежнев говорил о сложности международной обстановки и необходимости усилий для сохранения мира.

При обмене патриарха Пимена приветствием с А.Н.  Косыгиным и рассказом о его недавней поездке в Болгарию, А.Н.  Косыгин заверил, что его обо всех таких шагах и деятельности постоянно информируют и он в курсе дел.

Встреча, проходившая в сердечной атмосфере, закончилась провозглашением тоста в честь великого праздника и словами А.Н.  Косыгина с выражением радости, что его собеседники в этот великий день вместе встречают праздник«.

Хотя со второй половины 60-х годов и наметилась тенденция к либерализации церковной политики государства, но реализовывалась она с трудом. Прежние «традиции», и, прежде всего связанные с представлениями о «необходимости» сокращения общего числа действующих в стране религиозных объединений сохранялись. Причем, как и прежде, в первую очередь снимались с регистрации именно православные общества. Динамика этих процессов отражена в следующей таблице:

Количество

зарегистрированных религиозных обществ в СССР

(на 1-е января текущего года)

Думается, весьма познательно и любопытно будет сопоставить «начало» (1965 г.) и «конец» (1985 г.) этого сложного и неоднозначного времени хотя бы по некоторым количественным и содержательным параметрам.

В сравнении с серединой 60-х годов количество иерархов в 1985 г. осталось неизменным — 74 человека (13 митрополитов, 37 архиепископов, 24 епископа). Тем разительнее происшедшие в епископате качественные изменения. Число лиц старше 60 лет сократилось с 62,2 % до 30 процентов. Средний возраст составил 55–56 лет, тогда как ранее — 63–65 лет. Повысился образовательный уровень: три четверти иерархов имеют среднее светское образование, более 80 процентов — высшее богословское образование. С 70-х годов средний возраст посвящаемых в высшую степень священства (архиерейский чин) составил 40–45 лет, тогда как раньше — 50–55 лет. Имеют место посвящения в епископы лиц моложе 40 лет.

Обращает на себя внимание и тот факт, что кандидаты в иерархи — это люди, сознательно избравшие путь служения Церкви, посвятившие церковной карьере молодые и зрелые годы, имеющие опыт активной деятельности в светской среде и навыки организаторской работы, а потому проявляющие энергию и настойчивость на церковном поприще. Это отличает их коренным образом от епископата, формировавшегося в 40-50-х годах в значительной своей части из овдовевших священников или лиц, пришедших в церковь в зрелом возрасте.

В силу перечисленных выше причин поколение иерархов 80-х годов оказывает более заметное влияние на приходское духовенство и верующих. Для основной части епископата характерно стремление максимально оживить приходскую жизнь, стимулируя активную богослужебную практику и проповедничество духовенства, внушая ему мысль о необходимости более тесного контакта со своей паствой, нацеливая на учебу в духовных академиях и семинариях и самостоятельные занятия по повышению богословского уровня. Всячески правящие епископы поддерживают обращения верующих о регистрации новых религиозных обществ, строительстве, ремонте и реконструкции молитвенных зданий. Иерархи входят в Синод с предложениями об установлении новых церковных праздников, канонизации тех или иных представителей монашества и духовенства, государственных деятелей, о праздновании юбилеев как общеепархиальных, так и отдельных приходов. Не случайно, что в обыденном сознании верующих они все чаще связываются с образом иерарха — «пастыря церкви», преемника лучших традиций дореволюционного православия.

Общее число приходского духовенства к началу 1985 г. составило около 10 тысяч человек, что несколько больше их числа в середине 60-х годов. Начиная с середины 70-х годов наметился устойчивый рост числа священно- и церковнослужителей. Причем, количество священнослужителей все время превышало число действующих церквей, что в 60-х — первой половине 70-х годов не отмечалось. В общем количестве служителей культа возрос удельный вес священников — наиболее важной фигуры на приходе. Если в 1974 г. на одну тысячу церквей их приходилось 849, то в 1985 г. — 960.

Налицо процесс омоложения кадров духовенства. В 60-х годах типичной фигурой был священник старше 60 лет. В 80-х — от 40 до 60 лет. Причем 35 процентов священников и 50 процентов диаконов имеют возраст до 40 лет. Для сравнения — десять лет назад эта возрастная категория составляла, соответственно, 20 и 32 процентов.

Повысился общеобразовательный уровень духовенства. Половина из них имеет среднее светское образование, растет число тех, кто имеет высшее светское образование. Более половины духовенства в 80-х годах имели среднее и высшее богословское образование .

Нельзя не учитывать и того факта, что в составе духовенства резко различаются категории городского и сельского духовенства. Их положение, качественные характеристики, а, следовательно, степень воздействия на верующих существенно разнятся. Объяснения этому, очевидно, следует искать в социально-демографических сдвигах в обществе, происшедших в 60-80-х годах.

В 80-х годах до половины всех учтенных обрядов совершалось в городских храмах. Богослужения в них проводятся, как правило, ежедневно. Они превратились в крупные «торговые точки» по реализации предметов культа и религиозной литературы. Сюда обращаются верующие из т.н.  бесцерковных населенных пунктов. Зачастую предметы культа закупаются не только для личных нужд, но и для тех, кто, будучи не в состоянии попасть в церковь, делегирует своих представителей. Растет число церквей, чей годовой учтенный денежный оборот приближается или превысил миллионный рубеж — Москва, Ленинград, Воронеж, Куйбышев, Свердловск и др. В городских церквах содержится многочисленный священнический штат: в 1985 г. на 100 церквей приходилось 230 священников, а также обслуживающего персонала (от 40 до 60 человек), крупные хоры.

В приходах, расположенных в сельской местности или в небольших населенных пунктах, почти повсеместно богослужения проводились 1–2 раза в неделю, зачастую священником-совместителем. Типичной можно считать характеристику таких приходов, данную настоятелем храма в одном из небольших поселков в Белоруссии:

«Церкви сейчас трудно. На людей, особенно на молодежь, сильно влияют средства массовой информации, школа, учебные заведения, кино, концерты. Многие из верующих проявляют нездоровый интерес к накопительству. И все это отвлекает от Церкви. На ином богослужении видишь 10–12 старух, молодые люди бывают лишь в большие праздники, когда приезжают к родителям из других мест, да и то очень мало».

Нет здесь благолепия храма и его убранства, церковных хоров и высокой посещаемости. Уровень доходов низкий, зачастую колеблется от одной до десяти тысяч рублей, что позволяет общине лишь обеспечивать свое выживание. Отсюда трудности в закреплении постоянного священника, текучесть кадров, их низкая профессиональная подготовка и инертность. Вместе с тем, сельский священник отличается лучшим знанием своих прихожан, он чаще соприкасается с ними во внецерковной жизни, ближе к их нуждам и запросам. Во многом здесь еще сохраняются патриархальные взаимоотношения, особенно если священник местный житель или выходец из крестьянской среды, или в силу личных обстоятельств не имеет намерения покинуть село, живя в нем 20–25 лет. Но удельный вес этой категории незначителен и к тому же постоянно сокращается.

Сравнительный анализ позволяет говорить, что центр религиозной жизни в середине 80-х годов переместился в город. Это улавливала и Московская патриархия, которая возможности своего укрепления и роста влияния связывала с деятельностью городских приходов и все более ориентируется на запросы верующего — горожанина. Хотя, конечно, и сельский верующий с его характером религиозности, традициями отношения к Церкви, духовенству, культовой практике не выпадает из поля зрения церковного руководства.

Заметны были изменения за прошедшие двадцать лет и среди прихожан Русской православной церкви. Хотя к середине 80-х годов среди них по-прежнему преобладали люди предпенсионного и пенсионного возраста, но они отличаются от своих единоверцев 50-60-х годов более высоким уровнем образования и квалификации. Некоторые социологические исследования и наблюдения свидетельствуют о возрастании среди прихожан мужчин, женщин среднего возраста. Как об устойчивой группе лиц, посещающих богослужения и совершающих обряды, можно говорить о молодежи, в том числе имеющей высшее образование.

Интересно в связи с вышесказанным мнение архиепископа Волоколамского Питирима (Нечаева) , говорившего в начале 80-х годов:

«Наши церкви всегда были полны народу. Но сейчас мы стали свидетелями нового явления… Церковь всегда пополняли молодые люди, но если мы и старшее поколение были в основном членами Церкви по семейной традиции, то сегодня к вере приходят внуки неверующих. И потому их обращение к Церкви выходит за рамки традиции. Это интересное явление налагает большую ответственность на обе стороны: на приходящую в Церковь молодежь и на приходских священников, принимающих их в лоно православия. Мы должны теперь говорить не о количественном буме, а говорить и думать о качественном прибавлении к Церкви».

Об изменениях в пастве свидетельствуют и отдельные служители церкви. Так, преподаватель Ленинградских духовных школ, иеромонах Иннокентий (Павлов) паству начала и середины 60-х годов характеризовал следующим образом: «Преобладают пожилые женщины (50–70 лет и старше). Мужчин немного. Лиц среднего возраста мало. Фигура молодого человека и девушки — редкость. Можно встретить несколько детей, приведенных бабушками, реже мамами». В середине 80-х годов по его наблюдениям: «Богомольцев в общем стало меньше… В то же время заметно изменился состав богомольцев. Хотя по-прежнему преобладают пожилые женщины, значительно больше стало мужчин, главным образом за счет лиц среднего возраста и молодежи. Что же касается богомольцев указанных возрастных категорий, то их доля в общем количестве богослужебного собрания значительно увеличилась, при этом о молодежи (18–30 лет) можно говорить как о заметной группе. Значительно возросло количество участвующих в богослужебном собрании детей».

За прошедшие два десятилетия возросла категория граждан, которые не относили себя к верующим, но находились в сфере влияния Церкви. Они, появляясь в храме вместе со своими родственниками или друзьями для присутствия или участия в религиозных обрядах, проявляли интерес к Церкви как культурно-историческому феномену, либо искали в Церкви возможность снятия эмоционального напряжения, «духовного обогащения».

Нельзя было говорить в 80-х годах и о «кризисе» монастырей и мо-настырской жизни. В действовавших в СССР в 1985 г. 22 монастырях (9 — мужских и 13- женских) насчитывалось более тысячи монашествующих. 60 процентов из них составляли лица в возрасте старше 50 лет. Кроме того, за пределами Советского Союза действовал женский монастырь в Иерусалиме, имелась немногочисленная братия в Русском Свято-Пантелеймоновом монастыре на Афоне (Греция).

Хотя общее число монастырей по сравнению с 60-ми годами сократилось (в 1958 г. насчитывалось 63 монастыря, в 1960 — 44, в 1965 — 18), но не сокращался поток желающих поступить в монастыри. Устойчиво было их материальное положение. В дни религиозных праздников сюда стекаются, как и прежде, тысячи и тысячи паломников, здесь особо торжественно проходят церковные службы, верующие имеют возможность самых разнообразных контактов, как со священнослужителями, так и с монашествующими.

В монастырях сохранялась, хотя и не афишировалась, традиция старчества. Старцы под своей опекой имеют десятки и сотни «духовных чад», проживающих в различных уголках СССР. Они контролируют быт, семейные отношения, мировоззренческие позиции своих подопечных. Зачастую из этой категории лиц и происходит пополнение монастырей. А тех из них, кто не может по тем или иным причинам поступить в монастыри, ориентируют на создание «в миру» неофициальных монашеских обителей, или таковые создаются при действующих церквах, объединяя порой до нескольких десятков монашествующих. Нередко бывает и так, что многие из числа обслуживающего персонала, церковного актива и даже членов-учредителей религиозных обществ являются монашествующими и не только работают, но и живут при церкви как монашеская община.

Важное место отводится монастырям и как месту, где проводятся самые различные форумы международного и общесоюзного характера по церковно-богословским, миротворческим и экуменическим проблемам. Это особенно относится к Троице-Сергиевой лавре в Загорске, Пюхтицкому женскому монастырю в Эстонской ССР. Монастыри регулярно в эти годы посещают зарубежные церковные и государственные делегации.

Как видим, изменения, происходившие в 1965–1985 гг. в различных структурных единицах церковного организма, свидетельствовали о постепенной стабилизации положения Церкви. Однако сразу подчеркнем, что количественные характеристики этого процесса соответствуют самому низкому за всю послереволюционную (1917) историю русского православия уровню. Но все же это уже не «кризис», когда главное — выжить любой ценой, а стабильность, позволяющая думать о поступательном укреплении Церкви и расширении ее присутствия и влияния в секулярном обществе. Приведем в подтверждение высказывание тогдашнего экзарха Украины, митрополита Киевского Филарета (Денисенко) из его интервью корреспонденту «Радио Ватикана»:

«Религия имеет стабильное положение. Поэтому мы думаем, что Церковь имеет твердое будущее, мы имеем достаточное число верующих, священников для свободного осуществления Церковью своей миссии».

И здесь нельзя не отметить еще одной стороны, отличающей Церковь середины 80-х годов от 60-х.  Это ее активная богословская и пропагандистско-идеологическая деятельность, под которой мы понимаем: культовая практика (богослужения, обряды и таинства, проповедь), издательская деятельность, внебогослужебное общение духовенства с верующими и неверующими, внецерковная деятельность епископата и духовенства, связанная с участием в общественно-политических мероприятиях, и, наконец, функционирование церковного актива.

В этой сфере деятельности Церковь к середине 80-х годов добилась ряда важнейших достижений. Восстановлены контакты со всем православным миром и со многими иными христианскими церквами и религиозными организациями. Патриарх Пимен, как никто из его предшественников, поддерживал активные связи с православным и инославным миром. Маршруты его поездок пролегали по странам Европы и Африки, Америки и Ближнего Востока. Гостями Русской церкви были главы всех православных Поместных церквей, представители многих других Церквей и религиозных организаций.

Русская церковь выступила инициатором и провела в СССР ряд международных миротворческих и экуменических форумов. По инициативе Церкви стали традиционными встречи глав и представителей Церквей и религиозных организаций Советского Союза.

За два десятилетия воссоздана церковная наука и воспитаны необходимые кадры. С богословских позиций осмыслена объективная социально-политическая реальность, в которой суждено было Церкви жить, выработаны такие богословские концепции, как «богословие мира», «богословие революции», «христианская диакония», «христианская ответственность». То есть, мы можем говорить о развитии православного богословия на качественно ином, чем прежде, уровне. Церковному руководству, с одной стороны, удалось взять под контроль процесс широкой модернизации, слишком «быстрого движения» богословской мысли навстречу явлениям и потребностям противоречивого, быстро изменяющегося «земного мира», характерные для начала и середины 60-х годов. Поскольку это угрожало ускорением процесса обмирщения сознания и поведения верующих, стиранию грани между «божественным» и «земным», могло привести к утрате многими из паствы традиционных ориентиров в линии поведения и потере устойчивости в богослужебной практике и культе.

С другой стороны, нет и безоговорочного отката на сугубо консервативные позиции. С середины 70-х годов православное богословие предстает как достаточно устойчивое единство традиционализма и модернизма. Для его внешнего проявления характерна намеренная демонстрация традиционализма, провозглашение в качестве основной задачи Церкви сохранение в неизменности и неприкосновенности «апостольского учения, священных канонов и преданий церковных,.. святоотеческой богословской традиции».

Однако это лишь внешний пласт, скрывающий значительно изменившееся и продолжающее изменяться православное богословие. Проблема «развития богословия» наиболее активно обсуждается в те годы в духовных школах Московского патриархата, а также теми представителями Русской православной церкви, что активно участвуют в диалогах с православными и инославными церквами, в экуменическом движении. Его необходимость объясняется тем, чтобы «в конкретных исторических условиях способствовать усвоению вечного и неизменного откровения каждым стремящимся к тому человеком». А это, утверждал, к примеру, архиепископ Смоленский т Вяземский Кирилл (Гундяев) , возможно лишь при преодолении ошибок прежних богословских школ, когда охранялись не «богооткровенные истины», а исторические формы их выражения, что делало богословие «мертвым и безжизненным», тогда как христианские истины надо провозглашать каждому последующему поколению людей на понятном для них языке .

Тема «развития богословия» интенсивно обсуждалась молодыми богословами, в частности, в рамках контактов с Всемирным братством православной молодежи (СИНДЕСМОС). На II-й международной консультации этой организации, состоявшейся в феврале 1986 г. в Ленинграде, отмечалось:

«Церковь стоит перед необходимостью противостоять усиливающемуся процессу секуляризации в современном обществе. Современный человек вынужден решать множество острых социально-политических и иных проблем. Для Церкви существует опасность, что горизонтальные проблемы станут ее единственным интересом. Однако это не означает, что жизнь Церкви должна протекать в изоляции от внешнего мира. Напротив, осуществляя свое пророческое служение, Церковь должна дать истинно христианские ответы на жгучие вопросы современности. Для этого в системе богословского образования должны найти свое место дисциплины, изучающие социальные проблемы, вопросы справедливости, войны и мира и другие» .

Резюмируя, скажем, что «развитие богословия» призвано было обеспечить разрешение ряда перспективных задач для Церкви в открывающейся для нее новой ситуации. Следовало найти «язык» для выражения учения Церкви понятным и доступным для современного человека образом; творчески освоить наследие традиционного православного богословия; преодолеть разрыв между богословием и повседневной жизнью членов Церкви — граждан секулярного общества; научиться «свидетельствовать» не только для христиан, а для всего мира.

Церковь, живя в социалистическом обществе, имея среди своей паствы граждан социалистического государства, естественно, не могла не выражать своей оценки социально-политическим и нравственным идеалам социализма. Будем иметь в виду тот факт, что исследуемый нами период: 60-80-е  годы, совпал со сменой определяющих констант в демографической ситуации в стране. В обществе преобладающей его частью стали граждане, родившиеся после 1917 года, то есть жившие и воспитывавшиеся при социализме и воспринимавшие его в основной своей массе как «родной» им государственный и общественный строй.

Прибавим и такой факт. Если начало 60-х стало точкой отсчета для новой генерации епископата Русской православной церкви, родившихся после 1917 года, то к середине 80-х удельный вес этой категории неизмеримо возрос.

Официальную позицию Церкви в целом и епископата, в частности, к политическому устройству страны и общества, должно характеризовать не просто как лояльность, а как безоговорочную поддержку внешней и внутренней политики советского государства.

Слов нет, отношение к государству не отождествлялось с отношением к идеологии правящей партии, к коммунизму как учению и особенно такой его составляющей части, как атеизм. Всегда подчеркивалась мировоззренческая противоположность христианства и коммунистической идеологии. В качестве примера можно привести выдержку из интервью митрополита Коломенского Ювеналия (Пояркова) одному из австрийских агентств, опубликованном в печатном органе Константинопольской церкви: «Естественно, имеются многочисленные расхождения между Церковью и официальной марксистской идеологией. Христианская вера и марксизм несовместимы. Я думаю, что это истина, по поводу которой нет нужды дальше распространяться. Однако является фактом то, что после Октябрьской революции Церковь проповедует, борется и развивается в духе истины Евангелия. Это противоречие является подлинным предметом идеологической борьбы в нашей стране».

В этих условиях для Русской церкви жизненно необходимым было найти такую форму богословской интерпретации социально-политических и нравственных идеалов социализма (коммунизма), которая одновременно соответствовала бы гражданским чувствам и патриотическим настроениям верующих в СССР. В тоже время не должно было возникнуть сомнение в «истинности» и «неповрежденности» православной веры, не должно было создаваться впечатление отхода от православных догматов и традиций. Итогом поисков, которые как раз и пришлись на 60-80-е  годы, стала концепция «коммунистического христианства» - совокупность церковно-богословских идей, рассматривающих коммунистический идеал общественного устройства и его реальное воплощение — социализм как частный случай возможной и наиболее полной реализации в жизни человечества социальных принципов христианства.

Эта концепция не имеет в прошлом русского православия ни аналогов, ни прототипов, она плод развития богословских идей в условиях жизнедеятельности церкви в социалистическом обществе. Хотя отдельные идеи дореволюционного православия, прежде всего религиозных реформаторов конца XIX — начала ХХ вв., присутствуют в ней. Например, толкование смысла выражения «Царство Божие», которое воспринималось ими не только как эсхатологический идеал, но включало в себя и земную жизнь человека во всех ее проявлениях и формах. Они утверждали: «Царство Божие» есть социальный идеал христианства, перенесенный с «неба» на «землю», а действительность, окружающая человека, не случайна, она есть составная часть «замысла Бога о человеке», результат «творческо-промыслительного действия Бога». И потому, по их мнению, человек обязан творчески соучаствовать в устройстве «мира земного», обустраивать его, активно участвовать в создании материальных и духовных ценностей.

Богословы 60-80-х,  развивая эти идеи своих предшественников, признают, что и социалистическое общество есть та среда, в обустройстве которой должен активно участвовать верующий. Причем не только в плане своего личного самоусовершенствования, но и в жизни своего трудового коллектива, сельской общины. Но при всем том, он должен пройти неким средним путем, избегая крайностей, как «полного анахоретства», так и «полного погружения в социальную, политическую, военную и другие сферы мирской жизни» .

Следует сказать и о том, что сам термин «коммунистическое христианство» звучал в устах руководителей Церкви, в проповедях, на страницах церковной прессы очень короткое время — в самом начале 60-х годов. Затем он исчез из публичного обихода, как и адекватные ему, и активно используемые западными христианскими организациями сочетания «аджорнаменто», «модернизм» и т.д.  Снятие этих выражений говорило не об отказе от модернизации церковной идеологии, а о нежелании употреблять чрезмерно обязывающие термины. Можно это расценивать и как проявление внутренней борьбы в епископате между «консерваторами» и «прогрессистами», в которой перевес пока был на стороне первых. Но все говорило о том, что по мере смены поколений в епископате, произойдет сдвиг в сторону активного обращения и использования терминов, выражающих процесс модернизации русского православного богословия. Забегая вперед, скажем, что этого не произошло. Бурные политические события, происшедшие в Советском Союзе на рубеже 80-90-х годов, спровоцировали ренессанс традиционного, консервативного богословия. И, как это ни странно, те богословы и церковные деятели, что были в рядах первых и активных «прогрессистов», сегодня идеал социального устройства видят в имперской России, в православной монархии.

Подводя итог сопоставлению ситуации в Церкви от середины 60-х к первой половине 80-х годов, сделаем вывод о том, что Церковь преодолела свое кризисное состояние, во многом связанное с административным натиском государства, наращивала устойчивость своих различных структурных подразделений и в целом добилась стабилизации как во внутреннем своем состоянии. так и во внешнем — во взаимоотношениях с государством и обществом. Очевидно, что на большее в условиях политической ситуации «застойных времен» Церковь рассчитывать объективно не могла. Накопленный ею потенциал стабильности и устойчивости мог быть реализован только при значительных изменениях в общественно-политической ситуации в стране.

Провозглашение весной 1985 г. курса «перестройки и гласности» нашло положительный отклик среди духовенства и верующих. Руководство Московского патриархата ожидало, что в новых условиях возможно расширение и углубление диалога между верующими и неверующими, государством и Церковью, что в свою очередь создаст предпосылки для решения конкретных проблем, касающихся жизнедеятельности и приходов, и Церкви в целом. О позиции Русской церкви в эти годы, как и остальных действовавших в СССР религиозных организаций, исчерпывающе свидетельствует Обращение «К религиозным деятелям и пастве», принятое 16 декабря 1987 г. на очередном совещании глав и представителей Церквей и религиозных организаций. В нем говорилось:

«За последние годы, опираясь на процесс демократизации всей общественной жизни, наша страна обрела как бы новое дыхание. Творческое и целенаправленное созидание мы ощущаем в экономике и политике, в сфере морали, науки и культуры. Возросли требования к чистоте нравственной атмосферы общества, многообразнее и глубже становится духовная жизнь. С новой силой утверждаются гласность и правдивость, самокритичность и требовательность.

Как религиозные люди, мы особо отмечаем то высокое предназначение, какое отводится нравственности в новой системе ориентаций, то, что в центре обновленной системы ценностей утверждается человек как социально активная личность, справедливая, совестливая, открытая к восприятию великих духовных ценностей.

С глубоким удовлетворением мы свидетельствуем, что процесс перестройки оказывает положительное влияние также и на развитие жизни церквей и религиозных объединений страны, создает более благоприятную атмосферу для осуществления ими своей миссии.

Размышляя об этой миссии, мы отмечаем, что ее духовная сущность неизменна, но формы осуществления определяются обстоятельством времени, особенностями религиозных запросов нашей паствы. Средоточием нашей религиозной деятельности являются пастырские задачи. Вместе с тем с ними связано исключительно важное направление в нашей деятельности — служить углублению вовлеченности верующих в процесс перестройки» .

Однако демократизация в сферу государственно-церковных отношений привносилась с явным запаздыванием. Первые три года «гласности и перестройки» были фактически потеряны. М.С.  Горбачев не использовал благоприятной возможности для завоевания своему политическому курсу поддержки со стороны религиозных организаций и верующих. Это объясняется не только свойственными ему в тот период ортодоксальными взглядами на религию, но и ожесточенной борьбой в Политбюро и партийной элите относительно общего курса реформ.

Пристрастие к административным мерам и методам воздействия на религиозные объединения свойственно было и многочисленным работникам партийных и советских органов на местах. Об этом, в частности, писал в одной из своих секретных записок в ЦК КПСС К.М.  Харчев, сменивший в ноябре 1984 г. В.А.  Куроедова на посту председателя Совета по делам религий. Анализируя религиозную жизнь в СССР и состояние государственно-церковных отношений к середине 80-х годов, он отмечал, что «в ряде мест верующие лишены возможности спокойно удовлетворять свои религиозные потребности, им не разрешают иметь в соответствии с законом необходимые для этого условия, препятствуют в регистрации их обществ, приобретении молитвенного помещения. В тысячах населенных пунктов группы верующих различных направлений проводят богослужения нелегально. Многие из них годами ходатайствуют о регистрации своих объединений, но их просьбы, как правило, необоснованно отклоняются (Молдавская, Таджикская, Туркменская, Узбекская, Грузинская, Азербайджанская СССР, ряд областей УССР и РСФСР). Законно действующим религиозным обществам нередко запрещают производить ремонт молитвенных домов, пользоваться электроосвещением, приглашать священника. Имеют место факты увольнения с работы или исключения из учебных заведений по религиозным мотивам, лишения верующих поощрений за хорошую работу и ущемление других прав».

Справедливость этих слов подтверждают и статистические материалы Совета о регистрации религиозных обществ в 1984–1987  гг.:

Сведения

о регистрации религиозных обществ в СССР

в 1984 — 1987 гг.

Видно, что количественные показатели регистрации религиозных обществ весьма незначительны. Отметим, что общества Армянской и Реформатской церквей, а также буддистские, иудейские и некоторые другие не регистрировались органами власти, хотя верующие обращались с просьбами об этом. Если же учесть, что в те же годы число снимаемых с регистрации обществ соответствовало примерно тому же уровню, то становится понятным, почему не происходило существенного абсолютного роста религиозных обществ в целом по СССР. На начало 1985 г. их число составляло 12427 единиц, а на начало 1987 г. — 12524.

Событием, которое в значительной мере переломило этот вялотекущий процесс, стала встреча в Кремле 29 апреля 1988 г. Генерального секретаря ЦК КПСС М.С.  Горбачева с патриархом Пименом и членами Священного синода . Инициатива этой встречи принадлежала К.М.  Харчеву. По обстоятельствам времени он не мог еще сам открыто обратиться к Горбачеву со столь шокирующей идеей. Выбран был обходной маневр: организовано было обращение патриарха Пимена и Синода с просьбой о встрече. В близком окружении Генсека идея была одобрена и дана была команда разработать сценарий и подготовить проекты возможных выступлений во время встречи и перечень просьб Церкви, которые можно было бы поддержать в первую очередь.

Работа над документом проходила в условиях сверхсекретности, дабы исключить всякую возможность утечки информации. Он рождался чрезвычайно трудно, не однажды переписывался. Лишь поздним вечером в канун дня встречи была поставлена точка, и материал был направлен Горбачеву . Кстати, именно в тот момент сформулирована и внесена была в текст фраза — «точек соприкосновения для заинтересованного и, надеюсь, плодотворного диалога у нас очень много. У нас общая история, одно Отечество и одно будущее. Так давайте и поразмышляем обо всем этом вместе, как говорится соборно»,- не однажды затем на разные лады прокомментированная в советских и зарубежных средствах массовой информации, как друзьями, так и недругами обеих встречающихся сторон.

На встрече, которая в целом прошла по предложенному Советом сценарию, было окончательно решено проводить приближающееся тысячелетие крещения Руси не только как церковный, но и как общественно-значимый юбилей. Патриарх официально пригласил Горбачева на юбилейные торжества и получил от него согласие. Дано было указание подключить к разрешению проблем в связи с готовящимися торжествами все необходимые государственные органы и ведомства. Кроме того, патриарху, а, значит, и Харчеву, удалось заручиться поддержкой со стороны Горбачева при решении таких важных для Церкви проблем как открытие новых церквей, духовных учебных заведений, монастырей; увеличение тиражей выпускаемой церковной литературы; возвращение Церкви ряда ранее национализированных культовых зданий и т.д.

Юбилейные мероприятия прошли с 5 по 12 июня в Москве, Киеве, Ленинграде и Владимире, а также во всех епархиях Русской православной церкви. Они включали в себя не только церковные службы, но и торжественные собрания духовенства, членов иностранных религиозных делегаций и представителей общественности и органов власти, концерты духовной музыки, конференции, выставки и т.д.  Подробно юбилей освещался всеми центральными и местными средствами массовой информации.

Основным церковным событием в эти юбилейные дни стал Поместный собор, проведенный 6–9 июня в Троице-Сергиевой лавре. К времени Собора Церковь имела 6893 прихода, 67 внутренних и 9 зарубежных епархий, 74 епископа, 6674 священника и 723 диакона, 22 монастыря с 1190 насельниками и насельницами, 1999 учащихся духовных школ. В канун юбилея Церкви были переданы святые иконы и мощи, хранившиеся ранее в музеях, в том числе мощи Феодосия Черниговского, Феодосия Тотемского, гробница Питирима Тамбовского.

С основным докладом «1000-летие Крещения Руси» выступил митрополит Киевский Филарет. В нем была прослежена история Русской церкви с момента ее возникновения и до 80-х годов ХХ столетия. Заслушаны были также доклады, посвященные канонизации святых в Русской церкви; жизни и деятельности Церкви с 1971 по 1988 гг.; внешнецерковным связям и миротворческой деятельности Церкви.

На вечернем заседании 8 июня обсуждался Устав Русской православной церкви. Представлял его архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл (Гундяев), который так определил и необходимость его принятия, и значимость:

«Церковные уставы являются своего рода комментариями к канонам. При этом они сами обладают высоким каноническим авторитетом, поскольку принимаются Поместными Соборами. «Положение об управлении Русской Православной Церковью», принятое на Поместном Соборе 1945 г., устарело. Изменения, внесенные в него в 1961 г., продиктованные сложной ситуацией, в которой оказалась Церковь на рубеже 50–60 гг., привели к тому, что духовенство оказалось фактически отстраненным от руководства приходами, а юридически — и вообще от самих приходов».

Новый Устав ввел периодичность созыва Поместных соборов — не реже одного раза в пять лет, и Архиерейских соборов — не реже одного раза в два года. Расширен был состав Священного синода: число его временных членов увеличено до пяти.

На епархиальном уровне был восстановлен такой институт, как епархиальное собрание. Правящий епископ при содействии Собрания, которое состоит из равного числа представителей клира и мирян, осуществляет руководство церковной жизнью в епархии. При самом же епископе учреждается епархиальный совет в составе не менее четырех человек, половина из которых должно назначаться епископом, а другая — избирается епархиальным собранием на один год.

Существенные изменения произошли в управлении приходов. Высшим органом становилось приходское собрание, состоящее из клириков и мирян, членов прихода, а председателем его избирался настоятель храма. Собрание, которое должно собираться не реже одного раза в полгода, призвано рассматривать и принимать решения по организационным, финансово-хозяйственным и иным вопросам жизнедеятельности прихода. Исполнительным органом приходского собрания, призванным реализовывать его решения, и подотчетным ему стал приходской совет в числе трех членов: председатель, его помощник, казначей. Совет избирается на три года, его председателем, согласно Уставу, может быть как мирянин, так и клирик, в том числе и настоятель прихода.

На Соборе 1988 г. в отличие от предшествующих Соборов (1945 и 1971 гг.) дискуссии по вопросам церковного устройства на различных уровнях были очень оживленными, а порой приобретали острый характер, поскольку члены Собора нередко высказывали диаметрально противоположные суждения. К примеру, архиепископ Хризостом (Мартишкин), наперекор общему мнению сомневался в целесообразности возвращения настоятелей к административному руководству. Он говорил:

«Помню 40-е гг., с 1943 по 1954 г. у нас тоже было возрождение, даже более мощное, чем сейчас: открывались храмы тысячами. Священнослужители имели возможность и административной, и пастырской деятельности. С чего они начинали и чем они кончили, я думаю, все, кто жил в это время, знают. Начинали с того, что покупали себе роскошные дома на самом видном месте, красили заборы в зеленый цвет. Приезжай в любое место: лучший дом с зеленым забором и злой собакой — дом священника, и к нему не подберешься. А машины — не просто «Волги», а «ЗИЛы». Я думаю, что великим благом, промыслительным действием Божиим было то, что в 1961 г. отказались от административной деятельности. По крайней мере, у нас не было возможности так широко пользоваться церковным карманом, мы часто путаем его со своим» .

10 июня в Большом театре состоялся торжественный акт, посвященный 1000-летию крещения Руси. В тот же день в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца патриарх Пимен и группа иерархов были награждены государственными наградами за активную миротворческую и патриотическую деятельность.

Политические реформы в стране, встреча в Кремле, а затем и празднование тысячелетия крещения Руси придали необратимый характер конструктивному развитию государственно-церковных отношений. Об этом в первую очередь свидетельствует сопоставление числа действующих в стране к началу 1990 г. зарегистрированных религиозных объединений в сравнении с 1985 годом:

Сведения о количестве зарегистрированных религиозных объединений в СССР

Как видим, за пять лет общее число объединений увеличилось на 4552 единицы, причем рост наблюдался во всех союзных республиках (исключая Латвийскую ССР), хотя и весьма неравномерно. В два и более раза он отмечался в Грузии, Молдавии, Туркмении; на треть и более увеличилось количество объединений в РСФСР, на Украине, в Узбекистане, Азербайджане, Таджикистане и Армении. Стабильной оставалась ситуация в Прибалтике. Различные темпы роста объяснялись тем, что накануне «перестройки» в республиках СССР в разной степени были созданы и обеспечены условия для деятельности религиозных объединений, различной была и приверженность органов власти к административному методу в решении проблем в религиозной сфере.

Стоит указать, что основной прирост числа вновь регистрируемых религиозных объединений пришелся на 1988–1989 гг.: 4482 объединения из 4720 зарегистрированных в 1985–1989 гг. Возрождение захватило все конфессии, но особенно значительны были изменения, прежде всего, в Русской православной церкви — вновь открыто 3402 прихода, в Грузинской православной церкви — 218, в Римско-католической церкви — 219, в мусульманском культе — 382.

К началу 1990 г. конфессиональная картина в стране выглядела следующим образом:

Конец 80-х годов ознаменовался ускорением процесса разработки общесоюзного закона о свободе совести, который касался всех религиозных объединений, в том числе и Русской церкви. В начале 1988 г. Политбюро ЦК КПСС поручило Совету по делам религий при СМ СССР совместно с другими союзными министерствами и ведомствами разработать проект этого законодательного акта. В представленных в ЦК КПСС в апреле 1988 г. предложениях Совета указывалось на необходимость принятия общесоюзного закона «О свободе совести и религиозных организациях в СССР». В частности, это обосновывалось тем, что имеющееся в республиках Советского Союза законодательство о религиозных объединениях во многом устарело, имеет серьезные пробелы в урегулировании принципиальных вопросов, а в ряде случаев противоречит конституционным и другим нормам общесоюзного законодательства.

Представлен был и первоначальный проект Закона СССР «О свободе совести и религиозных организациях в СССР». По мнению разработчиков законопроекта принципиальный характер имели те его статьи, в которых:

— устанавливалась охрана прав и законных интересов как тех, кто исповедует ту или иную религию, так и тех, кто имеет нерелигиозные (атеистические) убеждения (ст. 3, 4, 5);

— закреплялся принцип взаимного невмешательства во внутренние дела

друг друга государства и религиозных организаций; устанавливалось, что решение вопросов, непосредственно касающихся деятельности религиозных организаций, не допускалось без их участия, либо без согласования с ними; включалась норма, предусматривающая возможность оказания содействия со стороны государства религиозным организациям в их законной деятельности (ст. 6);

— предлагалось закрепить за родителями право самостоятельно обучать своих детей религии или приглашать для этого других лиц — представителей религиозных организаций (ст. 7);

— определялось правовое положение религиозных организаций как добровольных объединений граждан, созданных в целях удовлетворения религиозных потребностей, и признаваемых в качестве юридических лиц (ст. 8);

— устанавливался новый порядок регистрации религиозных обществ: заявительный вместо разрешительного (ст. 11);

— закреплялось право собственности религиозных организаций на принадлежащее им или вновь приобретаемое имущество (ст.18,  19).

Принципиальные положения законопроекта широко обсуждались в средствах массовой информации, в общественных собраниях. Уделяла внимание этой проблеме и Церковь. Как правило, ее интересы во всевозможных комиссиях и рабочих группах, создаваемых ЦК КПСС или Советом, представлял митрополит Алексий (Ридигер).

Специально данный вопрос вынесен был на обсуждение Архиерейского собора, собравшегося в октябре 1989 г. В его Определении указано на необходимость внесения в обсуждаемый на тот момент законопроект следующих положений:

1) юридическое признание Церкви как единой религиозной организации и уравнивание ее в правах с другими общественными организациями;

2) предоставление равных прав для религиозного и атеистического обучения, воспитания и пропаганды;

3) предоставление возможности широко и многообразно осуществлять дела милосердия и благотворительности;

4) свободное издание и распространение религиозной литературы;

5) доступ Церкви к средствам массовой информации;

6) отмена дискриминационного налогообложения и уравнение в этом отношении духовенства и церковных работников со всеми советскими гражданами .

Собор рассматривал и некоторые другие церковные проблемы: канонизация первого патриарха Русской церкви Иова и первого патриарха после восстановления в 1917 г. патриаршества — Тихона; реорганизация системы духовного образования; создание Белорусского экзархата.

С особенной обеспокоенностью на Соборе обсуждался вопрос возрождения Униатской церкви на территории Западной Украины. Ведь от того, как и в каких формах он разрешится, зависела судьба русского православия в этом регионе.

Ожидания демократизации государственно-церковных отношений времен «перестройки и гласности» вынесли проблему легализации в СССР Греко-католической церкви на первые полосы газет и страницы журналов. Особенно она актуализировалась в 1987–1989 гг. по мере приближения таких дат, как 1000-летие крещения Руси и 50-летие воссоединения с СССР Западной Украины. Практически авторы всех публикаций в текущей периодике того времени требовали от государства признать Униатскую церковь. Этого же требовали резолюции многочисленных и многолюдных митингов, собраний, маршей-протестов, прокатившихся волной по Западной Украине. Коллективные петиции шли в Москву в центральные партийные, советские и общественные организации.

В Открытом письме деятели культуры, науки и искусства Украины в адрес председателя Президиума Верховного Совета СССР М.С.  Горбачева писали:

«Униатская церковь утверждалась на протяжении около 300 лет, вследствие чего значительная часть верующего населения, несмотря на почти 50-летний запрет, по сей день сохраняет обряд Украинской греко-католической церкви. Во время сталинского террора УКЦ была самой преследуемой церковью, каждый второй священник отбывал неоднократное наказание за попытки исполнять религиозные функции. На сегодняшний день УКЦ сохранила свои структуры и большое количество приверженцев. Однако, несмотря на демократизацию и гласность, построение правового государства, этой части верующих не дают возможность осуществлять свой обряд. Такое положение является ненормальным, антиправовым, вызывающим многочисленные протесты, митинги и демонстрации, общественную дестабилизацию. Просим безотлагательно решить вопрос о легализации УКЦ, полностью вернуть ей право юридического лица».

Людей уже не могли убедить невнятные разъяснения партийно-государственных органов Украины о причинах отказа в праве на жизнь Униатской церкви. К примеру, такие:

«Она (УКЦ) в свое время была образована по политическим соображениям, на протяжении трех с половиной веков была служанкой угнетателей украинского народа. Верховоды этой церкви, обретавшиеся в эмиграции, и сегодня в одном стане с политическими противниками нашей страны. Исходя из этого, так называемая украинская католическая церковь, как религиозно-политическое формирование, не может быть признана государством».

В год празднования тысячелетия крещения Руси (1988 г.) до того запрещенная, но реально действовавшая вне официальной регистрации, Греко-католическая церковь вышла из подполья. Ситуация была вполне прогнозируема. Ибо центральная власть в Москве и республиканская — в Киеве продемонстрировали свое предпочтение «русскому православию», и самому юбилею придан был не только церковный, но государственный характер. В Западной Украине это было расценено как очередное «надругательство» над национальной церковью — Униатской. Сотни, тысячи подписей верующих скрепляли ходатайства, направленные в союзные, республиканские и областные партийно-советские инстанции. Десятки делегаций духовенства и мирян направлялись по этим же адресам. Но на все ответом было молчание, полное игнорирование интересов этой части верующего населения страны.

Вопрос о восстановлении прав Украинской католической церкви возник и при выдвижении кандидатов в народные депутаты СССР. Уже на третий день работы Съезда избранники от Украины, выполняя наказ своих избирателей, подали депутатский запрос, в котором обращали внимание на попрание прав миллионов верующих и требовали создать специальную комиссию для объективного и всестороннего рассмотрения вопроса о судьбе Греко-католической церкви. Но и в этом случае ответа не последовало.

Активисты Униатской церкви обращаются в ООН, Ватикан, Конгресс США, к участникам Венского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе и добиваются сочувствия и поддержки. Но в Советском Союзе это было воспринято болезненно и расценивалось как стремление униатов к намеренной конфронтации с властями. Последние решили использовать еще один аргумент против униатов: разрешили массовое открытие православных храмов, желая тем самым доказать, что абсолютное большинство верующих не приемлет унию. К примеру, в Львовской области за 1988–1989 гг. было открыто около 700 православных храмов. Но эта мера имела и непредвиденный эффект — униаты стали захватывать стоящие закрытыми культовые здания; в отдельных селах из церквей выдворяют православных священников и заменяют их униатскими; кое-где сами православные священники открыто порывают с православием и переходят в Униатскую церковь. На территории православных епархий Московского патриархата в западных областях Украины возникают униатские храмы и монастыри во все возрастающем количестве. Их влияние распространяется на села, благочиния, районы, значительную часть области, сокращая масштабы влияния православных архиереев.

Начало 1989 г. открыло период ожесточенной борьбы вокруг храмов, в воздухе витал призыв к «черному переделу» того, что сложилось в церковной жизни после 1946 года. По существу, это был социальный взрыв, протест против неверной национальной и вероисповедной политики властей. Те же, в свою очередь, даже и в чрезвычайной ситуации не могли осознать необходимость изменения отношения к Греко-католической церкви, да и просто оказались не способны отрешиться от прежних идеологизированных стереотипов и предложить практическое разрешение вопроса. Это можно проследить по материалам октябрьского (1989 г.) пленума ЦК Компартии Украины, который специально рассматривал религиозную ситуацию в республике и ее западном регионе. В докладе первого секретаря В.А.  Ивашко прозвучали внешне правильные слова:

«Платформа партии по-новому ставит вопрос о роли религии в общественной жизни. Общество стало более терпимым к религии. Верующие активно поддерживают перестроечные процессы. Мы ценим их вклад в дело укрепления мира, благотворительную деятельность. На Украине живут сторонники разных верований: православные, католики, иудеи и др. Верующие сами должны решать, какая им необходима церковь, к какому религиозному направлению принадлежать. Однако нельзя не замечать активизацию религиозных экстремистов. Они сеют религиозную нетерпимость, разжигают национальную вражду, провоцируют столкновения между людьми разных верований. Мы не можем допустить, чтобы религия стала причиной национальных страстей, чтобы она мешала дружбе и братству людей» .

Однако обтекаемость выражений, неконкретность, отсутствие ясного ответа на мучавший всех вопрос: быть или не быть Униатской церкви на Украине? — не могли удовлетворить слушателей. Не случайно партийные лидеры Львовской и Тернопольской областей, выступая во время дискуссии на пленуме ЦК КПУ, говорили об отсутствии у коммунистической партии четкой линии в отношении униатов, что ставит партийные органы на местах в двусмысленное положение: ни да, ни нет. Это в свою очередь нервирует верующих, нагнетает общую социальную напряженность в областях, и особенно в межнациональных и межконфессиональных отношениях.

К сожалению, ни в ЦК КПСС, ни у его Генсека Горбачева не было понимания сложности униатского вопроса и, главное, не было программы конкретных действий по выходу из кризиса. Можно предполагать, что, побывав в начале декабря 1989 г. с официальным визитом в Ватикане и встретившись с папой Иоанном-Павлом, Горбачев «сдал» униатский вопрос, согласившись на самый невыгодный для СССР сценарий обретения греко-католиками свободы. Тогда же партийно-государственная власть УССР заявила об официальном признании Греко-католической церкви и возможности регистрации ее приходов. В западных областях Украины начался «обвал» русского православия.

Устами митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера) Церковь стремилась привлечь внимание власти к униатско-православному конфликту на Украине. В его выступлении на II-м съезде народных депутатов СССР в конце декабря 1989 г. говорилось о трагических событиях в некоторых западных областях Украины, о фактах беззакония, совершаемых в отношении «советских граждан православных верующих». С трибуны съезда он обратился к правительству Украинской республики, к руководителям Львовской, Тернопольской, Ивано-Франковской областей с призывом принять незамедлительные меры по пресечению нарушений закона и трагического развития ситуации, чреватой непредсказуемыми последствиями.

Несмотря на то, что с лета 1988 г. здоровье патриарха Пимена резко ухудшилось, он все же стремился в меру своих сил вести церковные дела: участвовал в заседаниях Архиерейских соборов и Священного Синода, выезжал в Троице-Сергиеву лавру и Данилов монастырь, участвовал в праздновании 400-летия установления патриаршества на Руси, часто совершал богослужения в храмах Москвы.

Патриарх живо интересовался и проблемами общественно-политической жизни в СССР. Он был информирован о нарастающих центробежных тенденциях в некоторых союзных республиках, возрастающих трудностях жизни в них православных приходов. Уберечь страну от возможной катастрофы, сохранить мир между народами многонационального и многоконфессионального Отечества — к этим проблемам неоднократно обращался патриарх в своих посланиях к пастве. Пимен отчетливо осознавал и предчувствовал, что вослед за развалом единого союзного государства неизбежен и разрыв единого организма Русской православной церкви.

Проходивший 30–31 января 1990 г. Архиерейский собор наряду с вопросами «церковного строительства» вновь обратился к проблеме униатства. Патриарх Пимен, открывая заседание, подчеркивал:

«Со всей остротой перед нами стоит вопрос о взаимоотношениях между православными и католиками восточного обряда на Западной Украине. С болью мы воспринимаем раскол, учиненный сторонниками так называемой Украинской Автокефальной Православной церкви. Эти горестные события потребовали их срочного обсуждения на настоящем Соборе епископов Русской Православной церкви».

Архиереи заслушали доклады митрополита Киевского Филарета (Денисенко) «О положении в Русской Православной церкви в связи с обострением межнациональных и межтерриториальных отношений в некоторых регионах нашей страны» и «О результатах переговоров между делегациями Русской Православной и Римо-католической церквей по нормализации отношений православных и католиков восточного обряда в западных областях Украины». В них сообщалось о процессе «перераспределения», подчас насильственном, православных храмов между Украинской греко-католической церковью (УГКЦ) и самочинной Украинской автокефальной православной церковью (УАПЦ) во главе с митрополитом Мстиславом (Скрипником).

В Определении Собора давалась оценка сложившейся ситуации на Западной Украине и предлагался путь мирного разрешения конфликта. Церковь обращалась к светской власти «с настоятельной просьбой способствовать немедленному прекращению актов насилия и беззакония со стороны униатских экстремистов, чтобы существующие проблемы в отношениях между православными и католиками восточного обряда на Западной Украине решались на основании закона, с учетом интересов и прав сторон, без какой-либо дискриминации и с уважением к договоренностям, выработанным в результате переговоров между Московским Патриархатом и Римо-католической Церковью».

Хотя весной 1990 г. на основе достигнутых договоренностей между Московским патриархатом, Украинским экзархатом РПЦ, Ватиканом и УГКЦ началось в ряде местностей перераспределение храмов между православными и униатами, но вскоре процесс этот был прекращен. Инициатором разрыва стала УГКЦ, которая фактически потребовала возвратиться к конфессиональному статус-кво, существовавшему в канун проведения Львовского церковного собора (1946 г.).

В этой драматичной ситуации патриарх Пимен обратился за помощью к президенту СССР М.С.  Горбачеву. В специальном письме он просил «советское правительство предпринять соответствующие действия, включая побуждение местных властей к строгому соблюдению закона и защите религиозных прав и человеческого достоинства граждан, исповедующих православную веру». Но ответа не последовало. И это объяснимо, ибо ни президент СССР, ни его команда уже не контролировали политические процессы, происходящие на Украине. А вопрос о Греко-католической церкви, вовремя не решенный центральной и местной властью как вопрос церковного характера, стал к тому времени одним из основных в политической борьбе партий и движений на Украине, размежевавшихся на «своих» и «чужих» по признаку отношения к Унии.

В итоге, к началу лета почти все православные храмы в Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской областях были захвачены униатами. Во многом такой силовой способ разрешения межконфессионального конфликта объяснялся изменением политической ситуации в западных областях Украины. Здесь прошли выборы в местные органы власти и большинство в них захватили те, кто выступал под флагом политической и конфессиональной независимости от Москвы и, естественно, эти «новые» силы оказывали открытую поддержку своей национальной церкви — УГКЦ.

Не менее драматичные события происходили и в политических сферах РСФСР. По итогам состоявшихся 4 марта 1990 г. выборов был сформирован Верховный Совет РСФСР. Формально первенство в нем оставалось за коммунистами, но практически характер принимаемых решений определяли представители блока «Демократическая Россия». Рассмотрение вероисповедных вопросов было поручено Комитету Верховного Совета РСФСР по вопросам свободы совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности, состоявшему преимущественно их представителей конфессий и христианско-демократического движения. Возглавил Комитет православный священник В.С.  Полосин.

На первых порах в деятельности Комитета преобладало «ликвидаторское» направление. Членам его казалось, что достаточно разрушить прежнюю систему взаимоотношений государства и религиозных организаций, отменить «драконовское» советское законодательство о религиозных культах, снять прежние преграды на пути деятельности религиозных организаций — и «религиозный вопрос» будет решен раз и навсегда. С «подачи» Комитета в республике упраздняются в системе КГБ Управление «З» (идеологические диверсии), в составе которого находился 4-й (церковный) отдел, а также Совет по делам религий при СМ РСФСР и должности (аппараты) уполномоченных Совета на местах.

Своей важной и конструктивной задачей Комитет считал разработку нового российского Закона о религиозных организациях. Работа над проектом шла в ускоренном темпе, поскольку в апреле 1990 г. на рассмотрение Верховного Совета СССР был внесен проект союзного закона «О свободе совести и о религиозных организациях». Председатель Совмина СССР Н.И.  Рыжков в письме в ВС СССР так характеризовал этот законопроект:

«…в законопроекте учитываются новые подходы к отношениям между государством и церковью, соответствующие сути и духу перестройки, демократизации всех сфер общественной жизни. В нем устанавливаются юридические и материальные гарантии свободы совести граждан, признается их право свободно и самостоятельно определять свое отношение к религии, выражать и распространять религиозные и атеистические убеждения. Ограничение свободы совести может допускаться лишь в случаях, предусмотренных Законом, в интересах охраны общественной безопасности и порядка, здоровья и морали, прав и свобод граждан».

По мнению Совмина СССР, отличало этот законопроект от предшествующих актов советского законодательства о религиозных культах следующее: упрощение порядка регистрации религиозных организаций; предоставление религиозным организациям прав юридических лиц; распространение законодательства о труде, порядка налогообложения, социального обеспечения и страхования на всех граждан, работающих в религиозных организациях; приравнивание религиозных организаций в части налогообложения доходов от производственной деятельности к общественным объединениям; признание за гражданами права обучать и обучаться религии частным образом.

В письме Рыжкова перечислялись и те предложения, которые не были приняты Совмином при окончательном утверждении текста законопроекта. Это вопросы: об альтернативной службе для лиц, отказывающихся от несения воинской службы по религиозным соображениям; о введении обучения религии в школе; о безвозмездной передаче религиозным организациям всех, ранее принадлежавших, а позднее национализированных культовых и иных зданий.

Разработка и обсуждение законопроекта проходили в неблагоприятной общественно-политической обстановке в Советском Союзе. Подготовка к подписанию нового общесоюзного договора фактически пробуксовывала, процесс децентрализации унитарного государства и суверенизации союзных республик нарастал. Некоторые союзные республики выступили с идеей разработки собственных законов «о религиозных организациях» и принимали законодательные акты, разрушающие саму возможность единой общесоюзной политики в сфере свободы совести. Резко осложнилась религиозная обстановка в Прибалтике, Средней Азии, на Кавказе и Украине, где межконфессиональные противоречия (католики — православные, мусульмане — христиане, униаты — православные и т.д.) все более и более смыкались с клубком острейших социальных и национальных проблем в этих регионах.

3 мая 1990 г. патриарх Пимен скончался и 6 мая был похоронен в крипте Успенского собора Троице-Сергиевой лавры рядом с гробницей патриарха Алексия. Смерть патриарха Пимена и в церковных, и в общественных кругах осознавалась как определенный рубеж в послереволюционной истории Церкви, как окончание эпохи, объединенной именами патриархов Тихона, Сергия и Алексия. Судьба распорядилась так, что Пимен стал последним патриархом советского периода отечественной истории. Вместе с ним ушли в прошлое и те церковно-государственные отношения, что сохранялись в течение семи советских десятилетий.

Сложная общественно-политическая ситуация в раскалывающемся Советском Союзе, впрямую отражавшаяся на положении Русской православной церкви, потребовала скорейшего созыва Поместного собора для избрания нового патриарха. Власть не препятствовала. Наоборот, всячески содействовала его быстрейшей подготовке.

Среди епископата на тот момент не было общепризнанного церковного лидера. В равной мере возможными кандидатами назывались местоблюститель патриаршего престола, экзарх Украины, митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко), митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер), митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков) и митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан). Во время Собора можно было ожидать появления и еще трех-четырех кандидатур, и прежде всего от епископов зарубежных епархий.

6-го июня состоялся Архиерейский собор, на котором иерархи утвердили список из трех кандидатур: митрополиты Алексий, Владимир и Филарет. Одновременно принято было решение, что в ходе Поместного собора возможно внесение в данный список дополнительных кандидатур. Рекомендована была процедура тайного голосования.

С 7 по 10 июня 1990 г. в Троице-Сергиевой лавре прошли заседания Поместного собора. В нем участвовало 317 делегатов: 90 архиереев, 92 клирика и 88 мирян. В ходе первого тура голосования никто из кандидатов не набрал необходимого числа голосов (более 50%). Во втором туре большинство собравшихся — 166 человек — проголосовало за митрополита Алексия, ставшего таким образом пятнадцатым патриархом в истории Русской православной церкви. Интронизация новоизбранного патриарха состоялась по традиции в Богоявленском соборе Москвы. С этого момента Русская православная церковь вступила в новый период своего бытия.